‘Ребенок’
Я зажал уши. Когда твой брат уже час распевается в ожидании Густава и Георга, невольно начинаешь думать, что он абсолютно не умеет петь. Мне вдруг захотелось кинуть в него чем-нибудь тяжелым, лишь бы он заткнулся. От воплей Билла в голове стоял какой-то шум, и было чувство, будто я сейчас развалюсь на куски.
Неподалеку сидел Дэвид и терпеливо слушал «Durch den Monsun», которую Билл то мурлыкал, то мычал, то просто тянул на «а-а-а». А моему брату, похоже, было абсолютно все равно, и какать он хотел на всех, кому не нравилось его пение. Я уже хотел было крикнуть, чтобы он заткнулся, но тут появились, наконец, наши спасители Густав и Георг, и Билл переключил свое внимание на них.
- Где вас носило?! – то ли радостно, то ли возмущенно заорал он.
Георг что-то пробормотал и поскорее улизнул от него, подойдя к нам и пожав руку вначале Дэвиду, затем мне. Бедный Густав остался объясняться с Биллом.
- Ну и где же вас все-таки носило? – поинтересовался я у Георга.
- Э-э… Пробки…
- Если бы вы пришли минут на пять попозже, то нашли бы здесь наши с Дэвидом хладные трупы, - недовольно сказал я, заметив легкую улыбку на уставшем лице продюсера.
- Я знаю, где они были!!! – восторженно вскричал Билл. – Они целовались в номере Георга!
Георг удивленно посмотрел на него, Густав лишь покачал головой.
- Билли, сделай одолжение, заткнись, - попросил я.
- С какой это стати? – возмутился брат.
Я не ответил, не найдя сил даже пошевелить языком.
- Томми, радость моя!!! – завопил Билл, сорвался с места, вихрем пронесся к дивану и плюхнулся рядом со мной.
Я улыбнулся. Все-таки как же я люблю этого странного, радостного и родного человека! Наивного и веселого, как ребенок, такого милого и искреннего…
Билл бесцеремонно положил голову мне на колени, не стесняясь никого из присутствующих, и посмотрел на меня снизу вверх.
- Дурачок, - я ласково посмотрел на него.
Билл послал мне свою улыбку и одними губами выпустил в воздух слова, предназначенные и понятные только мне.
- Между прочим, мы все еще здесь, - напомнил нам Дэвид.
Билл резко присел, чуть не заехав мне своим лбом по носу. Я едва успел отпрянуть назад.
- Мы все во внимании! – серьезно сказал Билл, усердно хмуря брови.
Дэвид посмотрел на Билла, который снова удобно устроился на моем плече.
- Особых сенсаций у меня нет. Я только хочу вам напомнить, что завтра с утра мы все должны, просто обязаны быть на пресс-конференции, и я не потерплю никаких отмазок, - на последних словах он еще раз глянул на Билла.
- А что я-то сразу? – удивился Билл
- И еще, Билл, Том… - Дэвид перевел взгляд на меня, - у нас проблемы с желтой прессой. Постарайся хотя бы сегодня на концерте не пялиться на задницу Билла.
- Ты преувеличиваешь, - я немного смутился.
- То, что происходит между вами, это не мое дело, но сейчас, пожалуй, не время делать это напоказ.
…Вот черт…
- Все уже готовы раздуть из этого невесть что, у них есть фотографии и записи. Я, конечно, постараюсь с этим разобраться, но и от вас многое зависит. Поймите, это не шутки.
Я виновато кивнул.
- Сейчас вы можете пока остаться здесь, а тебе, Билл, нужно в студию. Там обработали твою песню, ты должен посмотреть.
Билл тяжело вздохнул, будто его посылали не в студию, а на войну. Я наклонил голову, невольно заинтересовавшись лицом Дэвида. Правильные черты лица, синие глаза, словно магниты, притягивающие внимание… Странно, что он до сих пор один.
Билл, непонятно каким местом почувствовав, о чем я думаю, ткнул меня локтем в живот. Хотя он прекрасно знал, что его я не променяю ни на кого.
Билл встал с дивана и радостно проскакал к двери. Дэвид поймал мой странный взгляд и поспешил отвернуться. Что за дурацкие мысли лезут в голову…
Он всегда был доверчив и наивен, а я всю жизнь, с самого своего рождения, нес ответственность за нас обоих. Я ненавижу ответственность, она давит на меня своим грузом, своим запретом полной свободы. Понимание, что я должен, и что именно в моих руках жизнь и счастье моего брата, вынуждает меня подчиняться и жить в постоянном напряжении. Я чувствую свою вину. Я лишь отвечаю за свои ошибки… Которые совершил, пользуясь его доверчивостью.
Он… Он просто еще ребенок. Маленький, живой и такой настоящий! Мой милый братишка… Что я натворил… Он просто верил мне, он привык всегда мне верить. Он такой, какой есть, и никакой шоу-бизнес не сможет сделать из него зазвездившуюся марионетку. Он не поддается ничьему влиянию, кроме моего. Он просто любит меня и нуждается в моей защите.
Доверие, доверие, доверие… Оно лишь губит людей. Убивает здравый смысл. И калечит.
…Он лишь покорно приблизился, когда я притянул его к себе. Удивленно вздрогнул, когда я заворожено провел рукой по его щеке, но не отстранился. Тихо и доверчиво позволил мне целовать его губы… Его тело покрылось мурашками, когда я скользнул руками под его майку. Боясь вдохнуть, он несмело обвил руками мою шею, не отвечая на поцелуй, но позволяя все…
Зачем я это делал? Не знаю… Я боялся той немой воли, которая заставляла меня совершать ошибки…
…Он с нежностью и состраданием проникал в мои глаза, когда я уложил его несопротивляющееся тело на кровать и медленно начал раздевать… Он думал, я знаю, что делаю. Он думал, так нужно. Он доверял мне, как доверяет маленький ребенок незнакомому человеку, который лишь мельком ласково ему улыбнулся… Он закрыл глаза, когда я целовал его обнаженную грудь, а я слышал, как близко-близко бьется его доброе, открытое раненое сердечко…
Я всегда мысленно вымаливаю у него прощение… А он ловит мои мысли и прощает, прощает, прощает… Он не понимает, в чем я себя обвиняю, ведь он считает, что я делаю все правильно. Нет, Билли, братишка, прости меня…
Прости за то, что я сделал тебе больно… А ты принял эту боль как должное.
…Он не вплетал свои желания в мои поцелуи, он не говорил ни слова, он боялся нарушить мою власть… Он отдал мне всего себя, полностью, свое тело, пропитанное доверием и непорочностью, свою жизнь, наполненную мной… Он лишь непроизвольно задержал дыхание, когда я вводил в него пальцы… Он забыл про вопрос «Зачем?», думая, что знает ответ на него. Он лишь прошептал «Томми…», когда я резко вошел в него, на мгновение оторвавшись от губ. Он не выдал эту боль, он любил ее, зная, что она родилась во мне… Он позволял мне мучить его, терзать, разрывать грубыми толчками, но не кричал, не протестовал, а молча покорялся, вместе с секундами учась получать наслаждение…
…Я лег рядом с измученным телом брата, до сих пор не осознавая до конца, что я только что сделал. Я чувствовал слезы желанной боли на его глазах, его учащенное дыхание и исходящее от него доверие… Я боялся взглянуть ему в лицо, боялся того, что могу увидеть в нем.
Билл приподнялся надо мной. Я закрыл глаза, ощущая кожей его взгляд, легкий, как прикосновение крыла мотылька, отчего губы дрогнули в нежной улыбке. Он продолжал верить мне. Несмотря на боль, которую я причинил ему. Он продолжал меня любить своей наивной, детской любовью.
Я осмелился открыть глаза. Рядом со мной, доверчиво прижавшись, лежал мой маленький братик, мое солнышко, мой любимый ребенок…
Помня настоятельную просьбу Дэвида, я старался не смотреть на Билла, с упоением носящегося по сцене. С трудом концентрируясь на гитаре, я старался побороть головную боль, преследующую меня уже несколько часов. О своей постоянной задаче – обворожительно, но не искренне улыбаться фанаткам – я даже не думал, и мне было совершенно плевать на то, что скажет Йост после концерта. Снова какое-то наваждение заставляло меня все чаще поднимать глаза на брата. Я не мог долго не видеть его, для меня это становилось настоящим испытанием. В темноте зала мерцали вспышки фотокамер, и неизвестно, что в скором времени напишут про нас в газетах, но это уже не важно. Только следить за ним глазами, машинально играя, и думать только о нем… Радоваться тому, что со мной он совсем другой, а здесь, на сцене, он лишь играет роль, которую ему дали продюсеры. Он понимает, что так надо, и подчиняется этому, лишь видя мою улыбку.
…Давай унесемся отсюда куда-нибудь…
Он обернулся ко мне, мимолетом кинув понимающий взгляд, и снова вернул свое внимание залу.
…Скоро…
Я старался не смотреть на Дэвида, свирепо направляющегося ко мне.
- Том, я же просил! – воскликнул он.
Я отвернулся, почувствовав, как сзади подошел Билл и взял меня за руку.
- Ну что мне с вами делать? – бессильно проговорил Дэвид, переводя взгляд то на Билла, то на меня. - Вы хоть понимаете, чем это все может обернуться? – его глаза сверкали.
- Оставь нас в покое, - тихо попросил я.
- Я-то, может, и оставлю, а вот пресса…
- Мне плевать на прессу, - сказал я, чувствуя на себе растерянный взгляд Билла. – Да и на тебя, в принципе, тоже, Дэвид.
Я быстрыми шагами направился к выходу мимо серьезных Георга и Густава, увлекая за собой Билла.
Брат ничего не говорил. Мы никогда не обсуждали проблемы вместе, все решал я. Зря, его мнение могло бы очень многое изменить… Он боялся сказать мне то, что думал, боялся ошибиться. Также как и я, только мне пришлось когда-то преодолеть свой страх и проявить решительность… Потому что я должен.
Мы промчались мимо ошарашенного телохранителя и выскочили на улицу. Каким-то чудом у входа не оказалось фанатов, и мы легко пробежали к дороге и поймали такси.
Всматриваясь в темноту ночных улиц, я начинал понимать, что совершил еще одну большую ошибку. Но мне почему-то было все равно. Мою руку сжимала рука самого дорогого мне человека. За все это время он не отпустил меня, и мне было легче оттого, что все-таки есть в этом жестоком мире человек, которому я безусловно нужен.
Таксист подозрительно всматривался в нас в зеркало заднего вида, особое внимание уделяя сомкнутым рукам. Ну вот, еще одно лишнее лицо и еще одна лишняя проблема. Теперь есть риск, что он сообщит о нас прессе. Сегодня все против меня… А значит, и против Билла тоже.
Да пошли все…
Я резко повернулся к Биллу, притянул к себе и поцеловал. Я сам не понял, зачем я это сделал, для того, чтобы показать шоферу, что мне на него пофигу, или из-за долго сдерживаемого желания поцеловать брата.
После короткого поцелуя я приобнял Билла, который тут же положил голову на мое плечо, и посмотрел через зеркало на шофера. Тот поспешил перевести взгляд на дорогу.
Нет, я не могу пускать все на самотек… Я должен буду все решить… Но потом. Сейчас у меня просто не было сил думать о каких-то проблемах.
Таксист неприятно ухмыльнулся, когда я протянул ему деньги, но не сказал ни слова. Я проводил его задумчивым взглядом и подошел к Биллу, терпеливо дожидавшегося меня у двери. Он ободряюще улыбнулся мне, и потянул за руку. Подчинившись ему, я зашел в светло освещенный подъезд.
- Билли… - протянул я.
Брат что-то пробурчал в ответ, натягивая на себя одеяло.
- Я хочу, чтобы ты знал.
- Что? – Билл поднял на меня ласковые глаза.
- Что я… Я люблю тебя.
- Томми… зайка, я знаю.
- Прости меня за все, - прошептал я.
- Ты ни в чем передо мной не виноват, - удивленно сказал Билл.
- Нет, Билли, виноват. Я боялся тебе говорить это… Я причинил тебе столько боли…
Билл испуганно посмотрел в мои глаза.
- О чем ты?
Какой же он наивный… Наверное, он еще не готов был услышать это от меня.
- Просто… Прости меня, если сможешь… Если когда-нибудь поймешь.
- Ты и правда моя радость… Томми, - он вдруг совершенно серьезно посмотрел на меня. – Я не знаю, что такое боль.
…Вот она, правда… Я ошибался. И эта ошибка была самой непростительной. Я не верил, что любовь может существовать в чистоте, в отсутствии других чувств, будь то долг, некоторое раздражение или даже боль… Любовь – такая, какая она есть, без всего лишнего, засоряющего – вот что жило в измученном сердечке моего брата. Его любовь была всем – нежностью, кротостью, терпением и этим детским доверием… Вот он, мой ребенок… Он оказался слишком взрослым. Он слишком много понимал…
- Знаешь… я думал, что это я тебя оберегаю… А оказалось наоборот, - сказал я, внезапно все поняв.
- Можно я просто буду тебя любить? – спросил Билл.
- Прости меня… - глупо просить прощения, ведь это оказалось совсем не важным…
- Я давно тебя простил… Да я тебя и не винил. Я люблю тебя.
- Спасибо… - я прижал его к себе, чувствуя, как бьются наши сердца, исколотые страданиями, но получившие наконец право на очищение…
Утром позвонил Дэвид и своими извинениями заставил извиниться и нас. Напомнил о конференции.
- Если умело отвечать на их вопросы, то ваше поведение можно как-то оправдать… так и передай Биллу! Должен предупредить, эта конференция – довольно грандиозное событие. Вы должны превосходно выглядеть, у входа будут папарацци и фанаты… Вам все ясно?
- Да, Дэвид, да… - улыбнулся я, обнимая Билла.
- Сидите дома от греха подальше. Я приеду за вами через час. Будьте готовы и настроены. Том!
- А?
- Я тебя прошу. Все сегодня зависит только от вас.
- Я смогу, Дэвид. Спасибо за поддержку.
- Хорошо. Привет Биллу. Я скоро буду.
Я отложил телефон.
- Встаем! – Билл радостно вскочил с кровати и унесся в ванную.
Дэвид не преувеличивал: вспышки камер ослепили меня даже через затонированное стекло. Георг присвистнул. Я сжал руку Билла.
…Томми, милый, успокойся, все будет хорошо…
…Я тебя люблю…
…Томми, только будь всегда рядом, ладно?...
…Конечно, обещаю, Билли. Прости меня еще раз. …
Дэвид оглядел нас и удовлетворенно кивнул.
- Пошли.
Он открыл дверь и вышел из лимузина. Следом за ним вышел Билл, затем я, Густав и Георг.
Одарив всех своей лучезарной улыбкой, Билл сделал шаг вперед.
Громкий хлопок…
В ушах тишина… Такая странная, одинокая, сосущая…
Билл неожиданно упал, не прекращая улыбаться. Бедняжка, оступился, наверное…
- Билли… - растерянно прошептал я, глядя на брата, лежащего у моих ног.
Неужели больше никакой ответственности? Черт, как все просто… Знаешь, братишка, я только сейчас осознал, что мы теперь равны…
Ну ничего, у нас еще будет время поговорить. Вставай, Билли…
…Пуля попала прямо в сердце. Никаких мучений.
Просто погиб мой малыш.
Я поднял голову.
Громкий хлопок…
Девушка выпустила из рук пистолет и покорно протянула руки для наручников.
…А я упал рядом с Биллом. Две пули, убившие одно сердце…
Мир рушился на моих глазах, а в мыслях – только одно слово, только одно имя… К которому я стремлюсь… Как красиво… Мы улетаем вместе…
…Наша боль была иллюзией. Наша жизнь была обманом. Лишь наша любовь… есть и сейчас, без жизни и без боли. Теперь ты понимаешь меня?…
…Я же обещал, что всегда буду рядом…
…Радость моя…