***
Sound track
POV Tom
Меня скоро не станет. Меня уже нет. Я исчез. Реальность выплюнула меня, как алкаши в драке выплевывают выбитые зубы. Я существую голограммой.  Я черно-белая голограмма со сбоями в питании. Я нематериален. Ведь меня уже нет.
Я тронулся. Я уже давно тронутый. Мой мозг барахлит. Система жизнеобеспечения вырубила датчики.
Я миф. Меня никогда не было. Я стерт с карты памяти вселенской системы. Удален с жесткого диска мироздания.
Я не потребляю кислород. Я не нуждаюсь в этом.
Я загнан в угол и расстрелян в упор. Я сам захотел этого.
Мой брат. Мой младший брат убийца. Его глаза цвета кровавого заката. Ведь в них плещется чужая кровь. Он смотрит на людей и видит их предсмертные конвульсии. Он чертов маньяк. Он сам черт.
Он убивает принципы. Он пляшет на руинах святого и смеется в голос. Он топчет своими босыми ногами осколки судеб. И смеется. Постоянно смеется.
Он портит все, к чему прикасается. Предметы меняют очертания, форму и цвет. Они смеются надо мной, рябят, как испорченный телевизор. Как я. Он искажает мою реальность. Он сам рябит.
Он цианид, разлитый в воздухе. Он отравляет кислород. Он свинцом оседает в легких, забивая возможность дышать.
Он трансформировал мою кровь в серную кислоту. Теперь она расщепляет мой организм на части.
Он усмехается. Я всегда вижу эту усмешку в его красных глазах. И прилипшую улыбку к черным губам. Он беспринципен.
Он хищник. Его зубы заточены, слово кинжалы. Он впивается ими в глотку жертвы и вырывает с мясом жизненно важные органы. Он веселится.
Он король. Он повелитель воли. Он бог убитой реальности.
Но его воля будет сломлена. Я сотру в порох его улыбку. Я разломаю на части его жилистое тело. Я подчиню себе того, кому подчиняется вся система.
Он не вырвется из моей хватки. Уже никогда ему не стать императором. Никогда не избавиться от моих рук. Ему просто некуда бежать.
Дубовый стол прикручен к полу стальными болтами. Надежное укрытие в случае землетрясения стоит посреди нашей кухни. Мне ничто не помешает.
Лампочка в потолке мигала. Красный, зеленый, синий, желтый. Она никогда не светила нормально. Всегда рябила чертовой радугой на этой чертовой кухне. Я хочу, чтобы эта сволочь прекратила гореть.
Он опирается руками о стол. Ему некуда отступать. Болты держат крепко. Мои руки тисками зажали его тощее тело. Пришло его время биться в углу.
Я хочу увидеть страх и боль в ненавистных кровавых глазах, но в них лишь усмешка. Как и на черных губах, пробитых кольцом пирсинга. Как и во всей его позе.
Я вжимаю его в стол со всей силы. Я мечтаю, чтобы на его белесой коже остались фиолетовые разводы боли. Я хочу, чтобы такие же остались и на мне.
Я хочу оставить на нем следы своего присутствия. Свои голограммные следы на его мертвецки-бледной коже.
Его черные волосы – оголенные провода. Они дают разряд в 220, убивая все живое. Выбритые виски - подобие ирокеза. Идеально для того, чтобы вцепиться пальцами со всей силы. И провода снова гонят ток по венам с кислотой.
Почему-то свет перестал мигать. Он стал обычным. Похожим на настоящий. Глаза напротив стали карими. Из них исчезла кровь. Губы приняли непонятный оттенок. Смесь красного с белым. И кольцо. Его тоже не стало. Кожа потеряла цвет известняка. И стерлась постоянная усмешка. Лицо исказила косая гримаса. Его очередная игра. Очередная забава с голограммным братом.
Телевизор у него за спиной улыбнулся мне и разлетелся на куски. Лампочка мигнула зеленым и разорвалась на осколки. Это все из-за его ненормальных волос. Стекло мелкими каплями валялось на полу и продолжало рябить. Красный, зеленый, синий, желтый. Все из-за него и его идиотских игр.
Я укусил его за губу. Я хотел увидеть, как потечет его черная кровь. Но ее не было. Он снова усмехнулся. Я схватил его за лицо, до белых костяшек сжимая щеки. Его глаза продолжали смеяться. Он даже не пытался вырваться.
Я впился в его рот поцелуем-укусом. Я должен был узнать, каков на вкус черный цвет. Он все так же криво улыбался. Я мог это чувствовать.
Я развернул его к себе спиной и с силой вжал в стол. Теперь на его бедрах с двух сторон останутся яркие следы. Как я и хотел. Как и должно было быть.
Я толкнул его вперед. Его волосы пускали разряды и сжигали кислород. Он сожжет меня, если я не сделаю этого раньше.
Его футболка начинает мигать. Голограммная футболка становится серой и исчезает. Я с нажимом провожу снизу вверх по его позвоночнику. Я представляю, что моя рука – это ластик. Одним движением она вынимает опору из его тела. Он распластался на столе, потому что встать больше не может. Его длинные пальцы подобны жгутам. Они обвивают столешницу. Они оплетают мое сознание.
Я должен. Я хочу. Я мечтаю.
Я спускаю с него штаны и впиваюсь пальцами в белесую кожу. Осколки на полу замигали ярче. Под пальцами растекаются фиолетовые краски. Мое лучшее произведение искусства.
Всего один плевок между разведенных ягодиц. Слюна голубым светящимся слизнем ползет к сжатому отверстию. Я хочу посмотреть в его лицо. Хочу увидеть, как разобьется черная улыбка.
Я нагинаюсь к нему. В черных волосах промелькнула искра. Я поймал ее в кулак и дернул на себя. Настал черед моих игр.
Я вогнал в него палец. Резко и сразу до конца. Его спина зарябила, теряя четкие очертания. Я услышал звон. Черные губы треснули, но продолжали улыбаться. Кольцо блестело тусклым металлическим светом. Теперь моя очередь танцевать на руинах.
Второй палец вошел туго. Рябь усилилась, мешая мне сосредоточиться. Я двигал пальцами, преодолевая сильное сопротивление мышц. Перед глазами мельтешили цветные точки. Ему не удастся сбить меня с толку.
Штаны слетели к щиколоткам. Я плюнул на руку и провел ладонью по члену. Голубая слизь осветила его, как и промежность Билла две минуты назад. Я надавил ему на загривок и вошел в его тело. Он зарябил еще сильнее и подался вперед, пытаясь соскочить. Я схватил его за бедра свободной рукой и вошел до конца. Я не позволю ему сбежать. Не в этот раз, когда моя расправа так близка. Он замигал, пропадая совсем на доли секунд. Кухню заполнил гул. Насмешка с треском разломилась. На ее место пришел животный оскал. Кровь в глазах полыхнула диким огнем. Я продолжал крепко прижимать его к столу. Мой младший брат. Воздух наполнился свинцом. Вены разъедала вмиг раскалившаяся серная кислота и пары цианида. Он исказил все что мог. Он сам искажен. Я двигался быстро. Я должен был удержать свое голограммное сознание. Иначе моя игра не стоила свеч. Я чувствовал, что сам начинаю мигать. Призрачное сердце бешено стучало через раз. Я должен был удержаться. Кровавые царапины вспороли его спину. Удержаться любой ценой. Каждый толчок сопровождался все усиливающейся рябью. Телевизор улыбнулся беззубым ртом и засмеялся. Он тоже мигал. Это все чертовы электрические волосы.
Свинцовый воздух выжигал дыры в легких.  Кухню наполнял запах извращенной реальности. И смех. Его смех. Он все исказил. Опять. Я толкаюсь глубже, до упора. На мгновение прекратилась какофония вспышек, и я увидел темную кухню и тело брата под собой. Он болезненно стонал от моих действий и вжимался в стол. Но новая вспышка все вернула, и я снова услышал ненавистный смех. Он смеялся в голос. Как смеялся обычно во время своих бесовьих танцев босиком. Я ткнул его носом в стол, на что услышал лишь новый раскат смеха. Это должно прекратиться. Я пропихнул колено между его ног и развел их шире. Он был раскрыт. Абсолютно раскрыт передо мной. Я должен был разбить его. Я впился пальцами в его бедра и стал двигаться со всем ожесточением. Теперь он сталкивался бедрами со столом, сдирая свою известковую кожу. Смех стал глуше, а рябь остановилась на красно-зеленом. Я закусил губу и толкнулся последние несколько раз. Оргазм настиг меня синей лавиной. Стены замигали. Показались очертания соседних домов. Я закричал в голос. Во все горло. Я рябил. Я терял связь с реальностью. Реальностью, которую он исказил.
Он лежал на столе и сдавленно смеялся. Беззубый телевизор вторил ему. Цветные стекла на полу звенели и меняли цвет. Он рябил и заходился все в новых приступах смеха. Это все из-за него. Он снова все испортил. Мой брат. Мой младший брат. Искажающий реальность.