И если снишься ты в моих объятиях,
Так значит, так оно и есть,
Ведь сны – не что иное, как фантазия.
(Джон Донн, английский поэт)

Лучи солнца нагло скользили по лицу спящего. Ресницы задрожали, нос смешно сморщился, он сильно зажмурился, потянулся и, наконец, открыл глаза.
Что сегодня? Четверг. По спине пробежал холодок. Том сел и нахмурился, пытаясь вспомнить, не предстояло ли сегодня чего-то важного, о чем он мог забыть. Такие волны беспричинного беспокойства он называл «интуицией», но обычно предчувствие посещало его перед какими-то значительными событиями. Сегодняшний же день обещал быть самым обычным, ничего сколь-нибудь значимого он не планировал.
- Наверно, я просто еще сплю, пора, Том, просыпаться,- пробормотал сам себе и, откинув одеяло, пошлепал в ванную.
Он рассеянно водил зубной щеткой во рту, когда его взгляд встретился с собственным взглядом в зеркале. Сон. Вот что он забыл, ему снился сон. Не то чтобы в характере Тома было вспоминать сны или искать их значение, просто этот сон показался ему особенным. Ему снилось, что он стоит в огромном зале, хорошо освещенном и красиво убранном, а вокруг множество людей, нарядно одетых, разговаривают и смеются. Удивительно красивый юноша появился на верхних ступеньках мраморной лестницы и стал спускаться к гостям. Тонкая белая рубашка, расстегнутая на груди, черные обтягивающие брюки, темные волосы, распущенные по плечам. Том не смог бы вспомнить сейчас его черты, но был уверен, что раньше не видел людей красивее. Юноша подходил к гостям и что-то говорил, они улыбались и отвечали, но он лишь грустнел; снова что-то говорил, они снова отвечали, а в его глазах появлялось отчаяние. Он отходил от одних, подходил к другим, но картина повторялась. Вдруг Тому стало необходимо понять, о чем говорит юноша, и он решился подойти ближе. «Обними меня», - расслышал он грустный тихий голос. «Конечно, это было замечательное путешествие, столько впечатлений», - послышался радостный ответ. «Обними меня», - снова повторил юноша другому собеседнику. «Здесь не может быть и речи, этот завод давно пора было снести», - пропел возмущенно тот. На лице парня отразилась беспомощность, он повернулся и заметил Тома. Его глаза оказались напротив, он посмотрел с надеждой и одними губами прошептал, как молитву, «Обними меня». Неожиданно для самого себя Тому до боли захотелось обнять его и прижать к себе, защитить, успокоить, но, как только он попробовал поднять руки, понял, что не может двинуться. Юноша прикрыл глаза в ожидании и сглотнул. Том отчаянно пытался пошевелиться, паника подступала к горлу. Он на миг закрыл глаза, только чтобы не видеть отчаяния и разочарования на прекрасном лице... Но юноши перед ним уже не было, не было людей и большого зала. Он стоял среди леса, а рядом нетерпеливо подпрыгивал на месте кудрявый мальчик, дергая его за край толстовки. «Пойдем домой», - сказал он, потянув Тома к дорожке, и улыбнулся так солнечно, что, казалось, весь лес осветился его улыбкой. Том вдруг понял, что этот мальчик и есть тот юноша. Радость наполнила его сердце, он крепко-крепко прижал к себе мальчишку и зажмурился. Когда он открыл глаза и снова оказался в зале, он обнимал черноволосого юношу, который уткнулся носом в его шею, пряча там счастливую улыбку. «Пойдем домой», - почувствовал Том теплое дыхание рядом со своим ухом.
Сон был тревожный, непонятный, но почему-то оставляющий такое светлое и радостное чувство внутри… Чувство, предчувствие… Может, это оно и есть? Пора в душ.
Через пятнадцать минут, умытый и посвежевший, Том хрустел тостами на кухне, запивая их кофе. Предчувствие никуда не делось, но больше не напрягало. Теперь оно скорее напоминало легкое волнение, какое чувствуешь, открывая коробку с подарком. Приятное чувство, нужно сказать.
Сегодня и завтра в академии только лекции, а с понедельника начнутся практические. Осознание этого радостным возбуждением отозвалось в душе. Может, еще и от этого его так «колбасит»?
Том любил рисовать, а графика была его коньком. Акварель, акрил, масло  – это все здорово, но ничто не может сравниться с углем, тушью и простым карандашом. Том никогда не был прилежным учеником. Большинство предметов не интересовали его, поэтому и особого усердия он к ним не проявлял, хотя способностей у него было достаточно, чтобы поступить и учиться в Академии Искусств. Но если по общеобразовательным предметам он не отставал, то по специальности был одним из лучших студентов. Способности к рисованию передались ему от матери. Это было то, что он всегда делал с удовольствием независимо от того, задали это или по собственному желанию. Когда он рисовал, весь мир вокруг него исчезал и имел значение только карандаш в его руке и уверенные линии, оставляемые им на листе. Он умел делать то, чего не хватало большинству художников: он мог переносить эмоции на холст. Его работы, выполненные одним карандашом, иногда были более яркими и живыми, чем самые цветные фото.

День прошел буднично, он с трудом не засыпал на лекциях, находя спасение в оформлении тетрадей и рисуя буквицы в каждом новом абзаце конспекта. Едва ли его конспекты представляли собой хоть какую-нибудь ценность с точки зрения подготовки к экзаменам, но они, безусловно, представляли собой бесценные шедевры изобразительного искусства. Каждая страница была оформлена рамкой из переплетенных растений и животных в самых разнообразных композициях и позах, буквы и формулы украшены крючками и вензелями, а рисунки вместо схематичных изображений были четко прорисованы до малейших подробностей, что придавало конспектам сходство со старинными библиями и рукописями Да Винчи. Сегодня его страницу украшала рамка из омелы, переплетенной со стройной мужской фигурой в белой расстегнутой рубашке и узких черных брюках. Темные волосы то развевались на ветру, то спадали на глаза, то аккуратно обрамляли лицо, которое юноша прикрывал руками. Как Том ни старался, он не мог вспомнить его черты, поэтому во всех позах, в которых маленькая фигурка плясала на листах его тетради, юноша стоял спиной, боком или как-то иначе, скрывая свое лицо.

*            *            *

Утро пятницы встретило Тома головной болью, обрывками воспоминай о прошедшем вечере, которые он попытался склеить воедино, и неприятной ноющей болью, засевшей где-то в районе сердца. Боль эта только усиливалась при воспоминаниях о темноволосом монстре, который со вчерашнего дня украл все его мысли.

День прошел сумбурно. Том почти не помнил, о чем рассказывали на прошедших парах, даже какие это были пары, он едва ли смог бы сказать. Зато в его конспекте появилась страница, обрамленная в кант из розовых ветвей, переплетенных с фигурками в черной и белой рубашке. На этот раз у фигурок было лицо. Впервые Том почувствовал, что ему не хватает одного цвета для завершенности картины, и раскрасил розы рядом с фигурками в черной рубашке красной тушью.

Хотелось снова увидеть его и хотелось сбежать, чтобы забыть о нем. Несколько раз за день Том проходил мимо кабинета директора, стараясь не думать, зачем он это делает, но, конечно, он не встретил никого. Никого, кого бы ему хотелось там встретить.

Сейчас он сидел на диване перед камином и вертел в руках телефонную трубку. Никак не удавалось решить, хочет ли он снова в клуб, чтобы увидеть там его.
Что он будет делать, когда увидит? Конечно, ничего.
Это же не девушка, чтобы подойти и познакомиться, пригласить в кино. Эти мысли еще больше путали Тома. Вот именно, он не девушка, и не только из-за кино. Том и сам не девушка, что бы он делал, если бы познакомился с ним? Даже если бы тот согласился пойти с ним на свидание? Свидание с парнем? Должно быть, вы шутите. Том застонал и завалился на бок, сворачиваясь клубком.

В камине трещал огонь, отбрасывая яркие отблески на лежащего. Эти огоньки отражались в его глазах, и сейчас они, как никогда, точно совпадали с тем, что чувствовал Том в своей груди.

Его не могло не удивлять и не восхищать одновременно то, что парень этот был совершенно без тормозов. Похоже, ему были чужды не только комплексы и застенчивость, раз он смог, не боясь, подойти к совершенно незнакомому человеку, но и чувство самосохранения, потому что человек этот, как и он, был мужчиной. Будь на месте Тома кто-то другой, да и будь сам Том немного трезвее, возможно, он бы сначала ударил, а потом разбирался. Почему Том даже не задумался над тем, чтобы ударить его, как только понял, кто его поцеловал? И почему сейчас он чувствует легкую досаду, оттого что это была всего лишь игра?

Он не знал ответа на свои вопросы. Не знал, не хотел знать, не хотел даже мысли допускать на эту тему. Наконец, усталость от бессонной ночи и беспокойного дня сделали свое дело, и Том уснул прямо в гостиной.

Глава 3

Посмотри на закат.
Красотища!
Тот, наверху,
живописец что надо.
(The Truman show)

Первая мысль еще не открывшего глаза Тома была о том, какой же он идиот, что никуда вчера не пошел. Он должен был пойти, чтобы убедиться, что тот парень оказался там не случайно, что он часто там бывает, и что у Тома еще будет возможность его увидеть. Том сделал над собой усилие и постарался выгнать эту мысль из головы.
Она не ушла, но забилась куда-то в подсознание и тихонько заныла.

Выходные, никуда не надо идти, ни о чем не надо думать… С какой стати он о чем-то беспокоится? И о чем вообще? Разве плоха его жизнь? Нет. Его все устраивает. Все прекрасно. С этими мыслями он повернулся на другой бок и уставился перед собой. Взгляд его остановился на картине, которая висела над камином. Он приподнялся на локте и сел.

Единственной картиной во всем доме была эта – в гостиной. Его мама владела картинной галереей и сама писала картины, но у них было негласное соглашение, что именно в галерее им и место. Слишком много работ проходило через них, слишком велико было искушение купить их все и увешать весь дом, но тогда дом перестал бы быть домом и стал бы второй галереей.

Эта же картина была особенной. Том сам попросил маму выкупить ее, как только впервые увидел четыре года назад, и теперь ему казалось, что она всегда была там. Художника Том не знал, точнее имя ему ни о чем не сказало, и он сразу забыл о нем. Его всегда больше интересовали сами работы, метод исполнения, красота, а не имена.
Это был экспрессионизм. Том вообще-то не очень любил этот жанр. В большинстве случаев он видел только мазню в работах, которыми все восхищались и могли часами обсуждать подтек или пятно. Но он вырос и учился среди творческих людей, поэтому привык к тому, что каждый выражает себя и свое настроение, как умеет.
Удивительная вещь: она никогда ему не надоедала. Чем больше он ее рассматривал, тем больше на нее хотелось смотреть, иногда подходя ближе или отходя в другой конец комнаты. И каждый раз ему казалось, что в ней появилось что-то, чего он раньше не замечал. Она вызывала в нем смешанные чувства – и волнение, и радость, и печаль, и отчаяние, но гораздо чаще она дарила спокойствие и вселяла надежду.
Много раз Том пытался представить себе сюжет этой картины. Иногда он видел на ней корабль, борющийся со стихией посреди бушующего моря, и чистую полоску неба вдали, как обещание, что шторм скоро пройдет. Иногда - бабочек, плотным слоем укрывших дерево ясным летним днем. Эта ассоциация была его любимой и наиболее правдоподобной. Картина была идеальна со всех сторон. Мазок к мазку именно там, где это нужно. Акрил, совершенная техника. Может быть, именно она помогла ему сделать выбор, когда он разрывался между гитарой и рисованием. Он захотел научиться так рисовать. Так, чтобы от одного взгляда душа гулко обрывалась вниз, а сердце стучало, как бешеное, чтобы слезы подкатывали к глазам и комок в горле не давал дышать.
Том часами простаивал перед ней с мольбертом, пытаясь понять, что же это за магия в ней, и отразить ее на своем холсте, но его пятна краски оставались лишь пятнами. Иногда он так долго смотрел на нее, что, казалось, уже ненавидит. Ни с одной девушкой у него не было таких сложных и противоречивых отношений. Но только когда он сдался и перестал пытаться повторить или скопировать, он понял ее. Он понял, что этой магии невозможно научиться. Это талант от Бога, который и есть неповторимый стиль художника и его обаяние. У Тома появился свой стиль, он перестал гнаться за неизвестным мастером. И теперь картина открыла ему свою истинную красоту. Она умиротворенно улыбалась ему теплыми красками и могла заставить его забыть обо всех неприятностях, вселить надежду и уверенность, что он может справиться с чем угодно.

Том не понял, сколько времени уже сидел перед ней, но нужный эффект был достигнут. На душе стало светло, как летним днем, а в голове - пусто, как будто легкий ветерок сдул все волнения предыдущих дней. Теперь он обратил внимание на звуки, раздающиеся из кухни, и почувствовал, как заурчало в животе.

Симона ловко взбивала что-то, стоя спиной к двери. Том не хотел ее напугать, поэтому, прежде чем подойти, постучал по косяку и радостно объявил:
- Доброе утро!
- Доброе утро, сынок, - она обернулась и сжала его в объятиях.
- Когда ты вернулась? Я бы встретил.
- Рано утром, не хотела тебя будить.
- И вместо того, чтобы отдохнуть, ты взялась за блины, - он укоризненно посмотрел на нее.
- Куда отдыхать, день только начался. И вообще, беспокоиться – это моя обязанность, - она тепло улыбнулась, понимая, что тот, кто любит, всегда беспокоится. – Садись за стол, сейчас будем завтракать.
Том расставил тарелки и сел, наблюдая, как белая бесформенная масса превращается в румяные блинчики.
- Как твоя поездка, что нового в Париже?
- О, это было что-то!..
Том с улыбкой закатил глаза.
- Ты всегда так говоришь.
- Но это правда!
- Ты опять скупила полвыставки?
- Нет, на этот раз я ничего не купила.
Том с сомнением посмотрел на нее.
- Я заключила пару договоров с художниками, они будут выставляться в нашей галерее.
- Это же отлично! Но все-таки, ты же обычно что-то привозишь, неужели не было ничего достойного?
Симона пожала плечами.
- Все достойное было по таким ценам, что нужно было пять раз подумать, смогу ли я продать здесь это хотя бы за те же деньги, что куплю в Париже.
- Да, тут не поспоришь, - вздохнул Том.
Симона разложила блинчики и поставила перед Томом клубничный джем.
- Ну, а как у тебя неделя прошла?
Он вздохнул еще раз, размазывая джем по тарелке.
- В принципе, нормально.
- А не «в принципе»? – она с интересом смотрела на него.
- Да все нормально. Сам не знаю, что меня не устраивает. Просто… - он задумался на минуту, - мне нравится один парень, - произнес он то, что было в голове.
Симона приподняла брови и заморгала.
- То есть, я не это хотел сказать… - нахмурился Том.
- Том, нет ничего страшного в том, что тебе нравится парень, просто для меня неожиданно было услышать это от тебя. Но сердцу не прикажешь, оно само выбирает. Это взаимно?
- Мам, я не то хотел сказать.
- А что?
- Просто, речь не идет ни о какой любви, я даже не знаю, как его зовут. Просто… Просто…
- Просто теперь ты все время думаешь о нем.
- Да, теперь я все время думаю о нем.
- Сын, симпатия не преследуется законом, - она подмигнула, - и она не перестанет быть симпатией, даже если ты будешь ее игнорировать.
Том серьезно посмотрел на нее.
- Ты права, но все это меня смущает. Я понятия не имею, как общаться с парнем в таком ключе. Да и что он подумает, может, он не такой? Да я и сам не такой!
- Том, не думай о том, какой ты и какой он, - Симона ласково потрепала сына по голове, -  то, что тебе нравится этот парень, не говорит ничего ни о тебе, ни о нем. Ты – это ты. И симпатия к кому-то не делает тебя лучше или хуже. Подчиняясь какому-то необъяснимому капризу, природа делит нас на мальчиков и девочек, - она пожала плечами и беспомощно развела руки, - никто не знает, как она выбирает, но большинство считает это правильным. Гении никогда не бывают в большинстве, они те, кто раздвигает эти границы. Не вписывай картину в рамку, ищи рамку для своей картины.
- Ты, как всегда, права, - он улыбнулся. - Спасибо, - и благодарно поцеловал Симону за завтрак и за совет.

Том решил, что сегодня пойдет в клуб и обязательно найдет способ поговорить с Ним. Он включил музыку и начал исследовать шкаф. Как выглядел парень и его компания? Как аристократы. Том удрученно покачал головой, понимая, что в его гардеробе даже близко нет ничего похожего. Сходить купить? Нет, плохая идея. Том – это Том, значит надо собой и оставаться. В конце концов, парень подошел его поцеловать именно поэтому. Противный голосок в голове напомнил, что вовсе не потому. Ну, допустим, не поэтому, но если бы ему было неприятно, он ограничился бы менее страстным поцелуем. Эта мысль приятно согрела душу Тома. Действительно, поцелуй был настоящим, так целуют, когда хотят целовать. Сердце чаще и радостнее забилось, а противный голосок в голове издевательски хмыкнул: «Влюбленный идиот». Том проигнорировал его и снова занялся шкафом.

К вечеру он успел отутюжить два комплекта одежды, пять раз передумать и снова прийти к тому, с чего начал, решив, что первое решение – самое верное. Том не собирался никому звонить. Если он пойдет в клуб со своей компанией, вряд ли сможет пойти знакомиться с понравившимся парнем.

Он поужинал, почти полностью оделся и сидел на кровати, ожидая ночи и украшая свой конспект. Рядом лежал набор цветных ручек.

На подоконнике что-то пикнуло, Том поднял взгляд на электронные часы. Пора.

Клуб был набит битком. Если бы Том приехал на полчаса позже, скорее всего, его бы уже не пустили. Он пробился к бару и заказал виски, оглядывая зал.
Компания парня сидела на том же месте, но его с ними не было. Это одновременно обрадовало и огорчило Тома. С одной стороны, утренняя мысль о том, что парень здесь мог оказаться случайно, и они больше никогда не увидятся, была упокоена. На крайний случай Том в любой момент сможет поговорить с его друзьями. С другой стороны, он был разочарован, потому что его сегодняшние труды и решимость оказались напрасными. Он прождал до трех часов и уехал домой.

*              *             *

Встал Том после двенадцати. Настроение было неплохое, слегка болела голова. Но он не жалел, что поехал в клуб, поездка все же не была безрезультатной. Он узнал, что эта компания бывала там, и теперь дождаться того, кто ему нужен, стало вопросом времени. На следующей неделе он этим займется.

День прошел незаметно. С понедельника начинались практические занятия, это грело душу. Большую часть воскресенья он посвятил подготовке карандашей, кистей и сортировке красок.
Вечером Том снова сидел у камина, любуясь то огнем, то картиной. Она, как и утром, тепло смотрела на него, но сейчас, в тусклом свете отблесков огня в камине, в ней появилось что-то таинственное и недосказанное.

Глава 4

Если сон - воплощение реальности,
то реальность - это воплощение сна.
(Рене Магрипип, бельгийский художник)

В аудиторию Том вошел вместе со звонком. Все уже сидели на местах - как и ему, им не терпелось получить задание и приступить к работе. Едва Том занял свое место, дверь открылась, и в аудиторию вошла ректор. Приветствовать вошедших стоя неожиданно оказалось спасительной традицией, потому что вместе с Томом, вставшим от неожиданности, поднялась и вся группа. Следом за ректором в аудиторию вошел преподаватель… и Он.
Он был бледен. На нем была облегающая черная рубашка и узкие черные брюки, как и в первый раз, когда Том увидел его в коридоре.

- Здравствуйте, господа студенты, - начала приветствие ректор, - хочу поздравить вас с началом учебы на четвертом курсе. Вы понимаете, что под «началом учебы» я имею в виду то, что у вас с сегодняшнего дня начинаются практические занятия по предмету «Изобразительное искусство», а так же занятия по выбранным вами специальностям. Уверена, что этот год для многих из вас будет не самым простым, но он многому вас научит, если вы захотите взять эти знания. У меня есть для вас еще две прекрасные новости. Позвольте вам представить вашего нового одногруппника – Билл Каулитц, - она сделала жест рукой в сторону брюнета, тот коротко кивнул.

Из этого монолога Том уловил только имя. Он был уверен, что уже слышал его, но не был знаком с обладателем.
Он тоже заметил Тома, но не выдал этого, только губы дрогнули в еле уловимой улыбке.

– Вы знаете, что для поступления в нашу академию, - продолжила ректор, - необходимо сдавать экзамены, а чтобы студенты зачислялись сразу на четвертый курс, скажу честно, на моей памяти такое впервые, - она повернулась и тепло посмотрела на нового студента. – Для тех, кто не помнит, сообщу, что в прошлом году Билл выиграл Национальный конкурс имени Альбрехта Дюрера и вошел в десятку лучших художников на Международной выставке в Риме. Сейчас любое учебное заведение в Европе будет гордиться таким выпускником, нам очень повезло, что Билл выбрал нас. Прошу любить и жаловать.

Группа приветственно похлопала, а ректор указала Биллу на аудиторию и дотронулась до его плеча. Он окинул взглядом группу, улыбнулся Тому и уверенно направился к нему.
- Билл Каулитц, - протянул он руку, садясь рядом.
- Том… Том Краус.
- Рад знакомству, - вежливо улыбнулся Билл.
Том кивнул, скрывая волнение за улыбкой.
- И я рад… Хотя обычно я узнаю имя перед тем, как кого-то поцеловать.
Билл прищурился и подставил кисть под подбородок.
- Ты его узнал, значит, осталось только получить мое согласие.
Том не смог сдержать широкую улыбку, расползающуюся по лицу.
- Завидная самоуверенность.

Очевидно, услышать такое не было для Билла новостью, он только пожал плечами.
- Собираешься участвовать?
- В чем?
Бил указал на ректора, которая продолжала говорить.
- Отборочный тур состоится двадцатого декабря, у вас есть около трех месяцев, чтобы подготовить свои работы. Условия конкурса будут вывешены на информационной доске, но могу сказать, что они полностью соответствуют требованиям предыдущих лет. Любой формат, любая техника, любой сюжет, кроме призывов к войнам, насилию, нетерпимости и т.д., вы в курсе. Конкурс будет проходить в два этапа: полуфинал и финал. Это может быть одна работа, может быть две, но я не советовала бы вам разбрасываться. Работы оценивают двадцать два профессионала. Прежде всего, они художники разного стиля, разного направления. Ваша задача понравиться всем им, тогда оценки будут максимальными. Не пытайтесь их удивить, это уже практически невозможно. Не старайтесь играть на их чувствах и моральных ценностях, потому что они совершенно разные люди, и вы не угадаете, где попадете в точку, а где впросак. Просто сделайте хорошую работу. Покажите хорошую технику, нескучный сюжет и этого будет достаточно для высоких оценок. Желаю вам удачи. Извините, что заняла ваше время, - последние слова она произнесла, обращаясь к преподавателю.

- Она говорит ерунду, - вынес вердикт Билл.
- Почему? По-моему, все логично.

Том невольно любовался тонким профилем. Сейчас у него впервые появилась возможность рассмотреть Билла вблизи, и он не собирался ее упускать. Выразительные карие глаза были слегка подведены, тени от ресниц падали на бледные щеки, придавая ему сходство с фарфоровыми куклами, длинные черные стрелки бровей слегка скрывала непослушная челка, которую он иногда поправлял рукой или откидывал резким взмахом головы. Он был очень худ и выглядел совсем юным, Том решил, что ему, возможно, нет и восемнадцати. Черная рубашка с расстегнутым воротом идеально облегала тонкую фигуру. В памяти всплыли ощущения тепла под пальцами, гладящими шелковую ткань. Том сжал кулаки и мотнул головой, заставляя себя перевести взгляд выше. Сейчас он мог лучше рассмотреть часы с массивным серебряным браслетом, слишком большим для изящной руки. Кроме времени часы показывали еще несколько цифр, очевидно, у них были какие-то дополнительные преимущества, назначение которых Том не понял.

- Да, но в этом и проблема, это не искусство, если все построено на логике, - его голос вывел Тома из задумчивости.
- Гений – это один процент таланта и девяносто девять процентов труда,* – поучительным тоном цитировал Том, сам не веря в то, что сказал это.
- Эдисон не был гением, он был бездарностью. Девяносто девять процентов его изобретений краденные, - в голосе Билла сквозила легкая досада.
- Что же, по-твоему, гений?
- Гений… властвует над хаосом, - произнес он, задумчиво глядя вверх.**
Том вздохнул и нахмурился.
- С гением трудно поспорить, верно?
Билл улыбнулся.
- Ты можешь попробовать, хотя это и бесполезно.
- Что ты здесь делаешь? Я имею в виду, ты уже добился того, ради чего все стремятся сюда поступить. Вряд ли тебя научат чему-то новому.
- Мне стало скучно.
Том удивленно приподнял брови и развел руками, выражая непонимание.
- А как же известность, толпы поклонников, модные вечеринки и автографы?
Билл перевел на него взгляд.
- Проснись, если ты ждешь поклонников и автографов, ты выбрал не ту профессию. Это высокое искусство, а не массовое, я не собираю стадионы на выставках. В определенных кругах достаточно известно мое имя, но мои картины продаются через агентов, а те, для кого я их пишу, не знают меня в лицо. И это к лучшему.
- Почему?
Брюнет неопределенно махнул рукой.
- Тут есть свои законы. Когда тебе агент называет художника, рассказывает о конкурсах, в которых он стал лучшим, показывает образцы работ, не сложно поверить в то, что он гений. Но когда этот человек перед тобой… Ты ведь не веришь в то, что сидишь рядом с гением?
Том ухмыльнулся.
- Я не видел твоих картин.
Билл кивнул.
- А если я скажу, что их очень трудно увидеть? Их нет в галереях. У меня самого их только две, которые я недавно закончил, и их заберут на следующей неделе. Все они распроданы для частных коллекций.
Том недоверчиво посмотрел на своего нового соседа.
- И все-таки я не понимаю, что ты здесь делаешь.
Глаза Билла заблестели. Он подвинулся ближе и наклонился почти к самому уху.
- Может быть, я пришел не учиться, а учить?
Том повернул к нему голову и заглянул в глаза, почти касаясь его носа своим.
- Это как?
- Ну, наберу себе двенадцать апостолов, - он откинулся назад, небрежно закидывая руку на спинку стула, - у каждого уважающего себя мастера должны же быть ученики….
- О, - Том отодвинулся и в предупреждающем жесте поднял руки, - я пас.
- Да ладно тебе! – искренне рассмеялся Билл, снова принимая нормальную позу. - Я пошутил.

Сейчас Том впервые с той ночи в клубе увидел, как он смеется, и подумал, что если у всех мастеров, о которых говорит Билл, была такая же улыбка, то не удивительно, что за ними ходили толпы последователей. Он и сам сейчас был бы не против пойти туда, куда он его позовет.
- Идем, - сказал Билл, поднимаясь.
- Куда?
Билл показал на группу. Студенты собирались и выходили из аудитории.
- В студию, разве у вас сейчас не практика?
- А задание?
Билл странно посмотрел на него.
- Ты все прослушал. Рисунок с натуры.

Том действительно не слышал и не видел ничего вокруг, он был слишком увлечен Биллом. Он прослушал половину того, что ректор говорила о конкурсе, и сейчас даже не заметил, что пара закончилась. Он вспомнил, что мольберты в студии стоят по периметру торцом друг к другу. Значит, сейчас он сможет стоять рядом с Биллом, смотреть на него сколько угодно и за это ему не будет неуютно или неловко. Не зря он все-таки любил практические занятия.

Натурщица сидела на высоком пьедестале, укрытая одной простыней, держа в руках чашку с кофе и настраиваясь принять позу, в которой ей придется просидеть без малого пять часов.
- Что предпочитаешь? – спросил Билл, кивая на кисти Тома.
- Вообще-то, уголь, но в этом сезоне это уже не модно, не так ли? – он насмешливо посмотрел на собеседника, сам не понимая, почему достал акварель, и начал размечать силуэт.

Билл шутливо закатил глаза.
- Это перестало быть модно еще в прошлом веке. С углем у тебя мало шансов на конкурсе.
- Кто сказал, что я собираюсь участвовать?
- Твои глаза.

Том нахмурился. Неужели у него на лице написаны все его желания? Хотелось бы верить, что не все.

- Да ладно, это нормально, - Билл выдавливал акрил на палитру, - Когда-то у меня точно так же горели глаза при упоминании о конкурсе, как и у каждого в этом зале.
- Да, вот уже тридцать лет прошло, а как сейчас помню… - передразнил его Том. - Ты школу-то давно закончил, гений?

Билл вздернул подбородок, будто его ударили.
- Я окончил школу в пятнадцать лет. Не думаешь же ты, что я только в живописи гений?
- А сейчас тебе сколько?

Билл проигнорировал вопрос. Очевидно, возраст был для него болезненной темой. До Тома вдруг дошло, что Билл имел в виду, когда говорил о нюансах работы с заказчиками. Видимо, мало кто из них воспринимал самого Била как серьезного художника.

- Ну, прости, - Том дотронулся до его плеча, хотелось приободрить его. - Это не имеет никакого значения, правда. Ты уже доказал, что заслуживаешь признания. Тот же конкурс. Там новички не побеждают. А войти в десятку на Международной выставке это вообще!.. Многие за всю жизнь не добиваются того, чего ты добился к…

Билл серьезно посмотрел на него.
- Девятнадцати. Мне девятнадцать.
- Мне двадцать два, но я не уверен, что заслуживаю даже стоять рядом с тобой, - Том улыбнулся самой обезоруживающей улыбкой.

Билл вздохнул и оценивающе посмотрел на его мольберт, на котором начинал вырисовываться образ.
- Просто у тебя пока не было хорошего учителя.
- А у тебя он был?
- Нет, - самоуверенно фыркнул Билл, - гениям учителя не нужны, они нужны талантам.

Том улыбнулся такой беззастенчивой самоуверенности, отмечая про себя, однако, что Билл имеет на это право. То, что его отнесли к талантам, ничуть не оскорбило.

- Тогда я согласен стать твоим учеником.

Билл тоже улыбнулся и посмотрел на него с прищуром.
- Я скажу тебе, где будет проходить кастинг.

Натурщица замерла. Работа закипела.

Том старался. Ему не хотелось ударить лицом в грязь перед Биллом, но не только потому, что тот был Биллом Каулитцем. Прежде всего, потому что Билл нравился ему, хотелось произвести хорошее впечатление. Время от времени Том следил за ним и не мог не восхищаться, глядя, как он работает.

Лицо было предельно сосредоточено, брови сведены, глаза вдохновленно горели. Его руки так быстро и уверенно водили кистью, словно он не рисовал, а смывал водой слой краски, за которым скрывался рисунок. Теперь он действительно не был похож на вчерашнего школьника. Он ни секунды не колебался, точно зная, в каком именно месте должна идти линия или штрих. В отличие от Тома, взгляд которого постоянно перемещался то на объект, то на работу, он практически не смотрел на натурщицу, гораздо больше его интересовала его палитра, на которой теперь Том едва ли смог бы различить первоначальные цвета.

Чуть менее чем через три часа Билл вымыл кисти и отложил их в сторону.
- Ты уже закончил? – удивился Том, - Можно посмотреть?
- Посмотри, но это еще не все, - сказал он, вытирая руки, - просто я буду ждать, пока все высохнет.
Том удивленно переводил взгляд с Билла на его мольберт.
- Здорово, если бы ты не стоял все это время передо мной, я бы не поверил, что такое возможно написать за три часа, - от души похвалил Том.
- Нет, это отписка, - равнодушно ответил Билл.
Тома возмутило такое поведение, работа была действительно хороша. Неужели он ее еще недостаточно похвалил?
- Ты нарочно говоришь это, чтобы напроситься на комплимент.

Но, похоже, Билл сейчас действительно не был заинтересован в комплиментах, он, наклонив голову, рассматривал работу Тома, и Том напрягся, как на экзамене. Он знал себе цену, но, тем не менее, понимал, что до настоящего уровня ему еще далеко. Билл ничего не говорил, а по лицу его невозможно было понять, нравится ему то, что он видит, или нет. Том не выдержал.
- Ну как?
- Мне нравится… - неуверенно начал Билл.
- Но? Там было «но».
- Есть два недостатка.
Том переступил с ноги на ногу, готовясь выслушать замечания.
- Во-первых, цвет, - Билл заложил руки за спину и начал расхаживать перед мольбертом Тома, как Наполеон перед войском.

Этот ответ вывел Тома из равновесия. Он считал, что Билл сейчас покажет ему неверную линию или слишком острый угол, но никак не ожидал, что критика коснется всей работы в целом. Неумение работать с цветом было серьезным обвинением. Цвет и техника – то, за чем очень строго следили в академии.
- А что не так с цветом? – осторожно начал он.
- Ты боишься его.
- Просто мне нравятся спокойные тона.
- Я говорю не про тона, ты боишься смешивать оттенки.
- Но я их смешивал.
- Если бы ты их смешивал, твоя картина не была бы похожа на детскую раскраску.
- На раскраску?

Том начинал злиться. Умом он понимал, что, возможно, Билл в чем-то прав, но уязвленная гордость мешала прислушаться к рассудку. Он все-таки был одним из лучших студентов курса и привык, что преподаватели относятся к нему доброжелательно. В глубине души он надеялся, что Билл похвалит его, ведь сам Том сделал для этого все возможное, но вместо похвалы его отчитывали, как провинившегося мальчишку. Это ему совсем не нравилось. Но он уже чувствовал, что одними цветами дело не закончится.

- А во-вторых, - продолжал Билл, - техника.
- Ну, чем уж техника не угодила? - Том не выдержал, - Ее на первом курсе проходят.
- Значит, тебя зря перевели на второй.
- Что с ней не так?
- Это, по-твоему, нормально? – Билл провел по покоробившейся бумаге, - Утюжить будешь?
Можно, конечно, масло сверху положить, но лучше сразу землей засыпать.
- Что еще?
- Еще. Вот это – болото, а не акварель, - он обвел рукой картину.

Том открыл рот. Билл не злился и не насмехался, он просто констатировал факты. Понимание этого еще больше злило Тома.

- Хорошо, я все понял. Я полный бездарь. Тебе не нравятся мои цвета, тебе не нравится моя техника. И ничего из того, что я сделал. Что же тебе понравилось?

- Стиль, - Билл невозмутимо смотрел на свои руки.

- Стиль?

- Да, смешивать краски и покрывать ими холст может научиться любой, но если у человека нет собственного «я», он не станет художником.

Том не знал, как передать всю бурю чувств, которые он испытал. Только что ему сказали, что он совершенно впустую потратил три года своей жизни и ничему не научился. Но на душе было так хорошо, что он готов был расцеловать весь мир, включая Билла, который снова критически смотрел на его работу и уже готов был сказать очередную колкость по поводу подтеков краски или нечетких контуров. Том понял, что со стороны Билла именно вот эта критика и была признанием его способностей. Если бы Билл не увидел в его работе то, что хотел увидеть, он бы ни слова не сказал или вежливо похвалил за старания.

Все, что Билл говорил дальше, воспринималось легче. Несмотря на то, что его тон иногда был чересчур язвительным, а самого Билла хотелось просто придушить, Том понимал, что это объективные замечания, и делает он это не для того, чтобы над ним поиздеваться, а потому, что хотел помочь. «Урок» затянулся до позднего вечера. Том смотрел на него, а он все говорил, говорил, как будто, собирался прямо сейчас рассказать все, что только знает.

Охваченный идеей, он был прекрасен. На обычно бледных щеках играл румянец, карие глаза светились волшебным светом, волосы взметались вверх и падали на плечи, когда он запрокидывал голову и активно жестикулировал, перебегая с палитрой от мольберта к самому Тому и назад. Билл коснулся рисунка лишь несколько раз, но, казалось, что сейчас он выглядит совершенно иначе, живее и реалистичнее. О том, что Билл собирался закончить свою работу, он совершенно забыл. Его пламенная речь не могла не привлекать внимание, и скоро вокруг мольберта Тома собралась толпа. Казалось, на тему искусства Билл может говорить бесконечно, но когда Том все чаще стал ловить себя на мысли, что совершенно не слышит, о чем говорит Билл, а только смотрит на него, он взмолился.

- Все, Билл, прошу тебя, на сегодня хватит, - Том замотал головой из стороны в сторону.
- Хорошо, продолжим завтра, - мягко улыбнулся Билл и присел у стены, прижимая колени к груди.
Его глаза тут же потухли, а лицо осунулось. Теперь он совсем не был похож на самоуверенного и горделивого гения, которого Том видел утром. Он был похож на юношу из сна, умолявшего его обнять. Том подошел и сел рядом с ним.
- Устал?
- Немного.
- Это был тяжелый день, - Том тихонько толкнул его плечом.
- Я обещаю тебе еще много таких дней.
- Не сомневаюсь.

Они немного помолчали.
- Я все-таки стал твоим учеником, - Том улыбнулся, - ты всегда добиваешься, чего хочешь?
- Нет, - послышался тихий ответ.
Том удивленно посмотрел на него.
- Просто иногда я хочу невозможного, - с легкой улыбкой объяснил Билл.
Том охотно поверил ему. Глядя, сколько энергии Билл вкладывает во все, что делает, легко было поверить, что, если он чего-то не может добиться, значит, это действительно невозможно.
- Ты сейчас заснешь, идем, я тебя провожу. Ты на машине?
- Меня заберет водитель. Думаю, он уже приехал.
- Тогда пойдем.

Они вышли в опустевший двор. Машина уже ждала Билла. Он протянул руку.
- До завтра?
- До завтра, - ответил Том, сжимая узкую ладошку, - было чертовски приятно с тобой познакомиться.
- Несмотря на то, что я камня на камне не оставил от твоей работы и вел себя самым невозможным образом?
- Несмотря на то, что несколько раз мне хотелось тебя убить.
- Мне тоже чертовски приятно с тобой познакомиться, - искренне улыбнулся Билл.