Дождь барабанит по стеклу. Вода течет непрерывным потоком, сводя видимость «на нет». Сильный ветер бьет в лицо из приоткрытого окна. Запах озона и мокрого асфальта. Стекло запотело, «дворники» уже не справляются, и я почти ничего не вижу. Легкий летний дождик вдруг превратился в настоящую бурю. Мотор ревет, и машина на бешеной скорости рвется сквозь стихию.
Все мои чувства обострены, а мысли отсутствуют. Крепко сжимая пальцы на руле, я просто отдаюсь скорости. Горная дорога абсолютно пустынна. Справа утес, слева – бесконечность. Громадный обрыв. Меня потрясывает, и я все сильнее вжимаю педаль газа в пол, рискуя вылететь на крутом повороте. Но сейчас меня это не волнует. Я должен ехать быстрее. Есть лишь одна цель, и сейчас для меня не существует ничего другого.
Где-то вдалеке слышится раскат грома, и небо пронзает молния. Тучи сгущаются, из-за чего небосвод приобретает глубокий цвет индиго. То и дело яркие вспышки заставляют небо на миг окрашиваться белым. Дождь усиливается, и на мгновение у меня возникает странное чувство. Этот ураган как очищение. Очищение мира от всей его грязи и мерзости. Небо плачет дождем, и я не могу отделаться от ощущения, что я один на всей планете. Словно призрачный гонщик, стремящийся к ускользающей линии горизонта. Мчащийся через муссон за чем-то туманным… Вот только сейчас я точно знаю, куда и за чем еду. Точнее, за кем.
Увеличиваю громкость, из динамиков льется приятная баллада. Гитарные переливы потрясающе сочетаются с шумом дождя снаружи. Наверное, это странно - слушать собственную песню. Но, черт, я не знаю, смогло бы что-то другое так же идеально передать мое состояние. Голос брата отдается в сердце тупой болью.
Durch den Monsun
Dann wird alles gut…
Через муссон,
Все будет хорошо…
Это наша самая первая песня.
Билл, а ты помнишь, под какими эмоциями ты ее писал? Когда я услышал эти стихи впервые, думал, сердце выскочит из груди.
Знаешь ли ты, как дорог мне, Билл? Я уверен, знаешь. Но почему же ты уехал? Почему не пошел до конца? Почему сдался? Я сам в этом виноват, но ведь ты всегда был упрямее меня, Билл. И пусть внешне ты утонченный и хрупкий, как фарфоровая статуэтка, но ведь ты гораздо сильнее, чем я! Морально. Я трус. Идиот, который понял все с самого начала, но отказался признать.
А помнишь наше детство, Билл? Помнишь всех тех ублюдков в школе? Ты всегда был собой, никогда не прогибался под них. Ты был выше этого. Ты упорно накладывал макияж, делал дикую прическу и носил шмотки стиля унисекс. Потому что этот имидж – часть тебя. Я уже и не помню, когда ты начал краситься. Лет в девять, кажется. И я не смел даже слова против сказать, ведь это был ты. У тебя всегда свое мнение, которое зачастую разительно отличается от взглядов большинства. И ты всегда стоишь за него до конца. Я поражаюсь твоей внутренней силе. Всегда поражался. За внешней хрупкостью, за дистрофичной фигуркой, узкими плечиками это невозможно заметить, взглянув на тебя впервые.
Твои глаза всегда горели, подбородок был гордо вздернут, спина идеально прямая. Каждый день тебе приходилось сражаться за это – за свое мировоззрение и имидж. И ты никогда не сдавался. Только я видел твою слабость. Вечерами, когда мы лежали на кровати и ты прижимался ко мне, утыкаясь носом в шею и тихонько всхлипывая. Я гладил тебя по голове, в то время как мне хотелось выть от боли и злости. Я видел синяки на твоем теле. Видел покрасневшие запястья и следы пальцев на них. Я видел твои слезы и дрожащие губы. И мне хотелось убить их всех. Любого, кто смеет прикасаться к тебе. Каждого, кто причиняет тебе боль. Но я был таким же, как и ты. Меня так же не понимали и презирали. И в те моменты, кусая губы от бессилия, я клялся, что однажды отомщу им всем. За тебя. На себя мне было плевать, я не сломаюсь, что бы они ни сделали. Я дико боялся, что однажды не увижу того веселого, живого огонька в твоих глазах. Но ты держался. Каждое утро ты вновь натягивал на лицо холодное, независимое выражение и шел на эту битву.
У нас никогда не было друзей. Не считая Андреаса, но с ним мы виделись редко. Мне и не нужен был никто. Ведь у меня был ты. Младший брат. Я родился всего на десять минут раньше тебя, но с самого детства стремился защищать тебя. Оберегать от всего на свете. Ты мой близнец. Мое отражение. Несмотря на это, мы такие разные, Билл. У нас расходятся вкусы решительно во всем. У нас разные интересы, разный имидж, разные мнения. Но все это попросту неважно, ведь между нами есть то, что перекрывает все различия. Связь. Мы как две половинки одного целого. Мы неотделимы. Говорят, что близнецы хорошо чувствуют друг друга. Брехня. Я не просто чувствую тебя, ты словно продолжение меня самого. Я не могу долгое время находиться вдалеке от тебя - я начинаю задыхаться.
Помнишь, когда я уехал с отцом, а ты остался в Лейпциге и тебя покусали комары? У тебя тогда случился дикий приступ аллергии. А я, находясь за десятки миль от тебя, загибался, сам не понимая, отчего. Меня словно скрутило изнутри, и началась паника. Отец согласился везти меня обратно только после моей истерики. Пока мы ехали, я чуть не сошел с ума. Я знал, что с тобой что-то случилось, и молился, чтобы все обошлось. Когда я наконец приехал в больницу, ты спал, накачанный лекарствами. Я просидел у твоей кровати всю ночь, держа тебя за руку. Уснул лишь под утро, а когда проснулся, ты гладил меня по волосам и смотрел с бесконечной нежностью. А ведь ты так и не узнал, почему я тогда приехал…
Как же я люблю тебя, Билл… С самого детства я испытывал какую-то невероятную, исступленную нежность, глядя на тебя. Ты такой худой, что я боюсь к тебе прикасаться, чтобы ненароком не причинить боль или что-нибудь не повредить. Глупо, да. Я просто дурею, когда вижу выступающие косточки на твоих бедрах, ключицы, острые коленки… У тебя идеальная кожа. Такая нежная, что любой синяк, любая царапина заживает неделями. А твои глаза, Билл… У меня сердце заходится, когда я встречаюсь с тобой взглядом. Однажды на Рождество мы бесились во дворе, я закапывал тебя в снег, а ты смеялся. Твои глаза светились искренним счастьем, ты захлебывался от смеха, швыряя в меня снежки. И в тот момент я поклялся себе, что сделаю все, чтобы ты всегда был таким. Чтобы никто и никогда не потушил этот огонь в тебе. Я пообещал, что сделаю тебя счастливым…
А помнишь наш первый поцелуй? Сумасшедший ливень, вот как сейчас, одинокая пристань и мы. Мы часто приходили туда. Нам нравилось это место, оно было укромным уголком. Только для нас двоих. Мы часами смотрели на воду, сидя рядом в абсолютной тишине. Слова попросту лишние, ведь ты всегда знаешь, о чем я думаю. А я знаю, о чем размышляешь ты. Но я не знал, что двигало тобою в тот момент, когда ты коснулся пальцами моего лица, а потом прижался губами к моим. Дождь хлестал нещадно, ты был весь мокрый и дрожал от холода, отчаянно прижимаясь ко мне всем телом. Инстинктивный порыв - я обнял тебя, пытаясь согреть. И, когда ты тихо выдохнул: «Том…», во мне что-то перевернулось. Я не смог понять те эмоции в твоих глазах, но я просто утонул в них. Я не знал, что двигало мной, когда начал лихорадочно терзать твои губы, слизывая капли дождя, деля с тобой дыхание и дурея от ощущения полного единения. Единения душ и тел.
Этот поцелуй навсегда останется у меня в памяти. Никто и никогда не целовал меня так… Так нежно и отчаянно одновременно. Ты обнимал меня, прижимаясь вплотную, дрожа в моих руках. Ты шептал какие-то глупости в перерывах на вдохи. Контраст неумелых движений твоего языка и горяченного желания, с которым ты впивался в мои губы, просто срывал мне крышу. И я отвечал тебе. Отвечал и прижимал еще крепче к себе. Мокрые насквозь, окоченевшие, мы были поглощены исключительно друг другом. Мир распался на атомы, его не существовало в тот момент. Время замерло, подарив нам эти мгновения. Я тонул в глазах напротив, которые были отражением моих собственных и взирали с невероятной, просто одуряющей нежностью. Сумасшедший ливень, раскаты грома, вспышки молний и двое посреди этой стихии. Одни на десятки миль вокруг. Пронзительно романтично…
Наваждение прошло так же быстро, как нахлынуло. Я отпрянул от тебя, а через секунду до меня дошло, что я только что сделал. И тогда я развернулся и побежал. Не оглядываясь. Как последний трус. Я ничего не видел, в мыслях до сих пор стояли твои глаза. Ты звал меня, но я не слышал - мне, словно наяву, вновь и вновь мерещилось это тихое: «Том…»
Я не помню, как вернулся домой. Меня трясло и лихорадило, я пребывал в полубреду. Ты даже не представляешь, как тяжело мне далось осознание этого своего поступка. И, могу поклясться, ты не знаешь, как сложно мне было смотреть тебе в глаза потом. Хотя тебе было не легче. Что-то изменилось тогда между нами. Будто лопнула натянутая струна, оставив после себя лишь тихий отголосок некогда звонкой ноты. Надломилось что-то, что казалось нерушимым. Я видел, как ты вернулся домой. Сердцебиение участилось вдвое, стоило лишь взглянуть в твои глаза. Я до сих пор молюсь, чтобы черные дорожки от потекшей туши были тогда лишь следствием дождя.
Несколько дней мы не общались, перебрасываясь лишь общими фразами. И с тех пор не было больше тех вечерних разговоров в обнимку на кровати, не было совместных просмотров фильмов, не было прогулок. Ничего не было. Я сходил с ума, не представляя, что делать дальше. Меня прожигало чувство вины. Тупая, ноющая боль где-то в сердце вызывала желание выть в голос. Мы никогда не ссорились надолго. Из-за разных характеров у нас частенько случались стычки, которые порой даже перерастали в драки, но уже через несколько часов кто-нибудь, надутый и обиженный, все же шел к другому мириться. Поэтому в то время я задыхался, испытывая почти физические страдания из-за невозможности обнять тебя, прошептать успокаивающие слова, расшевелить, заставить улыбаться… В школе становилось совсем невыносимо. Я видел, как тебя задирают все эти уроды, видел, как ты отвечаешь ледяным тоном… Но ведь я знал, Билл, как дрожат твои губы, как устало опускаются веки, как по щекам катятся слезы, едва ты остаешься один. Эта маска неприступности могла обмануть кого угодно, но только не меня. И, ворочаясь в постели бессонными ночами, я кусал губы, сходя с ума от осознания, что сейчас ты совсем один. Никто не поддержит и не защитит. Не убережет от жестокости этого мира. Я готов был сорваться в любой момент. Я готов был молить тебя о прощении, но чертовски боялся, что ты оттолкнешь, что не простишь. Я столько раз задумывался о том, что произошло. И поражался тому, что это не вызывало во мне ни капли отвращения. Будь на твоем месте любой другой парень - меня бы, наверное, вывернуло наизнанку. Но ты… Ты словно часть меня, Билл. И я так люблю тебя, что этот сумасшедший поцелуй кажется просто несущественным, вполне обыкновенным. Будто это в порядке вещей. Будто это – высшая степень духовной близости и доверия. Мы настолько привязаны друг к другу, что даже такое проявление единения не кажется неправильным и неестественным. И это пугало меня. Эта фатальная привязанность перерастала в зависимость. Я чувствую себя неполноценным без тебя. Будто отняли половину сердца. В нас не просто течет одна кровь. Ты – продолжение меня, Билл. И тот случай лишь послужил поводом к раздумьям. Меня начало страшить осознание того, во что эта наша связь может перерасти. В ту секунду на той пристани мы переступили какую-то черту, Билл. И возврата уже не было. С тех пор пошел обратный отсчет. Взрыв был неминуем. Вот только тогда я еще не знал об этом…
А помнишь день, когда мы помирились, Билл? Возвращаясь тогда домой, я нашел тебя на заднем дворе нашего дома. Ты сидел, сжавшись в комочек и всхлипывая. Сердце оборвалось, совершив мертвую петлю в грудной клетке. В тот момент я не смог сказать ни слова, я просто взял тебя за руку, заставив встать, и крепко обнял, шепча на ухо:
- Все будет хорошо. Я с тобой, Билл. Вместе мы справимся, слышишь?
Я молился, чтобы ты не оттолкнул меня. А через секунду твой тихий шепот заставил перевернуться что-то внутри:
- Пожалуйста, не оставляй меня больше! Я не могу быть один. Я не могу без тебя…
И тогда я поклялся тебе, что никогда не оставлю. Я не смог сдержать эту клятву. Прости меня, Билл.
В тот же вечер мы вновь вместе сидели в комнате. Я бездумно перебирал струны, и вдруг ты выпалил:
- Том, я написал кое-что… Наиграешь?
Я удивленно кивнул, не понимая твоего волнения. Мы уже столько песен сыграли, что это почти вошло в привычку: сидеть вот так вечерами, подбирая мелодию под твои стихи.
Но, когда ты тихо запел, я понял все. Пока ты старательно вытягивал ноты, глядя прямо мне в глаза, внутри меня бушевал шквал эмоций.
- Das Fenster offnet sich nicht mehr, hier drin ist es voll von dir und leer…
Черт, Билл, что же ты со мной делаешь? Почему я так на тебя реагирую? Почему все так остро только с тобой?
- Und wenn ich nicht mehr kann denk ich daran, irgendwann laufen wir zusamm'n durch den Monsun…
Ты пел эти строки, пронзительные до хрипоты, до сбившегося дыхания, до укола в сердце… Это не первая наша песня, но это первая песня о нас. От первого до последнего слова. Тогда я еще не знал, что в недалеком будущем эта композиция станет хитом и принесет нам признание и популярность. Тогда я не знал, что эта песня станет для нас символичной, что ты будешь петь ее на каждом концерте на протяжении шести лет. В тот момент я просто смотрел на тебя, не в силах выдавить ни слова. Мы так ничего и не сказали друг другу. Эти стихи были красноречивее банальных фраз. А тебе ответили мои глаза. В ту секунду, когда пульс колотился в ушах, а руки тряслись, я не думал ни о чем. Я просто чувствовал. Я не смогу описать свои эмоции в те мгновения. Во мне бушевал ураган чувств, и зацепиться хотя бы за одно было нереально. Говорят, время лечит. Опять же, брехня. Все эти годы я не мог спокойно воспринимать эту песню. На каждом концерте, когда ты торжественно ее объявлял, у меня начиналась безмолвная истерика. Пальцы тряслись, я путался в аккордах, не в силах сосредоточиться. Каждый раз, играя ее, я мысленно возвращался к той пристани, откуда все началось. И опять, словно наяву, видел твои глаза… Лирика терзала нещадно, но я не мог точно сказать, какие эмоции она во мне вызывает. Чего-то близкого, теплого и родного… В то же время осознание того, что в тот момент что-то пошатнулось, треснуло, разбилось на тысячи мельчайших осколков, не давало покоя. Мы так и не смогли склеить это «что-то», Билл…
А помнишь день, когда нас заметил продюсер? В тот вечер мы играли в каком-то зачуханном клубе. Меня уже мутило от этой картины: пьяные подростки, гогочущие и пялящиеся на нас. Я мог биться об заклад, что им было полностью плевать, что слушать. Играй перед ними хоть «Scorpions», в таком состоянии они бы даже не заметили. После этого, с позволения сказать, выступления, я думал, что сорвусь. Надоело. Накипело. Мечта добиться успеха казалась все призрачнее. Эти клубы с быдло-зрителями уже сидели у меня в печенках. Я держался только ради тебя. Я видел, что тебе тоже нелегко, но ты никогда бы не сдался. И я не мог. Ведь я обещал, что сделаю тебя счастливым. И, если ты так хочешь, так и будет.
Мужчина, подошедший к нам, когда мы упаковывали инструменты, представился продюсером. Помню, тогда я был в таком взвинченном состоянии, что принял эти слова за глупую шутку. Ты что-то оживленно рассказывал ему наперебой с Густавом и Георгом, а я просто стоял, уставившись в стену. Я не верил, что наша цель, которая изначально казалась мне сумасшедшей, когда-то будет достигнута. И, когда весь его треп, казавшийся мне бредом, оказался правдой, я не чувствовал ничего. Так всегда бывает после того, как долго к чему-то стремишься и наконец финишируешь. В душе воцарилась пустота, какая-то странная апатия, которая медленно убивала меня.
А потом все изменилось. Началась запись дебютного альбома, съемки первого клипа… Нам пришлось изрядно помучиться, чтобы отстоять свой имидж. Продюсеры вознамерились изменить решительно все: от внешнего вида до репертуара. Впрочем, если собственный стиль нам таки удалось «отбить», то все наши песни были забракованы со словами: «Это слишком по-детски, не годится!». Я помню, как злился тогда. Меня бесила эта зависимость, я не желал подчиняться. Йост заявил, что и название необходимо поменять. Так мы превратились из «Devilisch» в «Tokio Hotel». Но все же то, что было нам особенно дорого, мы отстояли. Наш имидж остался прежним, хоть теперь макияж тебе и накладывали профессиональные визажисты. И та песня… Она - единственная, на которую Йост не кинулся с критикой. Я был в шоке, когда продюсер заявил, что это гениально. «Точное попадание! Это станет хитом! То, что надо!» - не уставал распинаться он. Ты был удивлен не меньше меня. Ирония в том, что после этого композиции, которые нам позволили написать самим, можно было перечесть по пальцам…
Помнишь, как трудно нам дался старт, Билл? Помнишь постоянные споры с продюсерами? Помнишь, каким подавленным ты возвращался из студии в первое время? А помнишь, как на съемках клипа тебя заставили засунуть голову в аквариум? А еще подвешивали вниз головой над озером… О, я никогда не забуду, как ты перебрал тогда все матерные слова на трех языках сразу! Со стороны это смотрелось донельзя забавно. Дубль за дублем, чтобы снять единственную сцену. Но она никак тебе не давалась. То глаза под водой не так откроешь, то губы под фонограмму не попадают… А помнишь, как ты рухнул с той палки, на которой тебя подвешивали? Грандиозный «бултых», фонтан брызг и ты, мокрый и злой, выплывающий на поверхность с воплями: «Шайсэ!!!». А потом на нас вылили, наверное, тонну воды, чтобы создать эффект дождя. Зубы от холода стучали так, что я никак не мог сделать нормальное выражение лица. На съемках этого клипа мы запороли огромное количество дублей…
Да, начало далось нам нелегко. Но знаешь, когда я в полной мере осознал, что оно того стоило? Нет, не тогда, когда впервые увидел этот клип по телеку. И даже не тогда, когда мы впервые собрали нормальный зал, а не очередную занюханную забегаловку. Это все было мелочами по сравнению с тем, что я испытал на первом вручении премий. Я уж и не помню, что это за церемония была. Но я отчетливо помню твои горящие глаза, когда ты брал в руки эту статуэтку. Они светились таким неподдельным счастьем, что у меня сердце пропустило несколько ударов. В тот момент ты и впрямь был счастлив. Сбылась твоя мечта, и ты держал в руках тому подтверждение - статуэтку «Лучшая новая группа». Именно в ту секунду я понял, что готов еще сотню раз вытерпеть все эти мучения, лишь бы ты всегда улыбался так… Лишь бы твои глаза сияли, а голос дрожал от сумасшедшего волнения, когда ты говорил первую благодарственную речь. Тогда я еще не знал, что у нас не просто получится осуществить все, о чем мы мечтали, но сделать куда больше. Я никогда и помыслить не мог, что мы станем номером один практически во всех странах Европы, а потом покорим и Америку. Я никогда не думал, что за мной будут бегать толпы фанаток, подкарауливая везде: в школе, около дома, у студии… Из-за этого нам пришлось бросить обучение. Но знаешь, что самое ироничное, Билл? Что все те ублюдки, которые ненавидели нас, вдруг возомнили себя нашими лучшими друзьями. После того как «Durch den Monsun» вырвалась на первые места во всех немецких чартах и стала звучать из каждого плеера, все эти уроды готовы были целовать землю у наших ног. И это было лучшей местью за все те насмешки, за драки, за бесконечную травлю. В тот момент они все, все без исключения, поняли, что не стоили ни одной твоей слезинки, Билл. Ты будешь на вершине мира, а они так и останутся на уровне плинтуса. И, да, черт возьми, они должны ползать у тебя в ногах, потому что они никто, а ты - идол. Жалкие дегроты. Они сполна получили за все совершённые мерзости и понимали это каждый раз, видя нас на экране, слыша по радио, узнавая о том, как мы взяли очередную премию, как колесим по Европе, взрывая концертами самые престижные площадки. Ничтожества должны знать свое место, и мы им его показали.
Отредактировано Green-ka (2012-10-09 22:54:05)