Сто лет ему уже)Вон Лина сегодня о нем напомнила)

*Автор: Schrei-ka
*Название: We will never forget
*Фандом: Tokio Hotel
*Бета: Milena_Linke aka Mrak
E-mail: kriska-shrei@mail.ru
*Категория: Non-Slash
*Жанр: Romance/Angst/Deathfic/AU/OOC
*Рейтинг: PG-13
*Статус: закончено
*Герои: Каулитцы)
*Пейринг: Tom/Bill
*Размер: Drabble
*Предупреждения: никаких намеков на слэш
Размещение на других ресурсах: с разрешения автора
*Дисклеймер: Tokio Hotel и их окружение принадлежат Tokio Hotel и их окружению.
Краткое содержание: А на что ты готов, чтобы спасти брата?
ПОСВЯЩЕНИЕ:
Я надеюсь, это будет последняя работа, посвященная тебе.
Ты никогда не умела читать меня между строк.
Сегодня я впервые радуюсь этому.
Не пытайся понять.
А еще прости, если я когда-то была слишком не права.

ПРОЛОГ:
POV TOM
-Мы тебя обязательно вылечим, братишка, - тихо, коснувшись подушечками пальцев холодных губ брата, - ты только дыши, не вздумай меня оставлять… - голос звучал надрывно, - а я буду здесь, с тобой. Мы найдем выход, веришь, как раньше. Я не позволю тебе уйти,  ясно?
Теплые руки сжали мои плечи, я обернулся.
-С ним бессмысленно разговаривать… Он не слышит, - глаза доктора Уорнера влажно поблескивали за стеклами очков, - Езжайте домой, Том, его состояние стабильно, отдохните, выспитесь и приезжайте снова. Ничего не случится за пару часов, я даю слово.
-У нас есть шансы?
-У каждого есть шансы, Том. Мы сделаем все, что сможем.
-Меня пустят к нему, если я приеду через пару-тройку часов?
Врач достал из кармана белоснежного халата пропуск и, подписав его, отдал мне.
-Вы можете подъехать сюда, когда захотите. Вам надо отдохнуть. Три ночи без сна... – Уорнер вздохнул, -  Ему не будет лучше, если при смерти окажетесь и Вы.
Я пожал руку доктору и,  прижавшись губами ко лбу брата, медленно вышел из палаты. В коридоре сновали врачи, медсестры. В лифт я зашел вместе с немолодым мужчиной, который тяжело дышал. Он бросил на меня усталый взгляд.
-Астма,  молодой человек, - произнес он устало, - а что с Вами?
-Не со мной,  - сказал я еле слышно, мечтая выйти из душного лифта как можно быстрее.  Мужчина что-то пробурчал в ответ. В этот момент двери открылись, и я почти бегом направился к выходу.
Морозный воздух больно ударил по щекам, впиваясь мелкими иголочками в кожу. Нью-Йорк зимой был особенно красив. Снежинки трепещущей нежностью окутывали усталый город, словно сочувствуя ему. Сочувствуя  миллионам людей, уныло спешащим на работу, к кипам бумаг, сотням несданных отчетов, к молодым секретаршам, которые покорно раздвигали ноги при необходимости. Все это было слишком сложно, но я за последние три месяца выучил алгоритм жизни Нью-Йорка. Я сел в машину, выезжая на автостраду.
Все началось давно: еще в юности. Тогда мы, молодая успешная группа, разъезжали по миру, вскруженные успехом. Никто тогда не обращал внимания на обмороки Билла. Тогда до этого никому не было дела. У наших продюсеров были совсем другие заботы: организация концертов, мировые турне и дележка прибыли. Что могли сделать мы? Подростки, которые до этого и за границу города-то не выезжали. Билл объяснял ставшие частыми недомогания усталостью и бешеным ритмом жизни. Я несколько раз порывался попросить Дэвида отменить пару концертов и отправить Билла на обследование, но каждая эта попытка сопровождалась долгими всхлипываниями близнеца и просьбами не поднимать из-за этого шум. Мне приходилось каждый раз поддаваться брату, а обмороки все продолжались и продолжались.
Мы провели в таком темпе почти пять лет. Тошнота, головокружения, потери сознания, лихорадочная дрожь – я не знаю, как Дэйв  мог этого не видеть.
Однажды я просто распахнул дверь в его офисе в Гамбурге и потребовал отменить турне по Европе, объясняя необходимостью провести обследование Билла. Дэйв долго кричал, говорил, что мы приносим ему одни проблемы, что мы должны отыграть эти концерты, иначе нам придется нести сумасшедшие убытки. Тогда я просто поставил ему условие: либо отмена этого турне, либо мы уходим со сцены.
Выбора у Дэйва не было, мы слишком дорого стоили, чтобы терять нас, да он и сам понимал, что эти убытки скоро перекроются в несколько раз прибылью.
Билла положили в больницу. Оказалось, что все эти обмороки, лихорадочные состояния, головокружения и прочие симптомы вызваны вовсе не усталостью. У Билла был врожденный порок сердца. Сейчас я уже могу думать об этом спокойно, без дрожи в руках, а еще два месяца назад эти слова вызывали у меня панику. Тот наш темп жизни был слишком быстрым, слишком неравномерным для Билла. Теперь я проклинаю тот день, когда Дэвид Йост переступил порог нашего дома в Лойтше.
Именно тогда мы поругались с матерью. После ухода Дэвида она устроила скандал, заявив, что никуда не отпустит Билла. Мы кричали на нее, обвиняли в том, что она не хочет нашего успеха, что не хочет нам счастья. А теперь… теперь я понимал все. Она знала, что наша новая жизнь убьет Билла.
Мы бросили все и уехали с парой рюкзаков наперевес. Вопреки слезам матери. С тех пор мы не говорили с ней. Никогда.
Билл жалел не раз, однажды он даже написал ей письмо. Рассказал о том, как здорово стоять перед публикой и чувствовать сумасшедший драйв. Сказал, что она может гордиться нами. Ответа Билл так и не получил.
Когда я узнал о том, что с братом, то разозлился на мать еще больше. Она ведь знала, что у него порок, и ни разу не позвонила, не узнала, жив ли ее сын вообще. Потом, вечером, сидя в кресле, я понял, что мама просто не смогла убить в себе гордость. К тому же она знала, что его жизнь будет сказкой, пока рядом с ним я, что с ним ничего не случится. Она была уверена, что я сумею вовремя разгадать момент, когда будет пора вытаскивать Билла из всего этого дерьма с гордым названием «шикарная жизнь». Только вот мамочка сильно во мне ошиблась.
Дэйв был сломан этой новостью. Он плакал, умоляя простить. Я чувствовал, что он рыдает не из-за потерянных денег, сорванных концертов или проигранной конкуренции. Он действительно испугался за Билла.
Мы провезли брата по всей Европе, показывая лучшим специалистам. Все разводили руками. А потом мы приехали в Нью-Йорк. Доктор Уорнер объяснил, что нужна пересадка сердца. Не срочно, но тянуть время не стоит.
С того момента вся наша жизнь превратилась в поиск донора. Сотни номеров в телефонной книжке, десятки отказов, единицы обнадеживающих разговоров.
Я припарковался у дома, в котором была наша с Биллом квартира. Поднявшись наверх, я открыл дверь и вошел в прихожую. Бутылки от пива, сигаретные окурки на полу, необходимость убираться отпала тогда, когда брата положили в клинику. Я кинул куртку на пол и прошел на кухню.
Все свободное время я проводил с Биллом, оставался с ним в больницах, держал за руку, читал книги на  ночь, тряс за плечи, когда его начинало лихорадить. Еще раньше, когда у нас был сумасшедший успех, по миру ходили глупые слухи о так называемом твинцесте. Вечерами мы открывали немецкие сайты и смеялись над глупыми фантазиями страдающих от гормонального дисбаланса девочек. Хотя они были правы во всем, кроме одного. Я никогда не хотел своего брата и никогда не «имел его в своей постели на шелковых простынях под джазовую музыку». Но любил я его действительно больше всего мира. Это была какая-то странная болезненная привязанность. В детстве нам не казалось странным, что мы даже в туалет ходим вместе. Мы сидели за одной партой в школе и целовали одних и тех же девчонок. Мать рассказывала, что до шести лет у нас не было понятия «я», только «мы». Тогда все это не было странным. Нам нравилось быть идентичными, одинаковыми. Мы чувствовали, думали, понимали одинаково.
Все стало намного труднее, когда мы повзрослели. Необходимость держаться за руки, привычка Билла сидеть у меня на коленях и отсутствие девушек наводили всех на странные мысли. А мы ведь просто любили друг друга. Нет, не так. Мы жили как один человек.  Да. Так вернее.
Когда появилась популярность, возможность приглашать девчонок в свои номера стала еще реальнее. Каждая девочка была попыткой отгородиться от ставшего уже зависимостью брата. Каждый вечер, проведенный не друг с другом, заканчивался скандалом, слезами Билла и выпитой бутылкой коньяка. Вскоре мы бросили эти попытки. Все стало так, как должно было быть. Мы как будто дали негласный «обет безбрачия», клятву всегда быть только вдвоем. И нам не был нужен больше никто. Мы заменили друг для друга мир. На кухне бардак был не меньше. Немытая посуда, чашки с  недопитым кофе…
Я сел на стул, устало потерев глаза. Взгляд упал на старый номер Vanity Fair.
На обложке красовался Билл.
Мой брат умел быть дорогим, оставляя жирный след от блеска на хрустале бокала с шампанским Crystal.
Мой брат умел быть бесценным, поскальзываясь на пролитом утром молоке.
Вот только дешевым мой брат быть никогда не умел.
Сейчас я должен был сделать все, чтобы ему помочь. У меня была идея. Я вынашивал ее уже почти месяц, оставлял на самый крайний случай. Сейчас это и был тот самый крайний случай. Дэйв уже три месяца летает по миру в поисках донора. Так может пройти еще месяц, два, три, год. Биллу нельзя столько ждать.
Я достал чашку брата и налил в нее кофе. Дрожащими руками я стал набирать номер доктора Уорнера.
-Алло.
-Я знаю, как мы можем помочь Биллу, док…

СПУСТЯ МЕСЯЦ:

POV BILL.

-Как ты себя чувствуешь, Билл? – врач снял очки и скрестил пальцы, внимательно глядя на меня.
-Лучше. Правда немного болит, - я указал на левую сторону груди.
-Шрам будет немного ныть некоторое время, ты должен потерпеть.
-Я так и думал.
-Я передал твоему другу все указания, рецепты на лекарства. Ты должен первые месяцы вести спокойный образ, не нервничать, избегать сильных эмоциональных всплесков, договорились?
Я кивнул.
-Доктор Уорнер… а… а Том приходил?
Врач кашлянул, опустив глаза.
-Да, конечно. Просто он никак не мог попасть на то время, когда ты не спишь.
-Я так и думал, - и все-таки неприятное чувство зарождалось где-то в животе, - ну… я могу идти?
-Да, конечно. Удачи, Билл. Выполняй все мои инструкции, хорошо?
-Конечно. Спасибо большое…
Я спустился в приемное отделение. Там меня уже ждал Дэйв. Я огляделся. А где же Том? Дэйв, увидев меня, сорвался с места и сжал меня в объятьях.
-Привет, малыш. Как ты? Все в порядке? Ты можешь идти сам?
Я оттолкнул его.
-Да могу, конечно. Все нормально. Где Том?
-Он… он дома. Он не смог приехать. Пошли, малыш.
Дэйв взял меня под руку, и мы пошли к машине.
Наконец мы выехали на автостраду. За коном быстро мелькали смазанные силуэты людей. Снежинки тревожно  облепляли унылых жителей.
-Дэйв… Почему Том не приехал?
-Он не смог! – Дэйв как-то очень резко ответил мне. Я замолчал, прижавшись лбом к холодному стеклу. В голове появилась сумасшедшая мысль, что брату я больше не нужен…
Я включил радио. Передавали новости. Диктор с приятным голосом рассказывал о трагедии 11 сентября. «Мы никогда не забудем жертв этого страшного преступления против человечности. We will never forget»
Дэйв убавил звук. Весь остальной путь мы провели в тишине.
Наконец, машина притормозила.
Дэйв помог вытащить вещи из багажника.
-С тобой подняться?
-Нет, Дэйв. Спасибо, я сам.
Я пожал руку бывшему продюсеру.
Поднявшись на нужный этаж, я позвонил в дверной звонок. Дверь никто не открывал. Тома не было дома. Нервозность выдавала себя трясущимися руками и сбившимся дыханием. Я достал свои ключи. В квартире была темнота. Толстый слой пыли покрывал тумбочку, которая стояла у входа. Не раздеваясь, я прошел по комнатам. Ничто не говорило о том, что пару часов назад здесь был человек.
Ни записки, ничего…
Я прошел в ванную. На зеркале висел клочок бумаги. Я пробежался глазами. Голова закружилась, и я осел на пол. Кулак разжался и на кафель  упал этот бумажный клочок со словами: «Теперь мое сердце действительно принадлежит тебе»
СПУСТЯ ТРИ ГОДА:

-Билл, быстрее, - голос Дэйва звучал приглушенно за запертой дверью.
-Я уже почти готов…
Девид уже полгода пытается вернуть нашу группу на тот пьедестал, на котором она была раньше. Он нашел нового гитариста. Его зовут Рихард, ему 23. Он блондин с зелеными глазами. Все прониклись к нему доверием. Он никогда не отказывает в помощи и профессионально владеет игрой на гитаре.
Я выдвинул нижний ящик стола и достал небольшой пакетик с белым порошком.
Нет, Том, я не собираюсь прощаться с жизнью, которую подарил мне ты. Я просто хочу на пару часов забыть о тебе. Знаешь, моя жизнь изменилась. Теперь дома я ношу твою одежду и до сих пор не сменил постель на твоей кровати. А еще я каждый раз вспоминаю о тебе, когда смотрю в зеркало. В первое время, я даже не подходил к зеркалам и отражающим поверхностям. Даже попросил Дэвида вывезти из квартиры и студии. Я перестал краситься, знаешь? Чтобы быть совсем таким, как ты. Во мне ведь твое сердце. Ты бы сейчас прижал меня к стене и попросил выбросить кокаин, ведь, правда? Не злись на меня там, хорошо? Просто мне паршиво без тебя. Чертовски паршиво. У меня ведь теперь нет старшего брата, который всегда поддержит и утешит. А жить надо. Вот я и пытаюсь выжить. Я теперь все время ем твои любимые груши. Помнишь, ты всегда объедался ими, а я дразнился, что у тебя даже одежда пропахла этим запахом. Представляешь, я даже чуть не подрался за них в магазине. Какая-то тётка хотела купить твои любимые груши. Все. Ну, ты только подумай! И перестал носить шарфы. Ты ведь не любишь.
Знаешь, Том. Я не прошу Бога вернуть тебя, не кричу ему, что он совершил   ошибку. Я верю в него до сих пор. Только вот верить в кого-то и верить кому-то разные вещи.
А я все равно умоляю его об одном.
Каждый раз, прежде чем заснуть.
И тебя прошу, Том.
Хоть я и так слишком много у тебя отнял.
Сделай для меня еще одну вещь. Последнюю. И я оставлю тебя в покое.
Том.
Пожалуйста.
Перестань мне сниться, мой Маленький Глупый Братишка.