Автор: Carpe Diem aka Тиа
Название: Час после полуночи
Бета: своя голова
Фэндом: oridginal
Категория:Gen
Жанр: Fairytale, Mystic.
Рейтинг: R
Пейринг: -"
Размер: mini
Размещение: Только с моего разрешения
Дисклеймер: Персонажи и атмосфера - лишь моя фантазия. Всё моё.
Саммари: "Век музыки отчего-то угасал. Тихо, незаметно, но неумолимо"
От автора: Задумывалось, как сказка. Вышло вот что. Выставлено с единственной целью - узнать мнение читателей, если таковые будут, на что автор надеется.

"Без музыки жизнь была бы ошибкой"
Фридрих Вильгельм Ницше
Звенящая, тяжёлая, мучительная тишина вдруг разорвалась, раскололась, разбилась и исказилась до неузнаваемости.
За стенкой равнодушно и буднично пробило двенадцать. Отдалённо, приглушённо, нечётко до слуха донеслись банальные и ничего не значащие в большинстве своём поздравления и пожелания по стандартному списку. Не многие вкладывали в это душу или хотя бы намёк на искренность.
Играть было привычно.
Так начинался уже не первый Новый Год. Начинался достаточно однотипно: с ёлками, с мандаринами, с блестящими ёлочными игрушками, салатами и смехом. Совершенно ничего нового.
Не то, чтобы она этого не понимала, но наблюдала за этим каждый раз достаточно равнодушно. Впрочем, этот праздник обладал своей прелестью для неё, обычной скрипки. И если люди уже почти перестали верить в чудеса, то она, все они, музыкальные инструменты, в него свято верили и знали, что оно обязательно есть. В конце концов, хоть одно.
Каждый Новый Год ровно в полночь душа каждого инструмента получала собственную сущность ровно на час и была вольна делать, что ей заблагорассудится. Это было едва ли не единственное время, когда души могли поговорить между собой. В остальное же время говорить они не могли, по крайней мере, то, что думали. В последнее время люди разучились выражать свои чувства, мысли музыкой. И стоит ли говорить, как ждал этого часа каждый инструмент!
Она оглядела комнату тревожно и настороженно, будто боясь увидеть Этого Ужасного Мальчишку. Впрочем, опасения были излишними — люди по определению не могли видеть души инструментов, а уж тем более слышать. Скрипка вот уже с полвека каждую ночь являлась другим в обличии молоденькой девушки. Вечно юная, когда-то вечно беспечная, с яркими выразительными глазами и выражением их каким-то мягким, печальным, кротким. Что-то всякий раз упрямо-восторженное мелькало в её взгляде. Но со временем эта восторженность сменилась откуда-то взявшимся разочарованием. Такой, кажется, она представлялась всем, даже людям.
Впрочем, со своими собратьями в этом году она не увидится, что скрипку невероятно огорчало с каждой минутой всё больше, и она нетерпеливо ждала пробуждения второго инструмента, стоя у окна и наблюдая за остановившейся под фонарём группой, смеющейся и необычайно весёлой.. Она знала, что обязательно он пробудится.
За спиной послышался осторожный шорох и кашель. Она обернулась и увидела высокого молодого человека с измождённым, невероятно бледным лицом, сидящим на стуле, придвинутом к захламлённому до ужаса фортепьяно. Он выглядел очень болезненно и беспрестанно надрывно кашлял, сотрясаясь угловатыми плечами, и каждый раз виновато поднимал взгляд поблёкших синих глаз на застывшую девушку. Помятый костюм сидел как-то криво и неловко, на плечах было невообразимо много пыли — столько же, сколько и на застывшем рядом инструменте... Он был, пожалуй, таким, как все теперь... Только немного больше пыли на плечах, сильнее кашель, и более воспалённый взгляд поблёкших, будто выцветших, синих глаз.
Юноша перестал кашлять, оглянулся вокруг, неприязненно поморщился и, наконец, произнёс приятным, но хриплым голосом:
- Этот засранец оставил тебя на полу валяться.
В этой фразе не было даже укора. Лишь бесконечная усталость и почти смирение. Простая констатация факта. Лично он за три прожитых в этой квартире года привык уже ко всему.
Она зябко поёжилась, бросая взгляд в сторону небрежно брошенной посреди комнаты скрипки. Этот Ужасный Мальчишка вообще не закрывал футляр, делая исключение лишь тогда, когда нужно было идти в музыкальную школу. В остальное время инструмент валялся где нипопадя, мешаясь повсюду. Преимущественно же Этот Ужасный Мальчишка заботливо швырял её либо к батарее, либо на сквозняк, либо вообще бросал на фортепьяно. У скрипки укоренилась мысль о том, что Этот Ужасный Мальчишка явно пропустил тот урок, когда молодая и неопытная его учительница толковала ему, что именно на сквозняк и у батарей инструмент класть нельзя. Но Этот Ужасный Мальчишка, видимо, был любопытным до крайности, и ему было явно интересно узнать на практике, к чему такое варварское отношение к скрипке может привести. Скрипка платила ему заедающими машинками, вечно ползающим строем и отвратительным звуком. Это последнее было уже её собственной выдумкой. Этот Ужасный Мальчишка ей страшно не нравился.
Так же страшно не нравился он и фортепьяно. Надо сказать, что с фортепьяно Этот Ужасный Мальчишка обращался вряд ли лучше. И мстил Этому Ужасному Мальчишке фортепьяно примерно тем же — повылупившимся лаком, ужасным звуком и ползущим строем. Впрочем, мальчишке было ровным счётом плевать. Про фортепьяно он вспоминал ровно раз в неделю, когда, только из-за покорности родителям, разгребал завалы дисков, садился за инструмент и неумело тыкал в него пальцами ровно десять минут. На большее его почти никогда не хватало, и он раздражённо со всей силы хлопал крышкой несчастного фортепьяно и отшвыривал ноты в другой угол комнаты, где они и валялись до времени. Ноты почти всегда были одни и те же. За три года они почти нисколько не поменялись.
- Я уже привыкла, - тихо отозвалась она.
- Оказывается, к плохому быстро привыкают, - грустно усмехнулся тот в ответ и поднялся со стула, - Третий год в этом свинарнике, и хоть бы раз пыль вытер!
Этот Ужасный Мальчишка был действительно ужасен. По крайней мере, для них двоих.
В музыкальную школу он явно попал по какому-то недоразумению, а точнее по уверению родителей, которые свято верили, что их ребёнок непризнанный гений, который себя когда-нибудь, да проявит. Потому таскали его ровно четыре раза в неделю в музыкальную школу, расположенную в другом конце города, где Этот Ужасный Мальчишка откровенно скучал. Впрочем, скучал он всегда и везде, о чём свидетельствовали разбросанные по всей комнате тетради с корявым и достаточно неразборчивым почерком, перекрытым рисунками, изображавшими всевозможных монстров. Многолетняя и кропотливая компьютерно-игровая практика позволяла ему рисовать с большой фантазией. Компьютерные игры и, собственно, сама сеть, были единственным увлечением Этого Ужасного Мальчишки. В этой сети, в этих играх он просто-запросто жил и, если можно так выразиться, дышал исключительно ими.
- Что, совсем не вытирает? - искренне удивилась она. В этой квартире она прожила ровно месяц. Парень рос, и ровно месяц назад ему выдали на годовое пользование «половинку». Скрипка этот день помнила очень хорошо. Тогда она была несказанно рада новому дому и, наконец, любимой работе. О, и каков же был её ужас, когда она поняла, куда на самом деле попала. Возможно, именно тогда восторженность в её взгляде выразительных карих глаз исчезло окончательно и, быть может, навсегда.
Это Ужасный Мальчишка играл отвратительно. Играть не умел и учиться не хотел. Раздражённо смотрел в ненавистную партитуру и со всей мальчишеской силы жал по несчастным струнам уже успевшим прохудиться смычком, издавая нечленораздельные скрежещущие звуки, которые невыносимо резали слух почти всем обитателям дома. Кому он так изощрённо мстил не знал никто, даже бедная, отчаявшаяся молоденькая учительница.
- Совсем, - подтвердил юноша, расправляя плечи и снова начиная безудержно кашлять. - И окна совсем не закрывает. Изверг.
Его плечи снова болезненно затряслись, он вновь виновато поднял свой взгляд на неё.
- А как же родители?
- Они на него давным давно махнули рукой, - устало произнёс он, переставая на миг кашлять. - Да и что они понимают в музыке? Считают, что так и надо. Только ходить его заставляют. Лучше бы не заставляли.
Она сокрушённо покачала головой, снова оглядываясь. Этот Ужасный Мальчишка буянил в соседней комнате, восторженно оглядывая новенький ноутбук. Зачем было парню компьютер и ноутбук одновременно не понимали, кажется, и сами родители.
- Знаешь, хочу, чтобы он поскорее закончил хотя бы пятилетку и продал фортепьяно кому-то другому. Не верю, что все такие.
Она усмехнулась. Это раньше инструменты казались что-то сродни драгоценностей. Сейчас же повсюду были развешены объявление, извещавшие, что фортепьяно можно купить бесплатно. Главное, перевезите уж как-нибудь самостоятельно.
Теперь творчество не стоило ровным счётом ничего. Его подчас не понимали в корне.
Век музыки отчего-то угасал. Тихо, незаметно, но неотвратимо.
- Хочешь проверить? - горько усмехнулась девушка, складывая на груди тонкие руки. Молодой человек лишь поморщился и снова зашёлся надрывным кашлем, сотрясавшим всё его худое, измождённое тело.
Этот Ужасный Мальчишка был самым обыкновенным, ничем не выделяющимся парнем, без каких-либо выдающихся способностей. Впрочем, конченым идиотизмом он тоже не отличался и учился, хоть и нехотя, но вполне сносно и был, верно, склонен более к точным наукам.
Однако родители, порешив, что ребёнку нечего делать в подворотнях города, решили занять непутёвого сына хоть чем-нибудь. Потому скрипки и фортепьяно им показалось мало, и за дополнительную плату Этот Ужасный Мальчишка посещал занятия теоретики и музыкальной литературы. Надо сказать, что это ему понравилось ещё меньше, чем занятия специальностью. Хотя, вряд ли что могло не нравится ещё более того, потому музыкальную школу он возненавидел раз и навсегда. По крайней мере, в это он теперь свято верил. Что будет через три-четыре года, когда он будет, дай то бог, заканчивать это учреждение?
- Сомневаешься?
- Очень.
Он равнодушно пожал плечами и сощурился, останавливаясь около окна. Приступы кашля на время отпустили его.
- Три года назад меня здесь не было, - тихо произнёс он, вдруг почувствовав непреодолимое желание кому-то что-нибудь рассказать. Года, проведённые в немом молчании его угнетали с каждым годом всё больше.
- А где ты жил до этого?
Он грустно улыбнулся и поднял взгляд на неё. Помолчал немного.
- У пианиста. Он был потрясающий человек. Именно человек. Человек чувствующий, умеющий понимать, слышать и слушать. У него я прожил более полувека, почти всю жизнь его, с самого его детства... Он был замечательным пианистом, но, знаешь, сейчас же всё равно. Он был обычным преподавателем в, кажется, той же школе. И играл очень хорошо. Мне всегда очень нравилось с ним разговаривать. Он много знал... Знаешь, перед смертью он много со мной разговаривал, много играл и... Мне отчего-то запомнилась его фраза, что, пойди всё дальше так же, оркестры спустя лет сорок будут играть под фонограмму. Забавный конец, не так ли?
Он снова горько усмехнулся и снова зашёлся кашлем.
Скрипка помнила этого пожилого мужчину, улыбчивого, тихого, который действительно преподавал фортепьяно. Его все очень любили в школе, особенно инструменты.
- Где ты была до этого?
- Я? - вдруг спохватилась скрипка, - Ах, в школе, конечно. Лет двадцать назад жила у девушки — прекрасная была скрипачка. Говорят, сейчас в Германии...
Она часто вспоминала ту девушку. Та девушка с самого детства мечтала стать скрипачкой. Довольно странное желание для тогда десятилетнего ребёнка. Она была дочерью пианистки и гитариста, и потому с детства увлекалась музыкой и была почти на всех концертах, устраеваемых в городе. И, возможно, из-за этого многочасовые ежедневные тренировки, которые пугали каждого свододолюбивого и норвистого ребёнка, её не пугали совершенно. Отчего она избрала своим инструментом скрипку не знал никто, но играла она замечательно. Природная эмоциональность как-то очень гаромонировали с той же врождённой техникой исполнения. Она обещала стать потрясающей скрипачкой.
Впрочем, ей она и стала. И сейчас действительно была примой одного из лучших европейских оркестров, сделав воистину карьеру блестящую. В свои тридцать лет она обожала музыку и скрипку, гастролировала повсюду, редко где задерживаясь и жила яркой, увлекательной, но одинокой жизнью, что, впрочем, пока её не тяготило.
Однако тревожила неизвестность. Быть примой вечно она не могла. Время возьмёт своё.
И что будет там, дальше?
Она вдруг взглянула на часы. Так долго ожидаемое время пролетало непростительно быстро. Она знала, что она более никогда не увидит этого молодого человека, никогда более не перекинется с ним и парой фраз — Этот Ужасный Мальчишка очень редко к ним прикасался, и они были вынужденны молчать...
Следующий год будет другим.
Через год Этому Ужасному Мальчишке дадут другую, трёхчетвертную скрипку, а её положат всё в ту же подсобку или отдадут кому-то другому. Она уже не верила, что когда-нибудь будет такая же вот девочка. Скорее, будет какой-нибудь другой Ужасный Мальчишка...
Век музыки отчего-то угасал. И было неясно точно отчего. Точнее, оба прекрасно это знали, но об этом никогда ни с кем не заговаривали...
Этот Ужасный Мальчишка ни коем случае не был исключением из правил. Он был этим, в последнее время укоренившимся, правилом. Да и что можно было от него ожидать?
Первые годы, проведённый в музыкальной школе, каждому ребёнку отчего-то кажутся слишком долгими. А в последнее время — бесконечными. Вдруг урезанного времени, сокращённого до полутора часлв в неделю, катастрофически не хватало на то, чтобы хотя бы привить ребёнку любовь и уважение к музыке. Его хватало только на то, чтобы ребёнок возненавидел эту саму музыку вместе с полуторами часами ненавистных ему репетиций.
Всё остальное было за отдельную плату, причём довольно крупню, который не каждый родитель мог себе позволить. Оттого далеко не каждый ребёнок получал нужное представление о музыки.
И, когда он-таки заканчивал музыкальную школу, он облегчённо вздыхал, будто скинув тяжёлую ношу, и клялся всем богам, что ни за что в будущем своих детей на подобную «каторгу» не отдаст.
Век музыки отчего-то угасал. Тихо и незаметно, но неумолимо.
И так мизерная зарплата становилась почти ничтожной из-за сокращённых же часов. В консерватории и училища, куда раньше был бешеный конкурс, теперь принимали уже почти только за то, что ты додумался отдать туда документы. И в основе своей туда поступали лишь те, кто более никуда поступить не смог.
Век музыки отчего-то угасал. Тихо и незаметно, но неумолимо.
Оба как-то разом горько вздохнули и улыбнулись.
Время стремительно ускользало. Казалось, они почти ничего не успели сказать, но уже оставалось всего пятнадцать минут. Этот Ужасный Мальчишка уже перестал восторженно бегать вокруг ноутбука и теперь ворвался в комнату с каким-то нечленораздельным воплем. Подскочил к фортепьяно, размёл кучу на нём, выудил откуда-то какой-то диск. Вихрастый, веснушатчатый, худой до ужаса, он был необычайно оживлён и явно причиной этого оживления был тот самый ноутбук. Этот Ужасный Мальчишка бросился в груду тетрадок в противоположной части комнату, не забыв задеть ногой футляр со скрипкой. Девушка сморщилась и поёжилась. К жару от батареи прибавился ещё и сквозняк. Юноша недовольно покачал головой. Этот Ужасный Мальчишка их не видел...
Они ещё долго молчали после того, как Этот Ужасный Мальчишка вылетел с таким же нечленораздельным воплем из комнаты. Молча смотрели в пустоту и отчего-то ничего не говорили.
- Давай в следующий раз соорудим машину времени, - грустно улыбнулась вдруг она,- соберёмся все вместе и создадим. И... Ведь тогда всё будет иначе?... Ведь это просто ошибка какая-то!
Она вопросительно и умоляюще взглянула в его поблёкшие синие глаза. Он печально улыбнулся, понимая, что, конечно, это невозможно Да и не встретятся они больше...
Но верить хоть во что-нибудь было нужно Потому он тут же согласился на это предложение и подумал, что это, кстати сказать, идея замечательная.
Мечты ведь иногда имеют свойство сбываться, правда?
Он вновь зашёлся безудержным кашлем, отвернулся от неё, неотрывно смотря на стрелку часов, приближавшейся к заветной отметке.
- Без музыки, мне кажется, вообще вся жизнь - одна сплошная ошибка, - зачем-то с грустной усмешкой добавил он.
Они больше ничего не успели сказать, ничего сделать. И весь час, проведённый так странно, так непозволительно быстро прошедший, закончился. Закончился, толком не успев начаться. Как заканчивалось желание многих детей играть. Да и было ли у них оно?
Всё уходило в вечность и оставляло за собой лишь пустые надежды. И скрипка, и фортепьяно понимали, что они одни ничего не смогут с этим поделать.
Век музыки отчего-то угасал. Тихо и незаметно, но неумолимо.
Звенящая, тяжёлая, мучительная тишина вдруг разорвалась, раскололась, разбилась и исказилась до неузнаваемости.
За стенкой равнодушно и буднично пробило час. Отдалённо, приглушённо раздались запоздалые взрывы фейерверков. Нечётко до слуха донеслись банальные и ничего не значащие в большинстве своём запоздалые поздравления и пожелания по стандартному списку. Не многие вкладывали в это душу или хотя бы намёк на искренность. Играть было привычно.
Так заканчивался не первый их час. Заканчивался достаточно однотипно: с ёлками, с мандаринами, с блестящими ёлочными игрушками, салатами и смехом. Совершенно ничего нового.
И в неосвещённой комнате лишь немые инструменты. Запылённое, погребённое заживо под грудами дисков фортепьяно и неряшливо брошенная в раскрытом футляре скрипка, как-то моляще обращённая декой к окну. О чём мечтали они сейчас? О чём могли думать? Верили ли они в машину времени?
Век музыки отчего-то угасал. Тихо, незаметно, но неумолимо.