7.

Тело Тому вернули в буквальном смысле этого слова уже через час, может быть полтора. Том как раз крутился около ворот, на нервной почве общаясь с образом мамы и рассказывая ей, какой идиот ее младший сын. И пусть Том ничего не продумал в той афере века, но он бы все равно отвлек американца и увел подальше от брата. А что сейчас? Билл опять в лапах этого ублюдка, а Том мечется вдоль ворот туда-сюда и со стороны выглядит, как последний псих. Впрочем, он такой и есть.
Он заметил его издалека. Билл шел как-то неуверенно, пошатываясь, опустив низко голову. Том даже решил, что он пьян. Иногда близнец оступался, и тогда его поддерживал под руку следующий за ним солдат. Том тут же проникся к нему симпатией: он не давал брату упасть. Билл держался ровно до того момента, пока за ним не закрылись ворота. Едва лязгнул засов, он рухнул на землю, словно тряпичная кукла.
Если бы на пути движения Тома сейчас оказалась Великая китайская стена, он бы разорвал ее, как газетный лист, он бы прошел сквозь нее, он бы даже ее не заметил. Он подлетел к брату и тряхнул его за плечи, чтобы убедиться, что тот живой. Потому что, если брат погиб, Том здесь камня на камне не оставит.
— Билл, — осторожно похлопывал по щекам Том, пытаясь привести его в чувства. — Билл… Эй, Билл. Маленький… Мышонок… Билли…
Будь Том не таким слабым, он бы отнес его в их нору. Но он не дотащит, не сможет. Все, на что он сейчас способен, — всего лишь прижимать его к себе и умолять очнуться. Его больше не трясло, не было истерики или еще чего-то, усталость только навалилась на плечи, когда хотелось просто лечь и лежать, вытянув гудящие ноги. Он прижимал к себе Билла, бормотал, что они выберутся и он обязательно отомстит, и медленно раскачивался из стороны в сторону, находясь в каком-то полузабытье. Но быстрая американская речь мгновенно вернула его в действительность. Комендантша и офицер отдавали какие-то распоряжения солдатам, те забегали, засуетились. Майкл повернулся в их сторону. Том сжался, закрывая собой близнеца. Когда мужчина отвернулся, он резко вскочил и оттащил брата в сторону с открытой площадки, а потом еще немного подальше за бугор. Если они начнут стрелять, то земляной ком их защитит. Выглянул осторожно из укрытия, наблюдая за подонком. Тот закурил сигару и подошел ближе к воротам. На лице играет легкая улыбка. Том облегченно вздохнул — как правильно он поступил, что спрятался. Офицер задавал какие-то вопросы солдатам. Те быстро и громко отвечали, указывая в их сторону. И Том тут же решил, что убьет любого, кто осмелится подойти к брату. Билл тихо застонал и открыл глаза.
— Том, — всхлипнул, морщась от боли.
— Тихо, маленький, — сжал его руку. — Тут рядом солдаты. Нам надо спрятаться.
Он опять осторожно выглянул. Майкл явно осматривал пленных.
— Нельзя. Потерпи немного. Сейчас он уйдет, и ты будешь в безопасности. Потерпи, слышишь.
Билл попытался сесть, но тело так ломило, а зад так болел, что он смог лишь перекатиться со спины на бок.
Майкл так и стоял у ворот, выслушивая подчиненных и подошедшую к нему Натали. Женщина явно что-то объясняла. Том подождал, пока они повернутся к ним спинами, и, подхватив брата, бегом повел его в нору.
Сдернув с пригорка подстилку, он быстро расстелил ее в норе, но Билл отказался туда лезть: пока светило солнце, ему хотелось побыть на улице.
— Кто-нибудь может объяснить, что происходит? — Тиль уселся в ногах у пристраивающегося на земляной лежанке Билла.
— Твари, — зло рыкнул Том. — Брата избили. Ублюдки!
Он сел перед ним на колени и рукавом осторожно промокнул лоб. Билл судорожно вцепился ему в руку и ткнулся в ладонь носом.
— Да, но он прежде человек двадцать расстрелял, — хмурился Тиль, поправляя разбитые очки. — Он тебя что ли искал, Билл? А зачем?
Том почувствовал, как ладонь обожгли горячие слезы. Не обращая внимания на мужчину, он склонился над братом и принялся его утешать, бормоча в ухо всякие глупости. Тиль сидел рядом и похлопывал Билла по ноге, глядя на нежное желто-голубое небо.
— Самое главное, что живой, — пробормотал тихо. — А что он хотел? Ведь искал кого-то. Я видел, как он на тебя смотрел. У него взгляд зверя. Знаешь, у нас такой на фронте был. Фельдфебель Лаус. Мы тогда под Минском стояли. Ждали команды. Нам надо было перегнать грузовики с оружием на фронт. Бои тяжелые шли под Сталинградом, нашим войскам требовалось оружие. Морозы тогда были нечеловеческие. Машины отказывались заводиться, мы грели руки спиртом. Представляешь, у тебя обмороженные пальцы, а ты их еще спиртом заливаешь. Боль от этого была настолько сильной, что я не мог удержаться от крика, зато на несколько минут по рукам разливалось тепло. Пока расчищали дорогу, нас послали в лес за дровами, потому что стало ясно, что ночевать будем в чистом поле. А там дом какой-то около самого леса. Не дом… Сарай… В общем, в том доме партизаны были. Три человека. Они долго отстреливались. Двоих мы убили, наших четверо полегло. А вот третьего фельдфебель лично скрутил. Оказалось, что это мальчишка лет двенадцати. Патроны у него кончились. И так обидно стало фельдфебелю, что этот русский щенок столько наших убил, что раздел он его и выгнал в поле. И велел нам стрелять по нему, да только не в тело, а в руки-ноги. В ноги, чтобы не убежал, в руки, чтобы больше не стрелял. А мороз такой, что вот белки мерзнут, моргать неприятно, кажется, что глаза коркой льда покрываются. И вот они стреляют, а он падает, кровь капает… Знаете, на что похожа кровь, упавшая в снег? На раздавленные ягоды рябины или боярышника. Я больше никогда боярышник не ел и на рябину смотреть не могу с тех пор. Мальчишка пытается уползти, он от холода ничего не чувствует. А я только вижу, как пули ему плоть рвут да кости дробят. А он все равно ползет… ползет… — Тиль замолчал.
Том снова уткнулся в шею брата. Тот крепко обнял его одной рукой. Так они и сидели — вцепившиеся друг в друга близнецы, практически слившиеся в одно целое, и двадцати двух летний парень, выглядящий, как пятидесятилетний старик.
Времени прошло достаточно, чтобы солнце добралось до горизонта, а по земле пополз холодок и упала роса. У Тома затекли ноги, а Билл, казалось, уснул. По крайней мере, он перестал дрожать и чуть ослабил хватку. Но Том знал, что брат не спит. Просто лежит. И Билл действительно просто лежал, согретый теплом близнеца, без единой мысли в голове. Он боялся, что если сейчас начнет думать, то сойдет с ума. Не думать было сложнее и это отвлекало.
— А вот еще было, — вдруг отмер Тиль.
И Том вздрогнул и тут же дернулся, чтобы спрятать брата, укрыть собой. Билл лишь поудобнее устроил голову на онемевшей руке близнеца.
— Мы ехали в Минск на поезде. Охраняли пушки, поэтому это были не закрытые вагоны, а открытые платформы. Мы грелись под брезентом… Хотя грелись — это громко сказано. Брезент не спасал даже от пронизывающего до костей ветра. Мы были в пути уже восемь часов и жутко продрогли; стоило нам подумать, что будет ночью, и становилось совсем паршиво. Эшелон прибавлял скорость и, казалось, нам не доехать живыми до города. Но неожиданно скорость начала падать и нас загнали на второй путь. Мы прыгали по платформе, чтобы хоть как-то согреться. Кругом лес и хуже места для остановки было не найти. Поезд стоял уже несколько минут — и тут вдалеке раздался стук колес. На колее, с которой наш состав только что ушел, показался локомотив, окутанный облаком дыма. То, что я увидел, ужаснуло меня. Хотел бы я быть гениальным писателем, чтобы во всех красках описать представшее перед нами зрелище. Вначале появился вагон, наполненный железнодорожным оборудованием. Он шел впереди локомотива и скрывал и без того неяркий свет фар. Затем последовал сцепленный с ним локомотив, затем — вагон, в крыше которого была проделана дыра — судя по всему, полевая кухня. Из короткой трубы ее шел дым. Вот еще один вагон с высокими поручнями; в нем едут до зубов вооруженные немецкие солдаты. В остальной части состава — открытых платформах, вроде той, на которой ехали мы, — перевозился совсем иного рода груз. Вначале я с непривычки даже не смог разобрать, что же это, и лишь через несколько мгновений понял, что вагон переполнен человеческими телами, за которыми сидели или стояли скорчившись живые люди. Это были русские военнопленные. На меня взглянул Гальс, мой друг. Его лицо было смертельно бледным, лишь красные пятна проступали кое-где от холода.
«Видал? — прошептал он — Они выставили мертвецов, чтобы защититься от мороза».
От ужаса я и слова не мог вымолвить. Трупы были в каждом вагоне: бледные лица, ноги, закостеневшие от мороза и смерти. Я стоял, не в силах отвести глаз от отвратительного зрелища.
— Хочешь сказать, что тут у нас Баден-Баден? — разозлился Том, у которого мурашки ползли по коже от рассказов Тиля.
— Я хочу сказать, что вы слишком много ноете о том, что здесь плохо, — недовольно прищурился мужчина.
— Ну, конечно! Ты у нас герой! Прошел через войну! — позабыв про брата, подскочил Том. Голова Билла пребольно тюкнулась о землю, отчего тело пронзила тупая боль. Билл плаксиво захихикал и аккуратно приподнялся, попытавшись сесть хоть бы как.
— Том, Тиль говорит, что выжить можно в любых условиях, — кое-как пристроился он. — Я не понимаю одного. Вот этот Майкл… Полковник… Наша комендантша… Они же люди. Комендантша вообще женщина. Откуда в ней столько злости? Ведь она же не человек. Она даже не зверь. Она просто зло в чистом виде. И Майкл этот. Он ведь только кажется нормальным. Они убивают людей, Тиль. Я видел. Они просто так, ради удовольствия расстреливают людей. Вот не понравился ему кто-то… — Билл закашлялся, несильно массируя шею. Том посмотрел на него, с подозрением прищурившись. — Все нормально, — поморщился. — Говорить больно… Он, не задумываясь, убивает его и идет дальше. А комендантша? Она же недавно убила собственного солдата. Он отдал пленным немного хлеба и объедков со стола. Тиль, что это? Ты был на фронте. Там или ты убиваешь, или тебя. У тебя не было выбора. А что тут? Здесь же нет войны. За что они так с нами?
— На войне очень трудно остаться человеком, Билл. Практически невозможно. Особенно тяжело им остаться, когда ты вдруг понимаешь, что стал богом и можешь распоряжаться человеческими жизнями. Вот тут самое страшное — потерять в себе человека. Не важно, кто ты и откуда. Как только в тебе рождается бог, ты перестаешь быть человеком. И самое главное, в тебе умирает Бог, — Тиль замолчал, снял очки и аккуратно положил их на колено, закрыл глаза, откидывая голову назад.
— Тиль, а что делать? — ссутулился Том, садясь рядом с Биллом и обнимая его. — Этот бог опять придет за моим братом, опять будет издеваться над ним. Я боюсь, что он убьет его. Как мне спрятать Билла?
— А как ты его спрячешь? Он все равно найдет. Другое дело, сколько людей погибнет при этом. Да даже если ты его спрячешь, обязательно найдутся те, кто подскажет, где искать. Я не знаю, Том. Если тебя это утешит, то, мне кажется, он не собирается его пока убивать. Я не видел в его глазах злости, только упрямство, соперничество — ты так, а я вот так сделаю. Я не знаю, чем вы там занимаетесь, хотя догадываюсь, но, Билл, тебе надо бежать. Используй малейшую возможность для побега. Боюсь, что избиение — это меньшее из всех зол.
— Я без Тома никуда не побегу, — мрачно выдал Билл, до боли сжав его руку.
— Ну и дурак! — недовольно воскликнул Том. — Пожалуйста, если такая возможность появится, — беги! Я как-нибудь выкручусь, для меня главное, чтобы ты остался жив.
— А ты бы сбежал? — посмотрел он на него в упор.
— Сбежал бы, — не моргнув и глазом, соврал Том. — По одиночке нам будет проще выбраться. Сейчас мы завязаны. Ты — опасность для меня, а я — якорь для тебя. Не будет тебя, меня никто не тронет. А не будет меня — ты спасешься.
Билл ласково улыбнулся и погладил его по щеке. Том — идиот, если серьезно полагает, что это сработает.
— Я тебя тоже люблю, — вздохнул умиротворенно, откидывая голову ему на плечо. И сразу стало так тепло обоим. Словно давно висевший в воздухе вопрос наконец-то разрешился. Словно они нашли путь к спасению, по крайней мере поняли, как действовать. И пусть они уже взрослые, пусть им уже нельзя быть настолько близкими друг другу и надо бы становиться самостоятельными, не одним целым, а двумя разными единицами. Но когда живешь не ради себя, а ради того, чтобы твой брат выжил, когда есть за что цепляться, ради чего ползти наверх, то есть смысл рвать зубами всех, перешагивать через себя и возвращаться к нему — самому дорогому человеку на свете.
Уже вечером, перед сном, угнездившись на жесткой подстилке и прилипнув друг к другу, Билл смог рассказать брату, что произошло. Он опускал подробности, не желая вспоминать о произошедшем и травмировать Тома. Сказал, что Майкл привел его в дом, начал орать, что у него и так мало времени, а тут еще пришлось его искать. Сказал, что если такое повторится, он велит солдатам выебать его на глазах всего лагеря, а потом утопит в траншее с дерьмом. И Билл понял, что он не просто угрожает, а обязательно исполнит. Поэтому теперь придется быть в районе ворот, потому что Биллу совершенно не хочется проверять на себе слова Майкла. Пожаловался, что Майкл был очень грубым и нарочно делал ему больно, хотя Билл вообще не сопротивлялся. А потом отчего-то и вовсе взбесился, сильно избил. Наконец, Билл смог разобрать слово, каким его величает Майкл — Бетти. И избивал он не его, Билла, а эту Бетти, потому что возил его лицом по полу и пинал ногами, называя чужим именем. А потом опять чуть не удушил. И только когда Билл прохрипел, что он не Бетти, мужчина вдруг отпрянул, как будто испугался чего-то.
— И у него вдруг взгляд стал осмысленным, понимаешь? А так чистый сумасшедший. А он же еще по-американски что-то бормочет, я не понимаю. Кажется у него в мозгах какой-то бзик, который переклинивает. Я еще, знаешь, что вспомнил. Когда первый раз просил у них лекарство, он спросил, как меня зовут. Я говорю: «Билл…» Он ТАК на меня посмотрел и что-то прошептал. Я теперь уверен, что он прошептал это имя.
— Думаешь, что ты напоминаешь ему эту Бетти? Но это же женское имя!
— Ты наивно полагаешь, что это мешает ему меня трахать?
— Что же делать?
— Том, Тиль прав. Нам надо бежать. Я попробую… Если я похож на эту Бетти, и из-за нее у него приключается в мозгу апокалипсис… Я попробую.
— Для того чтобы пробовать, не мешало бы узнать, что это за Бетти. Может быть, она его отвергла, и он ее теперь ненавидит. Может быть, это…
— А если он ее любит?
— И поэтому так дерет твою задницу и избивает тебя?
— Я все равно попробую. Надо из всего этого хоть какую-то пользу извлечь.
— Билл, послушай…
— Нет, ты послушай. Насилие мы не остановим, это не в наших силах. Но это наш единственный шанс выжить.
— Как ты себе это представляешь?
— Я еще не знаю. Но я узнаю. Ты же знаешь меня.
— Знаю, узнаю… — передразнил его Том недовольно. — Только осторожно, обещаешь?
— Обещаю. Только и ты обещай, что больше не будешь лезть под пули. Я, когда понял, что ты хочешь делать, чуть не умер от страха за тебя. Пойми, ты мне слишком дорог. Эх, нам бы понять, кто такая эта Бетти… А уж я постараюсь нас вытащить.
Повисла тишина. Том ворочался, пристраиваясь к брату так, чтобы не сделать ему неловким движением больно. Билл лежал на боку, подтянув колени к животу, потому что на спине и животе лежать было больно.
— Том… — почему-то шепотом произнес Билл.
— Мм? — холодный нос касается шеи, а рука легла на живот, забравшись под складки одежды.
— А ты будешь меня презирать за это?
— За что?
— Ну, за это?
— Обязательно.
— Я серьезно.
— Я тоже.
— Ну, Тоооом…
— Вот прям сейчас и начну тебя презирать, — он нежно поцеловал его в затылок. — Особенно за то, что ты помылся. Когда мы отсюда выберемся, обещаю, что просижу в ванной не меньше часу.
— Да, а то от тебя, знаешь ли, попахивает…
Том легонько двинул ему локтем в спину. Билл резко дернулся и громко застонал.
— Прости, прости, прости, — тут же засуетился Том, покрывая невесомыми поцелуями затылок и нежно гладя спину. — Ты простишь меня? — обжег дыханием ухо.
— Когда ты перестанешь меня презирать, — обиженно прогундосил Билл.
— Договорились.
— Слушай, спи давай, а! Надоел уже возиться, — фыркнул он, притягивая руку брата и подсовывая ее под щеку.
— Мой бог, какая же ты зануда, — проворчал Том.
— Да, теперь можешь меня так и называть, — хихикнул Билл. — Мой бог. Мне нравится.
Утро началось с грандиозного скандала. Билл узнал, что они остались без воды, а последнюю банку тушенки Том случайно опрокинул, проливая драгоценный сок на землю. Если учесть, что младший проснулся в плохом настроении и явно искал повод поскандалить, то «кошмарный поступок тупого и безрукого идиота, из-за которого они теперь остались голодными», стал отличным предлогом для ссоры. Тома от рукоприкладства спасло только то, что у Билла все болело и он не мог делать резких движений, а орать он не мог из-за саднящего горла. Поэтому Билл злобно шипел, сверкая глазами, и сыпал изощренными ругательствами. Ему все было не так. Том раздражал, бесил, выводил из себя. Он был неуклюжим, бестолковым, нахлебником. Билл мозгом понимал, что зря наезжает на брата, но остановиться никак не мог. У него все болело. И хотелось, чтобы кому-то так же было плохо, как ему. И Том тоже распсиховался, разорался и ушел, предварительно обозвав брата дурными и очень обидными словами. Билл фыркнул, вытащил подстилку и улегся греться на солнце. На душе было удивительно мерзко.
Обиженный Том бесцельно слонялся по лагерю. Он видел, как рабочие выносят трупы за забор и аккуратно складывают их у одного из бараков. Потом по территории соседнего квадрата начали разгуливать американские солдаты, явно что-то высматривая. Том даже рискнул подойти и посмотреть, чего они там вынюхивают. Солдаты отбирали людей и выгоняли их за периметр. Всех, кто мог держаться на ногах. Том забрался на бугор и привстал на цыпочки, чтобы рассмотреть еще один квадрат. И там солдаты. Тоже отбирают людей. Интересно, зачем? Гонят за ворота тех, кто может ходить. Он встал так, чтобы в любой момент успеть укрыться. Странно все это. Американцы подходили, направляли автоматы на пленных, что-то приказывали (Том никак не мог разобрать, что именно), потом человек вставал и шел к забору. Иногда раздавались короткие автоматные очереди — по всей вероятности американцы добивали больных. А потом за трупами спешили рабочие. Все-таки интересно, что все это значит?
Когда у их ворот начали выстраиваться ровные шеренги американских солдат, Том понял, что надо срочно возвращаться в нору. Куда забирают людей? На расстрел? Переводят в другой лагерь? Увозят вообще? Надо посоветоваться с Биллом. В любом случае, если людей увозят, то это хорошо — брата оставят в покое. И Том направился к укрытию.
— Эй, парень! — окликнул его молодой солдат.
Том вздрогнул, словно его застали на месте преступления. Даже сердце биться перестало, трусливо спрятавшись в левой пятке. Какого дьявола он пошел напрямую? Вопросительно посмотрел на солдата. Покрутил головой, словно пытаясь найти того, к кому он обращался.
— Иди сюда, — приказал солдат.
Том нервно дернулся и еще раз огляделся.
— Ты, ты. Иди сюда.
— Зачем? — приподнял Том бровь, затравленно глядя на американца.
— Господин полковник велел привести тебя.
— Меня? — попятился он и затряс головой.
— Тебя, тебя. Живо.
— Вы ошиблись.
— Живее, немецкая свинья! — передернул затвор юноша.
Ноги стали подозрительно ватными. Том физически не мог сделать ни шага. Это было похоже на дурной сон. Казалось, что вот сейчас он проснется и все будет отлично.
— Вы ошиблись, — проблеял едва слышно. И голос дрожал так, что можно было подумать, будто он заикается.
Ворота приоткрылись, пропуская солдата в загон. Он быстрым четким шагом подошел к Тому, оказавшись ниже него на полголовы, и прикладом двинул между лопаток. Том от боли словно очнулся, развернулся и со всего маху ударил кулаком солдату по морде.
— Не смей меня трогать, американская вонючка! — рявкнул на него.
Послышались щелчки передергиваемых затворов. Предупредительный в воздух. Американцы что-то заорали, горохом забегая в ворота. Том и глазом моргнуть не успел, как его распластали на земле, пребольно пнув бедро сапогом. Мальчишка, которого он ударил, наотмашь съездил ногой ему по ребрам. Яркая боль разлилась по телу, перехватывая дыхание. Том зажмурился и стиснул зубы, но не позволил себе закричать или застонать. Он вытерпит.
Его вели на прицеле два человека. Руки за голову. Том внимательно осматривал местность, по которой проходил. Надо запомнить всё на случай побега. Вон там казармы и склады, судя по всему. Вот в этих домиках, возможно, живут офицеры. Там дальше виднеется лес. Собаки бегают по двору без привязи. Спокойно ходят рабочие, которые сгружают трупы. Их кормят? Нет, все равно эта группа под охраной — вон солдаты с овчарками стоят. Большой каменный дом. Билл же сказал, что не говорил ничего о нем. Их перепутали? В груди все похолодело — если их перепутали…
Сержант втолкнул его в большую светлую комнату и что-то отрапортовал офицеру. Тот стоял у окна и курил сигару. Комната пропиталась приятным ароматом дорогого табака. Офицер махнул рукой и сержант, взяв под козырек, вышел.
Том обвел взглядом комнату. Здесь насилуют его брата? Холодок пробежал по телу. Скрипнул зубами в немой злобе и лютой ненависти. Хотелось его убить. Придушить, как он душит брата. Еще хотелось взять нож, который лежит на столе, и отрезать ему яйца. Одним махом. А потом втыкать широкий клинок ему в грудь, живот и горло, пока он не захрипит и не захлебнется в собственной крови. И обязательно еще избить. Так, чтобы переломались все кости, а внутренности превратились в кровавое месиво. И каждый свой удар он готов наносить с единственным именем на устах, чтобы этот подонок запомнил — Билла трогать нельзя никому. И это не обсуждается.
Майкл отчего-то боялся повернуться. Нет, это не было страхом, какой обычно испытывает человек перед опасностью, не было стыдом, не было ничем таким, что может испытывать он, мужчина, перед маленькой немецкой шлюшкой. У Майкла было очень муторно на душе. Ситуация повторяется, и это пугало. Он готов был признаться себе, что это уже что-то нездоровое. Он вчера отключился, как тогда. И не убил мальчишку каким-то чудом. Майкл не любил терять над собой контроль. Одно дело балансировать на грани, когда граница между прошлым и настоящим стирается, позволяя ему попасть в ирреальную реальность, осознавая это. А совсем другое — упасть в бездну и потерять собственное я. Мальчишку не жалко. Забил бы — одной проблемой меньше. Но что делать с приступами? Да и, положа руку на сердце, не хотел он его. Он развлекался, отыгрывался за Бетти, не более того. Ему ничего не нужно от Билла, ни его любви, обожания в глазах или слепого повиновения, только секс, который позволял вновь оказаться на той границе. Что-то вроде дозы морфия ради прекрасного цветного сна. И в тоже время Майкл прекрасно понимал, что сейчас с непосредственностью ребенка расковыривает болячку, потому что чешется, потому что интересно, а что уже образовалось под кровавой коркой, и будет ли кровить еще. И скучно. Натали была права. Он уже не знал, куда деть себя от скуки.
— Билли, проходи, что ты там встал в дверях? — мрачно произнес Майкл.
Том нерешительно потоптался, но так и остался стоять на месте. Если офицер считает, что он Билл, то это даже лучше. Нельзя открывать рот, ничего нельзя говорить и вести себя надо так, словно он Билл. Да, пусть думает, что он Билл. Том покрылся холодным потом и непроизвольно сжал ягодичные мышцы. Если он выдаст себя за брата, то… А если скажет, что он ошибся, то его убьют. Варианта два — или стать Биллом и быть оттраханым, или остаться Томом и стать трупом. Он даже не знает, что лучше.
Майкл повернулся и сморщился.
— Так это от тебя воняет? Почему ты такой грязный?
С мальчишкой что-то было то и не то. Очень напуган. Губы дрожат. Глаза огромные. Напряжен. Руки нервно теребят низ куртки. Майкл сделал к нему шаг, и он тут же шарахнулся в сторону, вжался спиной в стену. Даже сквозь грязь видно, какой он бледный. Хм… Так напуган после вчерашнего?
— Иди сюда, — Майкл поманил его к себе.
Вместо этого мальчишка вжался еще больше в стену. Кажется, он решил ее сдвинуть спиной. Майкл улыбнулся и подошел сам. Провел пальцем по щеке. Тот дернулся, словно от удара, и зажмурился. Майкл посмотрел на него с улыбкой.
— Ты кошмарно воняешь, — не выдержал. — И одет как-то… странно… Раздевайся.
— Зачем? — хрипло пискнул Том.
Майкл удивленно покосился на него.
— Даже не знаю, что тебе ответить. С тобой же рядом стоять противно.
— Можно я пойду? Меня все устраивает, — пролепетал Том от страха шепотом.
Майкл достал пистолет и приставил ко лбу мальчишки. У него не было желания стрелять или напугать. Просто в Билле было что-то не так сегодня, и он пытался понять, что именно. Билл побледнел так, что даже от губ отлила краска. Мужчина приставил руку к замершей груди подростка — сердце стучало громко и неровно. Майкл знал, что парень боится оружия, даже не столько самого оружия, сколько Майкла или Натали с оружием, он видел, как они убивают, и очень боялся оказаться на месте тех «счастливчиков». Но сейчас реакция была… другой. Да, боится, но не так, как раньше. Это не боязнь затравленного зверька, это… Майкл посмотрел внимательно…
— Раздевайся, мальчик.
Руки не слушались. Он судорожно пытался расстегнуть пуговицы рубашки, не сводя сумасшедшего взгляда с мужчины, но пальцы словно оледенели. Майкл мягко начал помогать, наблюдая, как лоб и шея мальчишки покрываются пОтом, как он крупными каплями скользит вниз, впитывается в ворот. Он помог ему снять свитер, меховую жилетку, рубашку.
— Скажи, а ты ведь брал с собой больше вещей, где они? — спросил вкрадчиво.
Мальчишка снова дернулся, сжался. Взгляд хоть и не мечется, но явно растерян.
— Когда спать ложусь… — выдохнул он неслышно.
Майкл улыбнулся. Шея и тело мальчишки были чистыми — ни единого синяка. А грязный такой и вонючий, потому что давно не мылся. Гораздо дольше, чем пара дней. Он думал, что делать. Поиграть в его игру — сделать вид, что поверил в подмену, или сразу раскрыть карты. Но в любом случае, ЭТО сначала надо вымыть.
Том неимоверным усилием воли взял себя в руки. Так, если рассуждать логически, то там остался Билл — избитый, больной, никакой. Если этот педик сейчас поймет, что он не Билл, то пошлет за братом. Пока его найдут, пока опять кучу народа перестреляют, что потом сделают с Томом? Правильно, Тома в идеале убьют, в кошмаре — отдадут на растерзание комендантше или солдатам. И сейчас он должен сберечь брата любым способом. К тому же, Майкл Билла моет, кормит, ну и что что трахает! Люди умирают каждый день сотнями, он это видит, и что теперь переживать за целостность собственной жопы сильнее, чем за жизнь брата? Нет, с этой минуты Тома больше нет. Он — Билл. С его манерой разговора, его жестами и ужимками. Он — Билл. Он должен сейчас стать Биллом, чтобы добыть им еды. А задница… Брат же терпит ради него.
Майкл провел стволом по виску, следя за капелькой, а когда вернулся к глазам мальчишки, то чуть не поперхнулся от неожиданности — перед ним стоял… Билл. Он быстро облизал пересохшие губы и вопросительно посмотрел на мужчину.
— Просто вчера… — постарался Том передать интонацию брата, потупился и осторожно поднял взгляд.
— Ты боишься?
Он кивнул.
— За что? Я ведь не сопротивляюсь.
Черт! Перед ним действительно стоял Билл. Майклу казалось, что это чья-то дурацкая шутка. Тот же голос, немного сиплый, слегка простуженный. Тот же поворот головы и боязливый взгляд. Он отошел на два шага и внимательно посмотрел на тело. Синяков нет. И запах давно немытого тела. Вчера Билл так не пах.
— Я просто ночевал с чужими, — он смахнул челку с лица.
Билл! Черт побери, это Билл! Его жесты. Его обиженно выпеченная нижняя губа, за которую так хочется кусать, чуть сдвинутые брови, по которым хочется проводить пальцем против роста волосков. Майкл нахмурился — но где же синяки? Решив перестать ломать голову над этой глупой проблемой, Майкл откупорил бутылку шнапса. В конце концов, какая разница, где синяки. Нет? Будут.
Том посмотрел на него открытым наивным взглядом. Он так четко представлял сейчас себя Биллом, так чувствовал его в себе, что, казалось, уже понимал, как надо общаться с мужчиной.
— Так ты будешь раздеваться? Я по-моему сейчас ничего такого не делаю, — произнес мужчина, пытаясь уловить в движениях мальчишки хоть что-то чужеродное. — Но это можно исправить.
И опять он точно так же, как обычно, расстегнул пуговицу и спустил брюки. Потом теплые подштанники… Идиот! Нормальные люди сначала снимают сапоги. Двух таких идиотов просто не бывает. И точно так же прикрылся руками, переплетя ноги. Билл. Нет, ну точно же Билл. И не Билл. Майкл чувствовал в чем-то обман. В чем только? Парень так похож на Билла, что именно Биллом и является. Он сделал пару глотков шнапса. Выдохнул спиртовые пары. Да не Билл же это! Или Билл?
Он привел его в душевую. Велел мыться, а сам поставил стул напротив и принялся наблюдать. Мальчишка сначала долго ловил воду ртом, пытаясь напиться (и Майкл вспомнил, что давал ему воду в маленькой фляжке дня два или три назад, там поместилось чуть больше стакана). Потом просто грелся и получал удовольствие, кажется, совершенно позабыв о сидящем напротив полуголом мужчине. Тонкие руки изящно изгибались, когда тянулись за мылом. Длинные пальцы тщательно массировали кожу головы. Майкл смотрел… Такие же подмышки с рыжеватыми волосками, такие же волосатые ноги, такой же лобок с темно-русыми колечками и тонкая дорожка от пупка к лобку. Тонкий и очень худой. Кости торчат. Ключица резко очерчена. Тазовые косточки. И аккуратные колени капелькой. Билл. Точно Билл. Он еще позавчера заметил, когда мыл его, что у него колени капелькой. Он впервые в жизни видел такие красивые колени. Майкл стянул с себя трусы и пошел к своему мальчику. Хотелось взять его здесь и сейчас.
Том старался дышать ровно, когда почувствовал, что к нему подошел мужчина. Было жутко обидно и противно. Он уговаривал себя, что это надо брату, что таким образом он добудет им еду, что так он хотя бы вымоется, потому что от него действительно ужасно воняло. Это все ради Билла. Ему нужно немного прийти в себя. А если получится, то Том сможет передернуть Майкла на себя. Пусть лучше младший будет в безопасности. И еще, если Билл это все терпит, то и он сможет. Он не выдаст их. Защитит близнеца.
Рука заскользила по боку и погладила живот. Майкл наклонился и оставил на шее засос. Шея такая длинная, из-за этого у него такая гордая осанка и такой красивый поворот головы. Он прижался к его спине животом, продолжая гладить бока и грудь, целуя прекрасную тонкую шею. Мальчик трепетал в его руках, как огонек церковной свечи. Майкл жадно вдохнул его аромат. Пахло мылом и телом. Запах тот же. Это Билл. Его мальчик, узкий и хрупкий. Он разверну его к себе и жадно припал к губам, лаская их языком, проникая вовнутрь. Билл как-то нелепо ответил, словно целовался впервые в жизни. Или не Билл? Майкл обхватил его член рукой и начал быстро двигать вверх-вниз. Мальчишка смешно изогнулся и постарался отодвинуться, но кто ж ему даст? Он кончил неожиданно быстро, глухо простонав и пару раз двинув бедрами ему в руку. Взгляд заморочен, рот приоткрыт, щеки красные. Не Билл. Майкл это совершенно ясно увидел. Черт побери! Что же это за наваждения такие? Он свободной рукой схватил его за щеки и резко дернул наверх.
— Кто ты? — дыхнул ему в лицо.
— Билл, — кое-как вымолвил мальчишка, пытаясь освободиться.
— Врешь! — удар наотмашь.
Он поскользнулся и растянулся на полу. Билл. Тот же перепуганный взгляд. Так же закушена губа. Так же прикрывает лицо рукой.
— Билл, — всхлипнул он снизу. — Майкл… Что не так?
Майкл успокоился. Билл. Да и с чего он взял, что это не Билл?
Он одной рукой подхватил тело за талию и поставил на ноги. Несколько секунд смотрел в карие глаза, а потом прижал к стене и начал жадно ласкать, покусывая шею и царапая грудь, вжимаясь пахом в живот, елозя по нему полувозбужденным членом.
И Том сжался, с ужасом понимая, что сейчас оно произойдет. Он изо всех сил пытался не дрожать, но ничего не получалось. Закрыл глаза, потому что сейчас будет не способен сделать ни оскорблено-щенячьего взгляда брата, ни наивного выражения его лица, ни-че-го. Хотелось бежать, сломя голову, в чем есть, убираться прочь, исчезнуть, смыться в сливное отверстие. Он сможет. Билл же может, терпит, проходит через это каждый день, и он сможет. Дерьмо, какой огромный член… Он же порвет его такой елдой… Дерьмо, дерьмо, дерьмо! Главное не смотреть. Билл может, и он вытерпит!
Майкл повернул его к себе спиной и чуть надавил, вынуждая наклониться. Мальчишку мелко трясло, и он решил, что это после вчерашнего. У него, наверное, задница болит: вчера он драл его беспощадно, так, как иную бабу никогда не драл. Но Билл стойко вынес легкую растяжку, не верещал, что не могло не радовать. Пальцы скользили по мокрому телу, наслаждаясь изгибом позвоночника и легкой ребристостью боков. Прошелся рукой по своему стволу, потом еще немного растянул, удивляясь невозможной тесноте. Такой, что когда он насаживал его на себя, становилось неприятно и действительно больно. Билл едва слышно стонал, скользил руками по стене и все время норовил удвинуться. Иногда мальчик скулил чуть громче, пытался соскочить, Майкл приостанавливался и через пару секунд снова начинал натягивать его на себя.
— Больно, больно, больно, — начал бормотать он, бессознательно царапая стену и запрокидывая голову.
Майкл вдруг вспомнил, что входит на сухую. Так вот отчего так неприятно! Он-то понять не может, почему мальчишка такой тесный. Немного подождал, пока тот расслабит мышцы, больше похожие на тиски, и начал аккуратно двигаться. Еще не хватало порвать уздечку из-за этой дряни. Мальчик болезненно морщился, стонал и щипался. И Майклу нравилась ответная боль. Он специально начал его насаживать порезче, чтобы заставить вцепиться в бедра посильнее. Оргазм не заставил себя долго ждать. Майкл кончал с громкими стонами, как можно сильнее вбиваясь в податливую плоть. А потом опустил руки, уперевшись ими в стену, чтобы не упасть. Мальчишка рухнул, как подкошенный, сжался в комок у ног. Майкл зачем-то пнул его, преисполненный сладостной истомы. Хорошо-то как…
— Подмойся и иди ко мне в комнату, — бросил Майкл, выходя из-под душа. — И не заставляй меня ждать.
Том вынудил себя кивнуть, все так же пряча лицо. Как же неприятно сейчас внизу. Казалось, что в задницу кто-то вставил щипцы и резко развел их в стороны, позабыв вытащить. Неприятная тяжесть. Хотелось подпрыгнуть несколько раз и вытряхнуть их из себя. Том осторожно потрогал анус — мышцы крепко сжаты, но там все в сперме. Слава богу, он уж думал, что теперь в нем будет дыра. Он поднялся на ноги. Кое-как ополоснулся и попробовал пройтись — неприятно. Ощущение щипцов только усилилось. Он не мог сказать, что вот так конкретно больно, но явно неприятно. Фуф… Кажется, самое гадкое закончилось, и этот пидорас не заметил подмены. Остается понять, как Билл добывал еду. Его ж не просто так трахали, он же еще как-то еду выпрашивал. Если Том вернется к брату оттраханный и без еды, Билл до конца их дней будет над ним издеваться. Поэтому сейчас надо достать еды и показать, что не только Билл может их прокормить, но и Том, не смотря ни на что, способен на это.
Но заставить себя вылезти из-под теплого душа оказалось практически невозможным. Он так давно не мылся, что никак не мог уговорить себя завернуть краны. К тому же все-таки было страшно. А если сейчас этому пидорасу захочется еще трахаться? Если его переклинит и он начнет драться? Тома нервно тряхнуло. Он еще раз дотронулся до болезненно сжатой дырочки. Интересно, а как в туалет теперь ходить?
— Скажи, зачем ты таскаешь с собой консервы? Это ведь опасно. Если кто-то узнает, что ты ешь, а они голодают, то тебя забьют всей толпой. Или ты с кем-то делишься? — Майкл, потягивая шнапс, наблюдал, как мальчишка жадно запихивает в рот горячую картошку и руками хватает мясо, едва ли не с животным рыком раздирая его на куски поменьше.
Том неопределенно пожал плечами. Дьявол, Билл ест не так, интеллигентнее. Но он такой голодный, что контролировать себя просто не получается. Что ему ответить? Что ему отвечал Билл?
Майкл улыбнулся и затянулся, плеснув в быстро опустевший стакан еще шнапса. На душе было хорошо и легко. Отличный секс, выпивка, смешной мальчишка, меньше всего сейчас похожий на Бетти. А может и не было его никогда? Или ее? Никого не было. Все это обман, не с ним, не здесь. Он даже позабыл про Натали, от которой теперь приходилось скрывать свои отношения. Впрочем, какие отношения? С кем? Да он хоть сейчас пристрелит этого щенка! Майкл одним движением вытащи верный кольт и направил на Билла. Тот шарахнулся в сторону, замер, огромными глазами глядя на дуло, проглотил всё, что напихал в рот, попытался криво улыбнуться. Майкл заметил, что он даже дышать перестал. И опять взгляд не Билла. Чужой. Другой.
— Можно я пойду? — слабый дрожащий писк.
Он усмехнулся.
— У тебя голова мокрая. Мне, конечно, плевать, но с мокрой головой в апреле на улице делать нечего.
Черт! Что это? Он теперь о нем заботится? Но Майкл тут будет еще неделю и не хотелось бы лишиться такого удовольствия в его лице из-за банальной пневмонии, мальчишка итак простужен, сипит периодически и кашляет. Надо бы закинуть в него лекарства. Плевать, конечно, что будет с ним потом, скорее всего он не выживет, но зато его совесть будет спокойна.
— Что тебе дать с собой? — окончательно раздобрился Майкл.
Том осторожно посмотрел на пистолет, потом на мужчину и вкрадчиво произнес, стараясь максимально скопировать Билла:
— А можно то же самое и воды побольше?
— То же самое? — нахмурился Майкл. — А куда тебе положить то же самое?
Том хотел ляпнуть, что в тарелку, но потом понял, что в тарелке он это до Билла не донесет. Оставалась банка из-под тушенки, но в нее много не влезет. Это должно быть чем-то таким, что поможет ему донести еду до брата, прежде чем ее отберут. Зато в банку из-под тушенки влезет два, а то и три куска мяса!
— Можно картошку в одну банку, мясо в другую, а воду в бутылку, — скромно потупился Том.
Майкл сдержанно улыбнулся и качнул головой:
— Ты наглеешь, парень.
Том тут же напялил на лицо маску самой невинности и виновато надул губы. Билл всегда так делал, когда хотел получить что-то, а ему это что-то не хотели давать. Обычно срабатывало, хотя подобный метод до колик бесил самого Тома.
— Хорошо, — после длительной паузы сдался Майкл. Дотянулся до второго бокала и плеснул туда шнапса. — Выпей что ли, а то ты какой-то зажатый, — пробасил по-доброму, практически по-отечески.
— Я? — вытаращился Том.
— Ты кого-то еще тут видишь? — удивленно огляделся Майкл.
Через полчаса Том понял, что упился до состояния нестояния. Голова еще немного соображала, а вот тело уже почти не слушалось, язык заплетался. Быть Биллом получалось с огромным трудом, и Том все чаще выпадал из образа. Утешало только то, что Майкл, казалось, не обращал на это никакого внимания. Том старался не разговаривать, чтобы не взболтнуть лишнего, задавал вопросы и глупо хихикал. Тянуло в сон. Стресс немного отпустил. Майкл уже не выглядел таким страшным и агрессивным. И в целом Том действительно умудрился расслабиться.
— Что это за история с еврейскими детьми? — Майкл полулежал в кресле, закинув ноги в сапогах на стол. В одной руке у него была бутылка, в другой сигара.
— Ааа, — пьяно протянул Том и довольно улыбнулся. Он развалился на стуле и сделал маленький глоток обжигающего шнапса. Алкоголь тут же опять ударил в нос, он смешно сморщился и икнул. — Это плохая история. Герр Вейцман был другом нашего отца. Мы дружили: мама с тетей Фанни, мы с их многочисленными детьми. Еще у них было две таксы и дворняга. Мы постоянно одной компанией ходили. А потом начались гонения на евреев. Вдруг все перестали с ними общаться. А нам-то что? Я ж с человеком дружил, а не с национальностью. Ну и как-то мы всей толпой уехали на озеро, а дядя Давид и отец остались дома. Вернулись, папа нас за шкирку и всех в дом. Сказал, что облава была. Они потом о чем-то говорили с тетей Фанни, та куда-то все порывалась пойти, рыдала. Ну, в общем, она пошла домой и не вернулась. Билл потом ходил с Бруно… Собак хоронить. Говорит, что там весь дом был разгромлен. Бруно даже расплакался, а ему лет пятнадцать было на тот момент. А мы с Сэмом и мамой обустраивали подвал в доме. Отец решил, что там мы сможем спрятаться, если придут фашисты. Пришлось делать потайную дверь, чтобы выйти из подвала, минуя парадный вход, и лаз в подвал из кладовки прорубать. Так мы жили месяца три. Ужасно. Ночами особенно было страшно. Потом за ребятами приехал старший брат тети Фанни. Забрал их. А через час или два к нашему дому подъехали эсэсовцы. Отец велел нам бежать через подвал подальше от дома, ну мы в чем были и побежали, — Том печально вздохнул.
— Не расстраивайся. Давай выпьем, — грустно посмотрел на мальчика Майкл. Поднял бутылку, как бы чокаясь с ним, и сделал несколько глотков. Том тоже немного отпил. — А Билл знает, что ты тут? — как бы между делом спросил он, силясь дотянуться до куска колбасы.
— Неа, — качнул головой Том, и его лицо тут же посветлело от нежной улыбки. — Мы поссорились утром. Он был не в настроении.
— Почему?
— Болеет… голод… ный… — Ласковая улыбка застыла на лице, как только до парня дошло, что он сказал. Майкл почти с удовольствием наблюдал, как изменяется его лицо. Вот взгляд только что был наполнен любовью и даже каким-то обожанием, а через секунду глаза начинают расширяться и в них появляется паника и животный ужас. Вот от розовых щек отливает кровь, и лицо становится белым от ужаса. Улыбка стирается самой последней. Майкл громко захохотал.