2.

Майкл Ллойд устало вытянулся на кровати, откидывая в сторону влажное полотенце. Солдат суетливо убирал бритвенные принадлежности и вытирал тряпкой стол. Майкл расслабился, чувствуя, что вот-вот провалится в сон. Глаза закрывались сами собой. Хотелось немного вина. Бокал. Белое сухое. Рислинг, например. Он так долго был в пути до этой дыры, что… Впрочем, можно и Киршвассер, вишневое бренди. Пару бокалов. И спать.
— Мэм, — вытянулся солдат.
— Вы свободны, — Натали махнула рукой в сторону двери.
Майкл приоткрыл один глаз и улыбнулся уголками губ. Они знакомы уже лет двадцать. Сначала вместе учились в медицинском колледже, потом год стажировки в лучшей клинике Нью-Йорка. Они даже два года были парой и собирались пожениться. Но потом поругались и разошлись. Не виделись лет пять. Затем у Майкла случилась большая любовь. К сожалению, закончившаяся трагедией. Но не будем о грустном. Перед самой войной они с Натали встретились на одном приеме и с тех пор поддерживали дружеские отношения. Натали очень изменилась с тех пор, расцвела. Стала настоящей женщиной — хваткой, умной, целеустремленной. Она нравилась ему. Не то, чтобы он был в нее влюблен, все это в прошлом, но Натали определенно ему нравилась. Всю войну они переписывались. Иногда судьба сводила их вместе на день или на час, иногда они были очень близко друг к другу, а иногда их разделял океан. Натали сделала неплохую карьеру, имела награды. Майкл очень уважал ее за это. Теперь их пути снова пересеклись. Месяц назад ее назначили заместителем коменданта в лагере для военнопленных, а его послали туда же с инспекцией, как представителя Медицинского Корпуса Армии США. Три дня в пути, и вот он здесь — уставший с дороги, сытый после ужина и намытый до скрипа тела в местном душе. Для полного счастья не хватало только вина. Рислинг. Да, для счастья ему не хватало бокала Рислинга.
— Господин полковник Ллойд, — игриво протянула она, присаживаясь на край кровати и гладя его по животу. — Сыты ли вы? Удовлетворены ли?
— Госпожа майор Хольцер, ваши повара… ммм… — словно довольный кот, проурчал Майкл. — Божественно.
— Рада, что тебе понравилось, — пальцы скользили по белой коже под рубашкой.
— Вина бы.
— Есть французское.
Майкл поморщился.
— Гурманы пьют то, что хорошо в этой стране. А идиоты везут с собой привычное. Здесь вкусный Рислинг.
— Кислятина, — фыркнула женщина. — Тогда уж лучше Киршвассер. Хоть напьешься.
— Я не хочу напиться. Я хочу выпить немного и уснуть, — зевнул он.
— Нет, — подскочила она. — Так не пойдет! — Схватила его за руку и потянула на себя. — Майк, вставай! Еще рано. Я не видела тебя полгода. Пойдем, расскажешь, как там дома? Мне кажется, что здесь я совсем забыла родную речь.
— Натти, имей совесть, — лениво отнекивался он. — Еще предложи мне прогуляться под луной и подышать трупным воздухом.
— Я всего лишь выполняю распоряжение руководства, — тут же стала она серьезной. — Есть приказ генерала Литтлджона об уменьшении рациона для заключённых и бытовых условиях: «ни кровли, ни других удобств...» Я не могу ослушаться приказа. Когда совсем холодно, мы не запрещаем разжигать им костры.
— А откуда они берут дрова? — удивленно приподнялся на локтях Майкл.
Натали кокетливо дернула плечиком и улыбнулась:
— А у них нет дров. Они их съели.
Он рассмеялся.
Женщина опять взяла его за руку и потянула, заставляя подняться.
— Знаешь, — мечтательно закатила она глаза. — Хочу повеселить тебя сегодня. Тут такая скука, что приходится всякий раз выдумывать что-то новенькое. То ли дело в штабе. Помнишь, те чудесные танцы?
— Когда ты была в васильковом платье?
— Да. Ах, лучший вечер в моей жизни.
— Да, а потом мы пошли в ресторан… — подхватил Майкл.
— …словно и нет никакой войны, а мы гуляем по Бродвею…
— …и едим сладкую вату, помнишь?
— Майк, нам же так было хорошо, — Натали прижалась к нему.
Он обнял хрупкое тело, уткнулся носом в макушку. От волос вкусно пахло яблоками.
— Через день делаю яблочный отвар, — стрельнула она глазками. — А то гниют.
— Не мудрено… Апрель на дворе.
— Мне еще Лайза подсказала, что хорошо для кожи мед и молоко. Ванну приникать, — тут же ухватилась она за свою любимую тему. — Вот, говорит, кожа так нежно пахнет. Понюхай? — Натали расстегнула верхнюю пуговку и отодвинула ворот темно-серой рубашки, демонстрируя другу шею и грудь. Майкл склонился над ней, шумно вдохнул нежный аромат меда и кожи и легко коснулся ямочки губами.
— Что ты делаешь со мной, женщина? — страстно прошептал он.
— Всё, что угодно, — ответила она с придыханием. — Идем со мной. Хочу повеселить тебя немного. А потом, — пристальный взгляд глаза в глаза, — всё, что угодно.
Она вела его за собой по длинным коридорам особняка. Когда-то здесь была большая ферма и зажиточное хозяйство. Всё, что нужно для простого человеческого счастья — река, прилегающие к ней заливные луга, а на них мирные, добрые коровы. Война внесла свои коррективы. Один коровник был полностью разрушен, второй — наполовину. Самый маленький, видимо, телятник, почти не пострадал. Вот как раз эти полтора здания солдаты и приспособили под казармы, утеплили, подремонтировали, облагородили. Конечно, там пахло скотиной, зато не капало с неба и не задувало с полей. Офицеры в соответствии с чином расселились по небольшим жилым постройкам-домикам. Натали делила особняк с комендантом, у которого буквально накануне приезда Майкла случился аппендицит, и он был вынужден лечь в госпиталь. Сейчас она стала полноправной хозяйкой усадьбы, занимала прекрасную большую спальню и чувствовала себя королевой. Для нее готовили, у нее убирались, ее развлекали. Она привела его в большую уютную гостиную. По стенам стоит грубо отреставрированная мягкая мебель — два дивана и кресла. На окнах разно-фактурные веселые занавески прибиты гвоздями к рамам. У одного окна расположился маленький стол с едой — хлеб, мясо, яйца, вода в графине. А в самом дальнем углу — фортепиано.
— Боже, — обрадовано всплеснул руками Майкл. Подошел к инструменту. — Я так давно не музицировал.
— Оставь. Садись сюда, — она подтолкнула его к дивану. Потом ловко отодвинула большой стол в сторону, освобождая место в середине. — Ты сегодня мой гость. Я сама хочу тебя развлечь. Подожди минуточку. — Выскользнула за дверь.
Натали явно возбуждена. Глаза блестят, движения резкие, суетливые. Улыбается довольно в предвкушении сюрприза. Майкл ее знает. Иногда он думал, почему не женился на ней, почему не настоял, проявил гордость и характер? Она чудесная женщина. Одна из лучших в его послужном списке. Майкл все-таки подошел к фортепиано. Поставил удобно табурет. Пальцы привычно заскользили по клавишам. Инструмент, легко поскрипывая и постанывая, местами сильно фальшивя, наполнял гостиную чудесной" rel="nofollow ugc" target="_blank">http://www.youtube.com/watch?v=NYMhYbv5MUc]чудесной серенадой. Он закрыл глаза, представляя, что находится в отчем доме. Вот отец и мать сидят в креслах у камина. Мать вяжет, отец курит трубку. Клубком свернулся рыжий сеттер на коврике. Она тоже очень любила эту серенаду. Всегда слушала ее с закрытыми глазами. «Лебединая песня» — как это было про них. Прошло несколько лет, а он так и не смог больше никого полюбить. Много женщин сменил, а такой любви, когда кровь в жилах стынет, когда пелена перед глазами от ее красоты, когда тянет к любимой каждую секунду, каждое мгновение — больше не было. Он и не знал до нее, что значит любить. Сейчас он бы все отдал, лишь бы она была рядом. В его доме с камином. Где старик-отец курит трубку. А мать вяжет. Где сеттер лежит на коврике… Он со всей силы ударил по клавишам. Фортепиано с болью вскрикнуло, пронзив резким звуком уши, и затихло.
— Браво, — раздались хлопки за спиной. — Обожаю Шуберта. Очень люблю, когда ты играешь для меня. Спасибо, — в глазах Натали стояли слезы. Она тут же справилась с эмоциями. — Позволь представить. Сержант Бини. Он сегодня у нас за фортепиано. Джо отлично играет. Уверена, тебе понравится. — Сержант Бини вытянулся так, словно перед ним был сам главнокомандующий. — Джо, ты все понял?
— Так точно, мэм, — отчеканил он.
— Господин полковник, — Натали указала на диван, — садитесь. Ах, вино! — всполошилась. Принесла два фужера с Красным вином. Ну, можно начинать.
Она хлопнула в ладоши, и в комнату вошли двое дурно пахнущих, грязных мужчин. Майкл тут же сморщился. Пить вино расхотелось. Мужчины угрюмо взирали на сидящее на диванчике начальство. У обоих ярко-голубые глаза с неприятно-белыми белками резко контрастировали с землистой кожей лица и темно-коричневыми губами, густая щетина — ей неделя в лучшем случае, следовательно, они здесь дня три-четыре, не больше. Майкл заметил, что под длинными, местами обломанными ногтями чернота.
— Сержант, откройте окно, дышать нечем, — велела Натали. — С другой стороны, рокфор воняет сильнее.
— Да, но это утонченный аромат, — скривился Майкл. — А тут…
— А тут всего лишь запах человеческого тела, не более того. Не будь таким привередливым. Эти господа, — Натали красивым жестом указала на мужчин, — хотели бы показать тебе сказку.
— Сказку? — хмыкнул он.
— Сказку, — расцвела она. — Красная Шапочка.
— О, боже, — застонал он, пряча улыбку. — Натали…
— Но не обычную сказку, а в том виде, в котором она была создана народом, а не пересказана этими бездарями Перро и Гримм. Вот это наш Серый Волк.
— Почему в двойном экземпляре?
— Ну, у него ж было четыре ноги. А в нашей сказке, ему еще могут понадобиться дополнительные руки. Прошу, начинайте. И помните, вон та еда будет вашей при условии, что мне понравится ваша сказка. Итак, жила-была Красная Шапочка. Шапочка!
В дверях, робко переминаясь с ноги на ногу, стояла худющая нескладная девушка-подросток. На ней была надета юбка до колен, открывающая взору очень тонкие волосатые ноги, за пояс заправлена ситцевая кофточка, по крою похожая на ночную сорочку. На голове немецкая офицерская фуражка с орлом, в руках корзинка с молоком и хлебом. Огромные перепуганные глаза. Пухлые губы чуть дрожат. Даже под слоем грязи видно, насколько она бледна от страха. Майкл вглядывался в черты лица, с болью в сердце понимая, что она так похожа на…

«Родной мой, любимый, — звонкий смех и горячий, влажный поцелуй. Руки скользят по телу. Гладят по щекам. Он зацеловывает каждый миллиметр ее прекрасного лица — солнечного, светлого, нежного. Глаза закрыты. Томный выдох. Он ловит ее дыхание. Наклоняется, чтобы коснуться губ. — Родной мой, любимый… — шепчет она тихим стоном».

Девушка прижимает корзинку к груди, как самое большое сокровище, и делает несмелый шаг в гостиную.
— Я иду к Бабушке. Меня послала мама. Отнести ей молоко и… хлеб, — сказала тихо. Голос низкий, бархатный, удивительно приятный. Майкл отпил вина. Хотелось, чтобы она говорила. Хотелось слушать и смотреть на нее.
Сержант Бини заиграл веселую мелодию, вынуждающую девушку сделать вид, что она куда-то идет. Майкл улыбнулся — она такая голодная, что прутья корзины поскрипывали от того, как сильно девчонка прижимала ее к груди. Девушка сделал круг по гостиной, шаркая большими, полуразвалившимися ботинками, надетыми на босу ногу, и остановилась сразу же, как только кончилась мелодия. К ней вразвалочку подошел Серый Волк.
— Стой! Кто идет? — рявкнул один.
— Красная Шапочка, — вздрогнув, шепотом отозвалась девица.
— К кому?
— К Бабушке, — она опять начала прижимать корзину к груди, аж пальцы побелели.
— Зачем?
— В гости. — Майкл понял, что корзинку она так просто уже не отдаст.
— Где живет твоя Бабушка?
— За лесом.
— Не задерживайся там.
Красная Шапочка кивнула и задом попятилась к двери.
Серый Волк обежал круг, как на марш-броске, под бодрую музыку с нотками истеричности, и остановился посреди комнаты.
В гостиную вошел еще один пленник в женском платье.
Джо «постучал».
— Кто там? — спросила Бабушка.
— Красная Шапочка.
— Твоя внучка.
— Заходи, внучка, — Бабушка как бы открыла дверь, пропуская гостей.
Мужчины повернулись к Натали.
— Стол на середину, — приказала она.
Серый Волк в четыре руки тут же поставил отодвинутый ею стол в центр.
— Итак, Волк обогнал нашу прекрасную Красную Шапочку, — улыбнулась она. — Убил Бабушку. — Оглушительный выстрел. Пуля четко попала в лоб несчастному. Мужчина рухнул. Из-под головы растекалось темно-Красное пятно.
— Натти, — с укором протянул Майкл. — Ну зачем в доме?
— Так сказка же, — лучезарно улыбнулась она. — Волк готовит из ее тела кушанье, а из крови напиток. — Натали поставила на стол миску с мясом и бокал с вином. — Одевается в ее одежду, — пристально посмотрела на перепуганных мужчин. — Я сказала, одевается, — чуть повысила голос и подняла руку с пистолетом, направив ствол на одного из них. Тот принялся судорожно сдирать с товарища одежду. — Живей, ты задерживаешь нас. — Сержант с вдохновением заиграл какой-то быстрый экспромт. — Что стоишь? — стальным голосом рыкнула она на другого. — Убери отсюда это дерьмо.
— Куда? — отшатнулась вторая половина Серого Волка.
— Куда-нибудь, — ласково произнесла она и пожала плечами.
Он оттащил труп в угол за кресло, чтобы со стороны дивана его было не видно.
— Итак, Серый Волк обогнал Красную Шапочку. Убил ее Бабушку, приготовил девочке поесть ее мясо и попить ее кровь. Лег в постель и принялся ждать. А вот и Красная Шапочка пришла.
В гостиную буквально выпихнули девчонку. Без несчастной, наполовину раздавленной корзинки, она выглядела совершенно беззащитно. Майкл пробежал глазами по тонкому телу. Фигурка совсем мальчишеская. Ей лет пятнадцать-шестнадцать. На голове черте что. Видимо, когда-то была бритой налысо.
— Продолжаем, продолжаем, — поторопила замерших пленников Натали. — Ваш ужин зависит сегодня исключительно от вашего театрального таланта.
Шапочка заметила тело за креслом. Ее мелко затрясло. И без того огромные глаза стали еще больше.
— Она плохо справлялась со своей ролью, — пояснила Натали, наводя на девчонку пистолет. — Хочешь последовать за Бабушкой?
Девочка отчаянно затрясла головой.
Джо снова «постучал».
— Кто там? — дрожащим голосом спросил переодетый Волк.
— Красная Шапочка, — пискнула она.
— Заходи. Вот еда и питье, — показал на стол с мясом и вином. — Ешь.
Шапочка вопросительно посмотрела на Натали.
— Тебе же сказали, — раздраженно фыркнула она, — жри!
Девчонка принялась торопливо есть, руками запихивая в рот куски вареного мяса. Кажется, она даже не жевала их, тупо проглатывала целиком. Залпом выпила вино. Обе половины Серого Волка с жадностью и ненавистью пялились на удачливую Красную Шапочку. Майкл готов был поклясться, что сейчас от скорой расправы над девчонкой их удерживает только пистолет Натали.
— Только не говори, что человечина, — он почувствовал, как неприятный ком из желудка подкатил к горлу.
Натали хитро улыбнулась.
— Натти? — более строго глянул Майкл на коллегу.
— От обеда осталось. Хотела собакам отдать, да вот, видишь, пригодилось. Но ведь забавно, на что они готовы пойти ради куска хлеба, да? Смотри, если я скажу им, что Шапка сожрала их ужин, они разорвут ее голыми руками. Хочешь?
Майкл скривился и качнул головой.
Не дожидаясь, пока она все съест, Натали отобрала у девушки еду. Та тут же начала вылизывать грязные пальцы. Делала она это с таким рвением, что Майкл невольно скрестил ноги, чувствуя тепло внизу живота.
— А теперь Волк предлагает Красной Шапочке снять с себя одежду, — подсказала Натали.
— Раздевайся, — бросил бывший первый Серый Волк.
Шапочка тут же поКраснела и затрясла головой.
— Помочь? — снова подняла Натали пистолет. — Или ты уже сыта и не хочешь доиграть спектакль?
— Хочу, — пролепетала девчонка.
— Второй раз просить не буду, — исподлобья глянула она на несчастную.
Девушка расстегнула юбку и та упала к ногам. Вытащила тонкие руки через горло сорочки, и та так же свалилась на юбку, даже не зацепившись ни за одну выпуклость на теле. Майкл аж подавился, когда понял, что это не девушка, а самый что ни на есть натуральный парень, с не менее натуральными яйцами и членом. Мальчишка тут же прикрыл срам руками, заливаясь краской и опуская глаза.
— Ну вот, Волк велел девочке раздеться и лечь рядом, — Натали указала пистолетом на стол. — Волк, кстати, тоже раздеться должен.
Волк, ставший Бабушкой, снял одежду и нагой взгромоздился на стол. Поманил мальчишку к себе. Тот помедлил, а потом аккуратно лег рядом.
— И начинается самое интересное, — хищно улыбалась женщина. — Что мы лежим просто так? Что должен сделать Серый Волк с Красной Шапочкой?
— Задать вопросы? — неуверенно спросила оставшаяся не у дел вторая половина Волка.
— Ответ не верный, — она выстрелила.
Мужчина схватился за щеку. Потом отнял ладонь от лица — на пальцах осталась кровь, на щеке — ожег от прошедшей совсем рядом пули.
— Хотите дать мне вторую попытку? — приподняла она брови.
Первая половина Серого Волка нависла над Красной Шапочкой и сделала вид, что целует и ласкает ее. Красная Шапочка тяжело дышала и с ужасом следила за его действиями. Тело подрагивало под чужими руками, она медленно, но верно отодвигалась в сторону.
— Ну же! — зло прикрикнула Натали. — Никаких нежностей! Быстро, грубо. Волк должен спешить.
Мальчишка дернулся и откатился на самый край, беспрестанно бормоча всего одно слово: «Нет!» Натали взглядом велела первому держать его. Тот заломил парню руки. Он принялся кричать и вырываться, размахивая ногами. Второй поймал его, закинул ноги на плечи и стал имитировать половой акт.
— Сдурел?! — подскочила женщина. Оттолкнула мужчину от парня. — Это что? — ткнула стволом в пах и невозбужденный член. — Ты так же трахаешь жену? — Она подошла к истерящему мальчишке и приставила пистолет к анусу. — Или ты его сейчас трахнешь, или я разряжу ему всю обойму в задницу. Выбирай.
По вискам мальчишки текли слезы.
— Выбирай, — сладким голосом повторила она, отходя обратно на диван. — Сержант, ну играйте же, играйте! Что-нибудь веселое! Давайте! Или вы хотите принять участие?
— Никак нет, мэм, — отрапортовал Джо и снова принялся наигрывать.
У Волка не вставало, как он не старался. Майкл бы сильно удивился, если бы после пережитого стресса и голодания, он бы смог заниматься сексом. Натали вопросительно посмотрела на другого мужчину. Тот нервно сглотнул, расстегнул штаны и принялся дрочить, в тщетной попытке хотя бы немного возбудиться. Мальчишка уже не сопротивлялся, лишь тело содрогалось от беззвучных рыданий да руки отчаянно прикрывали чресла и задницу. Наконец, у одного из них получилось. Правда, член все равно был недостаточно жестким, но хоть что-то. Он приставил его к дырке и попробовал войти. Мальчишка заорал дурниной и рыпнулся назад. Мужчина дернул его за бедра на себя. Но жесткости не хватало, чтобы войти. Майкл вздохнул и потянулся.
— Браво, — захлопал в ладоши. — Актеры из вас дерьмовые, а сказка мне понравилась. Чем она кончилась-то?
— Волк съел Красную Шапочку, — улыбнулась Натали.
И опять прогремел оглушительный выстрел. Майкл видел, как замерло тощее тело на столе и зажмурились мужчины.
— Натти, оставь, — он опустил ее руку с пистолетом. — Красная Шапочка получилась превосходной. Ты молодец. Пусть их в благодарность покормят и пусть уже проваливают. Воняют козлятиной, аж глаза щиплет.
— Если ты хочешь, — кошкой посмотрела она на него и чмокнула в подбородок.
Он приобнял ее за талию. Ласково улыбнулся.
— Я буду у себя, — поцеловал в лоб.
Около дверей остановился и подошел к столу, на котором все так же лежал мальчик. Глаза красные, крупные капли слез текут по вискам, попадая в ушные раковины. Что-то бормочет бескровными губами, но Майкл никак не может разобрать. Робко прикрывается, сводит ноги, мышцы напряжены. Ему так стыдно, что, кажется, будто он с головой окутан дымкой этого стыда. Отворачивается, зажмуриваясь. Майкл взял его за подбородок и повернул лицом к себе.
— Пожалуйста… лекарство… — всхлипнул мальчик судорожно. — Немного еды и лекарства…
— Как тебя зовут?
— Билл, — одними губами. И в груди кольнуло. Взгляд мутный, он вот-вот потеряет сознание.
Майкл повернулся к Натали:
— Дай ему с собой еды и лекарства, — приказал он и вышел.
Полковник Ллойд шел в свою комнату, а перед глазами стояло ее лицо. Большие выразительные глаза, идеально ровный нос, пухлые вишневые губы. Скулы, которые хотелось гладить кончиками пальцев. Длинная лебединая шея, которую он так любил прикусывать во время поцелуев. У нее была красивая осанка и очень тонкое тело. Нездорово тонкое. Темно-русые волосы до середины спины. Если бы ее коротко постричь, то они бы были на одно лицо. Если бы она была мужчиной, то выглядела бы… Майкл тряхнул головой, прогоняя наваждение. Если бы он мог хоть что-то исправить…Элизабет. Бетти. Он снова устало потер глаза. Всё, спать. Устал он что-то. Даже секса больше не хочется. Элизабет… Бетти.

Отредактировано Imanka (2010-01-03 22:31:53)

3.

Билл в полнейшей темноте брел по полю, натыкаясь то на чьи-то руки-ноги, то спотыкаясь о бревна, а то и вовсе сначала щупал ногой почву впереди, боясь оступиться и свалиться в траншею с дерьмом или провалиться в чью-нибудь нору. Сейчас люди были похожи на опарышей, копошащихся в банке с рыхлой землей — такие же грязные, вонючие и отвратительные. Его трясло от пережитого, ноги по-прежнему подкашивались, а в руках он судорожно сжимал бутылку молока, три яйца и два больших куска мяса и хлеба — это всё, что ему удалось урвать у двух сильных и очень голодных мужиков, которые сначала даже не позволили ему приблизиться к столу. Но он не для того прошел через ад, чтобы вернуться обратно с пустыми руками! Еды было мало. Мужчины сцепились, начался ужасный мордобой за обладание провизией. Билл под шумок хапнул, что лежало с краю, и вылетел в прихожую, где натолкнулся на заместителя коменданта. Та ухмыльнулась, погладила его по щеке и протянула пузырек с таблетками. Билл, отчего-то принявшись раскланиваться, тут же спрятал лекарство в карман. Женщина жестом велела ему убираться. Последнее, что он слышал, — два выстрела. Если бы с ним не было конвоира, Билл бы припустился бежать — эта женщина нагоняла на него животный страх. Он чувствовал себя загнанным в угол малюсеньким мышонком, перед которым возникла огромная сильная кобра. И эта кобра планировала его съесть. Кое-как справившись с непослушными ногами, он проглотил колючий комок страха, засунул трофей за пазуху, тщательно застегнулся и постарался распределить еду вдоль тела так, чтобы со стороны было не заметно. Идти с таким богатым провиантом мимо людей, питающихся червями и корнями растений многие недели, — смерти подобно. Но он шел, шел, обхватив тело руками. И ему было безумно страшно и казалось, что все вокруг видят и знают, что он несет много еды, что это написано в его счастливых, сытых глазах, а от жира до сих пор блестит подбородок. И он вытирал его. Вытирал уже много раз грязным рукавом, лишь бы не блестел и не выдавал. Нельзя. Это — еда для брата. И никто не сможет забрать ее.
Он заблудился. Вроде бы и квадрат их не такой большой, чтобы заблудиться, но в темноте вообще ничего не видно. Он слеп, как новорожденный щенок. Билл покрутил головой в тщетной попытке разглядеть хоть что-то, а потом жалобно крикнул:
— Том! — И ноги опять стали ватными в коленях, а руки сильнее сжали тело, раздавливая тонкую коричневую скорлупу.
— Билл! — тут же отозвался хриплый голос брата откуда-то сзади.
Он резко развернулся и, не разбирая дороги, побежал на звук. Там Том. С Томом он в безопасности.
Десять шагов.
Очень скользко. Ноги разъезжаются.
Пятнадцать.
Такое ощущение, что поле перекопали гигантские кроты.
Двадцать.
Кто-то обматюкал. На кого-то наступил.
Том. Где ты, Том?
Нога поехала по наклонной. Билл вскрикнул и свалился в яму. В голове ярким огнем горит — еда для брата, надо сберечь еду для брата! Крепкие руки подхватили. Не дали упасть безвольным кулем.
— Я убью тебя! — тряс его Том за плечи. — Убью, гад! Слышишь? Собственными руками убью! Как ты смел? Урод! Тварь! Сволочь! Как ты смел!
Билл блаженно улыбался, рассматривая родное чумазое лицо. И хотелось кричать и хвастаться, что теперь с Томом все будет хорошо, что он вылечится, поест, напьется, и они будут спать счастливые и сытые. Тело стало легким и окуталось каким-то воздушным дурманом.
— Идиот, — буркнул Том и крепко его обнял. Тут же почувствовал, что-то неладное. Заглянул в глаза.
Билл кивнул и приложил палец к его губам.
— Ты пьяный что ли? — потянул брат сопливым носом около его губ, но все равно ничего не унюхал.
— Тихо. Яков где? — спросил шепотом, прижав губы к его уху.
— Не знаю. Я не видел его с вечера. Я тебя искал. Пришел, а он куда-то делся. — Том опустился на кочку, служащую им низким стулом, и обхватил голову руками.
— Я очень устал, пойдем спать, — нарочито громко зевнул Билл и потянул его за собой.
— Где ты был? — даже не подумал подниматься Том.
— Завтра. А сейчас пошли спать. Холодно уже.
— Билл? — строго зыркнул на него брат.
Билл зло поджал губы и недовольным взглядом указал Тому на лаз. Потом опять расплылся в глупейшей улыбке. Том вздохнул. И… подчинился.
Внутри было холодно и влажно. Они спали на каких-то старых шмотках, пришедших в полную негодность. Подстилка была грязной и отвратительно воняла, не пойми чем. Но это единственное, что отделяло их от холодной земли. Том сел по-турецки, касаясь макушкой низкого свода, и нащупал руку брата.
— Где ты был? — спросил тихо.
Билл отнял руку и зашуршал одеждой. Потом пошарил в темноте, наткнулся на руку брата и вложил в ладонь раздавленное вареное яйцо. Ах, как жаль, что сейчас он не видит его счастливых глаз!
— Что это? — не веря собственным ощущениям, спросил Том дрожащим голосом, осторожно пробуя это кончиком языка, чувствуя, как рот тут же наполнился слюной.
Билл опять счастливо улыбнулся. Ткнулся лбом в его плечо, обхватив шею рукой, словно поручень в трамвае. А потом неожиданно разом вспомнил все пережитое в этот вечер. И разревелся.
— Билл? — попытался оторвать его от себя Том. — Билл, эй, маленький, что с тобой? Билли?
Билл оттолкнул Тома так, что тот завалился на спину. Надо вытащить все, что принес, освободиться от этого, от жуткого страха, который сковывает до сих пор, от отвращения, от которого выворачивает наизнанку, от позора и унижения, которому его подвергли.
«Что она тебе пообещала, мальчик?» — толстый дядька в дурацком платье добродушно улыбался. Билла трясло от страха так, что было слышно, как стучат зубы.
«Е… е… у… и ле… е… ква…а… рства для брата», — заикаясь выдавил он.
«А мне свободу», — подмигнул славный мужик.
А потом он заметил странное бордовое пятно, вытекающее из-за кресла, и… отекшие неестественно изогнутые ноги…
Смерть — в некотором роде тоже свобода.
Он вываливал все брату на колени, рыдая взахлёб. Яйца, мясо, хлеб, бутылку с молоком. За все это три человека заплатили своими жизнями. Он должен был стать четвертым. Почему она не убила его? Ведь тех застрелила без сожаления!
— У них полно еды, Том. Понимаешь? Полно еды! Она везде. Они выкидывают ее. В мисках их собак — куски мяса и комки каши, — возбужденно шептал он, размахивая руками. — Их кошки жрут сливки. Помнишь, как у бабушки в Лейпциге? Жирные такие. Которые ложкой накладываются, помнишь? Как масло такие? У них жирные кошки, Том! У них такие жирные кошки. Я пока там стоял, видел, как солдаты выкидывали еду, Том. Я хотел подбежать и собрать ее всю, отнести сюда, людям. А потом они дали мне корзину с хлебом и молоком. Говорят: «Иди, будешь, как в театре». Они играют едой, Том! Ты тут умираешь, а у меня в руках корзина с едой и я не могу тебя накормить и не могу сам съесть ни одного куска. Сказала, что, если только я дотронусь до еды, она меня расстреляет. Я держу корзину с едой. Хлеб пахнет. Ты не понимаешь, как пахнет хлеб. Он пахнет так, что сносит голову. Он пахнет и говорит: «Ну же, чего ты ждешь, ешь, ешь, ешь, ешь!» И молоко, Том! Молоко пахло и говорило: «Пей меня, пей меня, пей меня!» Оно пахло сквозь стекло! Пей! Пей! Пей! Пей! Том! Том! Том!
Звонкая пощечина привела его в чувства. Билл затряс головой, словно старый больной пес. Устало пробормотал:
— Ты ешь. Это она разрешила мне тебе отнести. Это все твое, Том.
— Во что ты влез, Билл? — спокойно спросил брат, одной рукой придерживая еду, а другой проводя по отросшим волосам.
— Мы играли в театр, — бесцветным голосом прошелестел парень.
— Какой еще театр?
— Сказка… Красная Шапочка… Сначала она убила Бабушку. Потом Серого Волка.
— Убила?
— Так в сказке, она сказала.
— Что она тебе сделала? — голос звенел в темноте гневом и жаждой мести.
— Я не знаю… — выдохнул Билл едва слышно.
— В смысле? — рычал Том.
Билл молчал. И по нервному и неровному сопению Тому стало понятно, что он не может говорить. Том протяжно и раздраженно вздохнул.
— Она тебя била?
— Нет.
— Она тебя обзывала как-то, унижала?
— Нет…
— Она… — Том покраснел и запнулся.
Билл не ответил.
Том подождал несколько секунд, потом бессильно зарычал сквозь стиснутые в злобе зубы, сжимая кулаки.
— Она приставила мне пистолет к заднице и сказала, что если Волк… — Билл громко всхлипнул и тихо заплакал.
Том обнял его.
Они сидели, вцепившись друг в друга, очень долго. В полнейшей тишине, не двигаясь. Они дышали в унисон, а сердца отбивали один ритм. Потом Билл нашел в себе силы оторваться от дрожащего тела брата, и более спокойным голосом дорассказал:
— У него ничего не получилось. Они пытались, но не смогли. И тогда она решила меня убить. Ей не дал какой-то военный. Я не видел его раньше. Он подошел ко мне. И я попросил еды для тебя и лекарств. У меня все время в голове эта мысль была — надо достать лекарства и еду, иначе ты умрешь. Надо достать лекарства и еду, иначе ты умрешь. Надо достать лекарства и еду, иначе ты умрешь, — монотонно бубнил он. Том несильно тряхнул его. Билл запнулся, а потом продолжил, как ни в чем не бывало: — Он приказал ей дать мне все это. Она дала, и я ушел. А других она убила.
— Какого дьявола ты туда полез? — простонал Том.
— Надо достать лекарства и… — снова монотонно затянул он, начиная раскачиваться из стороны в сторону.
Том закрыл ему рот ладонью.
— Мясо и хлеб нам на завтра. Держи, — он осторожно вложил в теплую ладонь полураздавленное яйцо.
— Я не хочу, — вяло отнекивался Билл, а у самого желудок сводило.
— Держи. И ешь. Хочешь, я тебя покормлю? — улыбнулся нежно.
В кромешной темноте они кормили друг друга с рук. Скорлупа неприятно хрустела на зубах, но отказываться от съедобного никто не собирался. В несуществующем детстве Том любил только белок, а Билл ел исключительно желток, а еще было классно, когда яйца готовили всмятку. Тогда они оба разбалтывали его в скорлупе, чуть присаливали и с удовольствием ели желточно-белковую массу. Сейчас они ели и белки, и желтки, и скорлупу. Потом не удержались и съели мясо, отрывая от небольшого кусочка длинные волокна. Том для Билла, Билл для Тома. Хлеб Том волевым решением спрятал до утра.
— Лекарство, — спохватился Билл. Достал пузырек, высыпал несколько таблеток на ладонь и заставил брата их выпить.
Голову немного отпустило, хотя все равно она кружилась, а настроение было таким, что, не понятно, то ли разрыдаться опять с горя, то ли рассмеяться от счастья.
— Обещай мне больше не приближаться к воротам, — потребовал Том, устраиваясь на подстилке в объятиях брата. Ночь им предстоит ужасная. Якова нет, а под утро становится очень холодно, не замерзнуть бы. Надо найти двух-трех человек для сна. Иначе однажды можно совсем не проснуться.
— Так еда же… — пробормотал Билл, широко зевая, укутывая брата в собственной куртке. Сейчас он его греет, а потом они поменяются. Они уже так делали — застегивали вместе две куртки и лежали, как в мешке, переворачиваясь с бока на бок, когда замерзали с незащищенной стороны.
— Голод я перетерплю. А вот если с тобой что-нибудь случится…
Билл заулыбался, незаметно проваливаясь в сон.
А вот Том так и не сомкнул глаз. Он до утра пролежал, рассматривая черноту, мучаясь от лезущих в голову кошмарных мыслей. Самое главное, чтобы брат не спятил. Он видел, как это происходит. Видел, как люди превращались в зверей, а от голода сходили с ума. Видел, как дрались и убивали друг друга. И однажды даже видел, как один пил кровь другого. Тогда еще Билл пошутил, что хотел бы в случае своей гибели помочь хоть кому-то и разрешил Тому и окружающим съесть его тело. Они смеялись всей компанией. Яков говорил, Билл настолько тощий, что от его костей откажутся даже собаки, не найдя на них мяса. А Тому было жутко. Он бы никогда не позволил съесть себя. Ну… Разве… Ну, разве только Биллу. Брат же нормальный? Это было всего лишь опьянение. Он же даже говорить толком не мог: зубы стучали, а язык заплетался. Его напоили. Лишь бы не тронули. Хотя он сказал, что пытались и не смогли. Нельзя отпускать брата никуда от себя. Нельзя ни в коем случае. Так Том его сможет защитить, а один он опять во что-нибудь вляпается. Хотя, конечно, еда и лекарства, скорее всего, спасли жизнь самому Тому, потому что чувствует он себя на редкость плохо, в груди все болит, нос давно не дышит, горло дерет.
Том переждал самые холодные часы и вылез из их убежища, предварительно тщательно спрятав хлеб и оставшееся молоко. В рассветной дымке поле казалось чем-то футуристическим. То там, то тут медленно шевелилась серо-зеленая масса, отчего казалось, что это пробудились чудовища — порождения израненной земли. Сейчас они наберут силу и сорвут оковы, сломают заборы, вернут себе свободу. А ведь для многих сегодняшняя ночь станет последней. Из их квадрата 2Б каждое утро забирали до сотни трупов. Иногда тридцать, иногда пятьдесят, а накануне их с Биллом приезда замерзло почти двести человек. Билл еще жаловался, что боится ложиться спать, потому что не уверен, что рядом лежащий с ним человек не отдаст Богу душу под утро. Том тогда его подбадривал, даже пожурил за трусость, хотя сам безумно боялся того же. К счастью, Ганс умер со стороны Якова. Они еще с трудом оторвали мужчину от трупа, крепко сжавшего его в своих объятиях. Да, вот так Яков и проснулся в объятиях окоченевшего друга.
— Доброе утро, — уселся он рядом с группой только что проснувшихся мужчин, живущих недалеко от ворот. Небритые, нечесаные, помятые, они подняли на него глаза-щелочки и апатично замерли.
— Твоя правда, — хрипло отозвался один из них, запахнул полы тяжелой шинели, разбухшей от влаги. — Что там у вас?
— Не знаю пока. Все спят. К обеду будет ясно доброе ли у нас утро.
— Сам проснулся и то хорошо, — кашлянул старик слева, взгляд в никуда.
— Я за советом.
Старик медленно повернул голову. Остальные так и сидели неподвижно, и было не понятно, смотрят они на него или нет.
— Женщина… Она тут кто?
На мгновение морщинистое лицо исказила гримаса отвращения, но старик быстро справился с эмоциями. Что-то прошамкал потрескавшимися губами.
— Тебе зачем?
— Она моего брата обидела.
Мужчины начали усмехаться.
— Живой? Или убила?
— Живой.
— Ну и радуйся.
— Кто она?
— Начальник нашего нарака, — медленно поднял старик глаза к небу. И Том увидел, что в них блестят слезы. — В нараку ссылают адских существ — нараков, которые в чем-то провинились. И вот когда их негативная карма очистится, они могут переродиться в высших мирах. Мы живем в хухува-нарака — в аду стучащих зубов. Нас мучает озноб и дикий холод… — замолчал.
Том нервно сглотнул и глянул на остальных. Мужчины то ли не слышали этого непонятного бреда, то ли уже привыкли к нему.
— Почему ты не спрашиваешь, когда нас отпустят? — смотрел на него старец в упор.
— Когда нас отпустят? — как зачарованный повторил Том.
— Тебя тогда отпустят, когда опустеет бочка зёрен кунжута, если раз в две тысячи лет брать по одному зерну.
Что такое кунжут, Том тоже не знал, как не знал и каковы размеры этого самого кунжута. Но даже если они большие, все равно такая перспектива его не устраивала.
— Ну, нарака, значит, нарака, — решил он не спорить. — Как мне уберечь брата от этой нараки?
— Не попадайтесь ей на глаза, — ответил тот, что заговорил первым. — Дядя Пауль правильно сказал — она та, кто устроил нам этот ад.
— Есть выше, — ткнул пальцем в небо старик.
— Те, кто работает у них, говорят, что иногда из ее дома выносят трупы. Слышны музыка, танцы, смех, а потом во дворе появляются трупы. У них даже примета есть — если в доме веселье, то несколько человек вскоре отмучаются.
Сердце пропустило удар, кольнуло так, что аж в зуб отдало. Том закусил губу. Дерьмо! Да у него брат в рубашке родился.
— Доброго дня, — попрощался Том, поднимаясь, испытывая острое желание немедленно вернуться к Биллу. Тело покрылось холодным потом. Соленые капли потекли по вискам, неприятно щекоча кожу. Ноги стали ватными в коленях и чугунными в ступнях. Руки мелко затряслись. Он глубоко вдохнул и как смог быстро побежал обратно к их норе. Билла чуть не убили. Всех убили, а его нет. Почему? Задумала ли эта нарака что-то или просто вдруг решила проявить снисходительность? Господи, да он же вчера чуть без брата не остался! От этого становилось плохо и больно физически. От этого скручивало пополам. От этого хотелось громко орать и бессильно лупить по земле. Билл, его маленький братик Билли, без которого он не мыслит своего существования, чуть не погиб, спасая его, Тома, от голода и болезни. Обруч боли сдавил голову, а сердце стучало неровно и быстро.
Яков забился в небольшое углубление, сжавшись в комок. Взгляд пустой и бессмысленный. Том присел на корточки и пощелкал пальцами перед носом.
— Живой я, — тихо отозвался мужчина. Даже ресницы не шелохнулись.
— Где был? Мы волновались.
— У ворот. Там один охранник еду через забор кидал, — он как-то неприятно оскалился. Голос похож на рычание больного зверя, который почувствовал опасность.
— Еду? — аж сглотнул Том.
— Еду… — протянул Яков. — У моего отца свиньи были. Но мы их так не кормили.
— В смысле хорошо или плохо? — прищурился Том.
Яков схватил его за грудки и притянул к себе. Даже сквозь насморк Том почувствовал его отвратительное дыхание. Уперся в грудь кулаками.
— Она пристрелила его.
Том дернулся — Яков сжимал руки, отчего ворот стягивался и становилось трудно дышать.
— А потом велела принести еды.
Том почувствовал, что задыхается, и попятился.
— А потом она приказала высыпать хлеб на землю, и солдаты начали пинать его к нам через колючую проволоку. И кастрюли с едой по ее приказу опрокинули на землю у ворот.
Тома резко затошнило. И если бы не пережатое горло, он бы блеванул на Якова. Он с силой дернул назад, вырываясь. Закашлялся, отползая в сторону. Яков опять сжался в комок, взгляд стал пустым и тусклым.
— И я ел. Ел плесневелый хлеб, измазанный в грязи, ел землю с пролитым на него супом. Я ползал, как червь, в грязи и выбирал из нее еду, Том. И таких как я было много. Мы все жрали землю и вырывали куски еды из рук друг друга.
Том почему-то обиделся. Одна его половина — разумная — твердила, что не факт, что он бы не стал есть тоже самое и драться за кусок хлеба, окажись он рядом с Яковом. Вторая — легкомысленная — если Якову удалось добыть немного еды, он бы мог и им с Биллом принести, потому что вчера ночью Том думал, что надо будет и Якову оставить хлеба и молока. Потом вторая половина обрадовалась, что раз Яков уже поел, то и делиться с ним больше не надо. А значит, им с Биллом больше достанется. Том мысленно пристыдил себя за все варианты мыслей.
— Я к брату, — пискнул он и мышью юркнул в нору.
Билл спал в позе эмбриона, поджав ноги. Том, чуток повозившись, забрался к нему под бок, и брат тут же вытянулся, обнял его и прижался к разгоряченному от бега и простуды телу.
— Клянусь тебе, мы выберемся отсюда. Я еще не знаю как, но выберемся. Назло всем. Вопреки всяким наракам и зернам кунжута, — прошептал он в его закрытые глаза и поцеловал в кончик носа. — Вопреки всему, понял?
Билл кивнул и улыбнулся. Причмокнул и поежился, закидывая на него ногу, а голову пристраивая на плече. И Том поклялся сам себе, что никому его не отдаст.
Он проснулся от ощущения, что на него кто-то смотрит. Осторожно приоткрыл один глаз. И широко улыбнулся. Брат навис над ним и бережно сдувал с лица волоски.
— А у тебя борода растет, — сообщил с улыбкой.
Том фыркнул и попытался отвернуться, закрыв проснувшийся глаз. Билл ладонью развернул лицо обратно к себе.
— Вот тут несколько волосков, — ткнул пальчиком в подбородок, — И вот тут на щеке. Выдернуть?
— Свали, — беззлобно пихнул его локтем в живот.
Билл засмеялся, и голова упала ему на грудь. Том потрепал волосы и зевнул. Глаза отказывались открываться.
— Мне такой кошмар приснился. Я все никак не мог проснуться, — тихо произнес Билл.
— М?
— Как будто я оказался за забором и играл Красную Шапочку в спектакле, в котором всех убивали.
— Какой мерзкий спектакль, — поморщился Том, моментально просыпаясь. — Давай не будем говорить об этом.
— Нет, ну ты дослушай, — острый подбородок пребольно уперся в грудь.
Том хотел зажать ему рот, чтобы тот замолчал, но из Билла лились слова, как из прорвавшейся трубы.
— А потом она, наша коменданша, велела всем раздеться и меня чуть не трахнули. Представляешь? — шептал заговорщицким голосом он. — А я еще лежу и думаю, ссать хочу, прям на столе сейчас обделаюсь.
Том заскрежетал зубами и сжал кулаки.
— А потом как будто бы я пришел к тебе и рыдал, как девчонка. Не, ну бред же!
— Бред, — улыбнулся Том и крепко его обнял. — Бред… — повторил тихо.
Как два маленьких щенка с одинаково заспанными глазами, опухшими физиономиями, всклокоченными волосами, они на четвереньках вылезли из норы. Одновременно посмотрели на какой стороне солнце — нависло над самым горизонтом. В один голос чертыхнулись. Повернулись друг к другу и хихикнули.
— Весь день проспали, — констатировал Том.
— А что еще делать? — пожал плечами Билл.
— Эй, еду дают, — крикнул проходящий мимо мужчина.
— Еду? — подскочили близнецы.
Билл тут же юркнул обратно за мисками. Том встал и осмотрелся. Мужчины торопливо стекались к воротам. Сердце гулко стучало в груди. Яков, скотина, опять не предупредил! Хрен ему, а не их хлеб, надежно спрятанный в укрытии. Потом он что-нибудь наврет Биллу и про молоко, и про полбуханки, и даже про таблетки. Пусть думает, что все это было сном. Так лучше всего.
— Том… — растерянно выбрался Билл наружу, протягивая ему какую-то ерундовинку. — Том… — Он поднял огромные глаза на брата и дрожащим голосом спросил: — Это был не сон? — В ладони лежало несколько осколков скорлупы. — Прилипло… к животу…
— Сон! — злобно гаркнул на него Том неожиданно для самого себя, сбивая скорлупу с ладони. — Это был сон. — Схватил за предплечье и потащил за собой к воротам. — Там еду дают, а ты о какой-то фигне думаешь!
— Мы ведь не все вчера сожрали? — зашептал, извернувшись.
— Хлеб и молоко есть. Но пока дают, надо брать. Если они опять нас кормить не будут, съедим то, что ты принес.
— Почему ты не сказал?
— Не хотел тебя расстраивать. — Они встали в очередь. — Тебе надо быть осторожным. Та…из твоего сна… В общем, она опасна.
— Я знаю! — истеричным шепотом просипел Билл.
— Тебе повезло. Обычно она всех расстреливает.
— Ты мне это рассказываешь? — взвился он.
Том схватил его за плечи и встряхнул:
— Как только ее увидишь — уходи. Не смотри на нее, избегай ее, опасайся ее. И никуда не отходи от меня.
— Том, я не маленький, — скинул он его руки и гордо выпятил подбородок.
— Дурак, — снисходительно ухмыльнулся Том.
— Сам дурак, — ехидно усмехнулся Билл.
Очередь двигалась медленно. К тому же прошел слушок, что еды может не хватить. Те, кто стояли дальше, начали подтягиваться к тем, кто стоит ближе. И вскоре образовалась давка. Том бочком пробирался вперед, не особо наглея, высматривая в толпе знакомых — главным образом Якова, который должен быть в числе первых. Воздух вокруг постепенно начинал звенеть от напряжения. Билл внимательно поглядывал на стоящих у изгороди солдат с автоматами. Он вздрогнул, когда заметил крупного мужчину с маленькими серыми глазами и очень тяжелым взглядом. Тот походил на сервант в их гостиной дома. Высокий, широкоплечий, с большим носом и мясистыми ушами. Квадратный тяжелый подбородок. Внушительные кисти рук. Он снял фуражку, промокнул тыльной стороной ладони пот на лбу. Русые волосы коротко острижены. К нему подошла заместитель коменданта. Блондинка на его фоне была такой маленькой и хрупкой, что сердце бы обязательно защемило от умиления, если бы Билл собственными глазами не видел, как она расстреливала людей. Мужчина что-то ей сказал. Она кивнула и бросила на пленных полный ненависти взгляд. Билл тут же спрятался за стоящих рядом. Том прав — второй раз ему может так не повезти. Билл переступил с ноги на ногу и выглянул из-за чужого плеча, наблюдая за парочкой. Сейчас они вели себя, как начальники. Женщина раздавала приказы. Солдаты торопливо их исполняли. Мужчина разглядывал очередь. Что-то говорил женщине. Та отвечала, недовольно прищуриваясь.
— Билл, — откуда-то выскочил Том, отчего у Билла чуть разрыв сердца не случился от страха. — Котлы стоят прям перед воротами. И эти стоят перед воротами, — указал взглядом на комендантшу и мужчину. — Они видят всех, кто берет еду. Что делать?
— Слушай, — зашептал Билл Тому в ухо. — Нас не так часто кормят, чтобы пропускать кормежку. К тому же она меня отпустила. Зачем бы ей меня опять забирать?
— Не смотри на нее. Я попробую их как-нибудь отвлечь.
— Том, вот ты кретин, каких поискать надо! Мы с тобой близнецы! — перешел на свистящий шепот Билл. — Или ты думаешь, если пристрелят тебя, мне легче будет?
Том поджал губы и почесал затылок — нда, не подумал он как-то.
Шепот пронесся над полем, что еды — всего два этих котла, в которых почти не осталось подозрительного цвета похлебки. Мужики ринулись вперед, расталкивая друг друга локтями, с силой отпихивая более слабых и втаптывая их в грязь. Близнецы попали в самую гущу толпы. Билл ухватился за руку Тома, а тот сжал запястье брата. Их кидало из стороны в сторону. Кто-то засветил Тому металлическим краем миски по ребрам. Он охнул, но все равно старательно лез вперед, пробираясь к раздающим. Неожиданно их откинуло назад. Том, наступив на чьи-то ноги, поскользнулся и обязательно бы рухнул на землю, если бы Билл его не удержал, вытянул обратно.
— Это мое! — заорал кто-то. — Это мое! Ты украл мой хлеб!
Близнецы синхронно привстали на цыпочки, чтобы рассмотреть через плечи других, что происходит. В центре быстро образовавшегося небольшого круга сцепилось двое. Они со всей силы били друг друга по лицу и телу. Пихали и душили противника. У обоих разбиты носы и губы. Громкие крики и отчаянный мат.
— Яков! — ахнул Том. — Билл, это же Яков! Остановитесь! Что вы делаете? — начал протискиваться он вперед. Но кто-то положил на лицо пятерню и толкнул его обратно. Упасть не дали. Теперь уже не брат, а другие поймали мальчишку, поставили на ноги.
Странный хруст донесся до их ушей и… тишина. Мертвая тишина.
— Он хотел украсть мой хлеб. Он встал впереди меня, — набычившись, осматривал толпу дебошир.
Том растолкал людей и все-таки выбрался в круг.
— Яков… — прошептал с горечью. Яков лежал на животе, лицом в грязи. Со сломанной шеей. — Дерьмо…
Его кто-то дернул за шкирку обратно в толпу, потащил назад. В ворота быстро вбегали солдаты, окружали их. Пленных теснили, выстраивали рядами. Солдаты били их дубинками и прикладами автоматов, натравливали собак. В толпе Тома качнуло в одну сторону, а Билла в другую. Их тут же разъединило. Они попытались прорваться сквозь оцепление, но оба получили свою порцию побоев, пришлось остаться каждому в своей группе.
Когда относительный порядок был восстановлен, комендантша, кривясь и морщась, аккуратно ступая чистыми сапожками по жидкой грязи, зашла в лагерь. Обвела всех спокойным взглядом, брезгливо посмотрела на труп. Медленно пошла вдоль рядов, разделенных автоматчиками. Том замер, рыская взглядом по нестройным шеренгам, в нелепой надежде рассмотреть брата. Он не мог лезть в первые ряды. Они действительно похожи так сильно, что мама в детстве оставляла им волосы разной длинны, чтобы можно было отличать одного от другого. Это потом, когда появились родинки — у Билла под губой, а у Тома на щеке, — их снова стали стричь одинаково. Но внутренний голос ему подсказывал, что вряд ли комендантша сильна в таких тонкостях. И для себя Том давно уже решил, что если надо выгородить брата, если это спасет ему жизнь, убережет от опасности, он выдаст себя за него без раздумий. А может быть Билл прав — зачем он ей, если она сама его отпустила? Просто у Тома паранойя и гиперболизированная боязнь за брата. Но если надо, он готов немедленно умереть вместо него.
Комендантша не дошла до Тома, повернулась к нему спиной, намереваясь идти назад. Отчего он облегченно шумно выдохнул и вытер о куртку потные ладони. Она подозвала к себе сержанта и что-то шепнула. Тот тут же вытянулся по стойке смирно и отчеканил:
— Так точно, мэм.
Билла, мимо которого только что проплыла женщина, бросило в жар. Казалось, его огрели по плечу горячей сковородой. Он затылком почувствовал, что она смотрит на него. Повернулся и замер, встретившись с ней взглядом. И понял, что никто никуда его не отпускал. Однако комендантша развернулась и неспешным шагом отправилась обратно. Он облегченно шумно выдохнул и вытер о куртку потные ладони, чувствуя, как неистово колотиться в груди сердце. Кажется, пронесло.
Комендантша снова остановилась и строго посмотрела на пленных, а потом, громко и четко выговаривая каждое слово, произнесла:
— Мы, граждане демократического мира, относимся к вам, свиньям, по-человечески. Но вы, видимо, только что слезли с деревьев и не умеете вести себя по-людски. Что ж, если вы понимаете только жестокость, то она вам будет. Зачинщика и пять любых здесь присутствующих из этого отряда расстрелять.
И Билл чуть не упал в обморок, когда понял, что она указала рукой на сторону Тома. Ведь Тома могут схватить! Господи, путь не он! Только бы не он! Господи, если ты есть, спрячь Тома от чужих глаз, укрой от чужих рук!
Она едва заметно улыбалась, видя, как люди разбегаются в страхе от спешащих к ним солдат. Она с удовольствием смотрела, как они давятся у котлов и умоляют дать немного еды, и только стоящие перед ними автоматчики останавливают обезумившую голодную массу. Она повернула голову и заметила растерянный взгляд того, ради кого сегодня было принято решение о кормежке, кому должны быть благодарны эти пять тысяч баранов, сбившихся в тупое стадо и мечущихся по полю, предчувствуя бойню, кто спас несколько жизней своим присутствием слева от нее, и кто забрал несколько жизней своим отсутствием справа от нее.
Она еще раз глянула туда, где только что стоял мальчишка. И, аккуратно ступая, пошла к воротам.

а как ты его закроешь? к тому же биль знает, что у тома хватит ума спрятаться. так что толку дергаться?

спасибо, дорогая, я постараюсь ))))))

5.

Одинокий выстрел пронзил ночную тишину. Тут же вдалеке забрехали собаки. Лай подхватили псы курсирующих туда-сюда вдоль забора охранников. Послышались голоса и крики. Через несколько минут все стихло. Том, совершенно опустошенный, без единой мысли в голове, вздохнул и тихо заплакал, сжавшись в комок, обхватив голову руками. Это не было похоже на какую-то острую боль. Это не было похоже на страх или испуг. Он не испытал никаких эмоций, ни яростных и агрессивных, когда хочется остановить землю и повернуть время вспять, ни тех, от которых застываешь и не можешь больше сделать ни единого вздоха. Он не испытал ничего, кроме сильнейшей усталости. Его сердце все так же билось, хотя, казалось, обязано остановиться. Его тело все так же шевелилось, хотя должно было тут же застыть соляным столбом. Только мыслей в голове не было ни одной. Лишь горькие слезы капали на землю.
Но и слезы вскоре высохли. По крайней мере, так казалось Тому. Он смотрел перед собой в темноту и понимал, что до утра не дотянет. Потрескавшиеся губы тронула улыбка. Не дотянет…
— Томми, — кто-то дотронулся до щеки. — Томми… Мой бог, ты ледяной! Томми… Ты что, плачешь? Томми, ты что?
Рук касалось теплое дыхание. Нос тут же уловил запах спиртного, еды и тушенки. Рот моментально наполнился слюной, а мозг заработал — еда, еда. Том встрепенулся и с тревогой посмотрел на брата.
— Ты с ума сошел? — шептал Билл, растирая его ладони, а потом большим пальцем вытирая мокрые щеки. — Зачем ты тут сидишь на холодной земле? Ну болеешь ведь… Томми, если с тобой что-нибудь случится, я же умру в тот же день. Ну почему ты такой безответственный?
По мере того, как включались другие участки мозга, лицо Тома менялось с обеспокоенно-голодного до вопросительного и удивленно-злого. Причем Билл почувствовал, как сознание брата наполняется неконтролируемой злостью, и понял, что спускать Том ее будет на нем.
— Меня нельзя бить, — быстро пролепетал он, прислоняя его руки к свитеру. Под свитером оказалось что-то круглое и теплое. Билл переложил ладони еще в пару мест, и Том понял, что сейчас утонет в собственной слюне. — Пойдем к нам, у меня нет желания ни с кем делиться.
Том не смог встать. От долгого сидения ноги затекли так, что Биллу пришлось осторожно их массировать несколько минут. Том рассматривал его в свете луны и все плотнее сжимал губы. Брат был вымыт, одет в теплые, какие-то старомодные вещи, весел и румян. По не закрывающемуся рту Том понял, что нюх не подвел — он пил. Судя по темному языку — красное вино. Судя по довольному лицу — Билл прекрасно провел время. Перед глазами тут же встали окровавленные тела, грязные мертвые руки, презрительные взгляды охранников, весь кошмар, который он пережил, все отчаянье и страх, граничащий с сумасшествием. И злость опять подобно рвотной массе понеслась снизу вверх, ударяя в мозг.
Билл успел отреагировать — зажал ему рот ладонью и прошипел в ухо:
— Пожалуйста. Я все объясню. Только не ори. — Добавил так ласково, как только смог: — Пожалуйста.
В этот раз Биллу пришлось вести Тома в их нору. От пережитого стресса и переохлаждения, он как-то раскис и потерялся. Билл всю дорогу бережно поддерживал его за талию, не давай поскользнуться и упасть. Лишь около норы, наконец-то отпустив брата, он воровато огляделся и достал из-под свитера банку тушенки и бутылку с вином — боялся пролить. Том пропустил его вперед. Еще раз окинул окрестности внимательным взглядом и полез следом.
— Вот, — Билл в темноте осторожно нащупал его руку и вложил в нее тушенку. — Это тебе. Я попросил подогреть. Не хотел, чтобы ты ел холодное. Еще немного вина и пирожки с мясом, яблоком и джемом. А это вода. — Он положил ему на колени сверток с пирожками, поставил рядом вино и флягу с водой. Убедился, что брат держит пироги и погладил его по плечу.
— Что это? — едва слышно просипел Том впервые за все это время.
— Это еда, Том. Я сказал, что не дотронусь до их еды, если они не разрешат мне взять что-то с собой. Так и сказал, — голос виновато дрожал.
— Билл? Что это?
Он резко отвернулся, хотя мог и не крутиться — в норе было абсолютно темно, и Том не мог увидеть бегающего взгляда.
— Ко мне подошел солдат, сказал, чтобы я следовал за ним. Привел в дом. Там тот мужик… ну… ну, который…
— Что он сделал тебе? — неприятно резанул по ушам срывающийся на фальцет голос. Том тяжело закашлял. Горло сильно драло.
— Ешь, — устало буркнул Билл, доставая из гетра ложку и осторожно поднося к руке Тома. — Банка открыта, сними одну банку и отогни крышку. Только не облейся, там сок… Ничего он мне не сделал. Велел вымыться и за стол с собой посадил. Там еще комендантша была. Она больная какая-то. Все порывалась меня застрелить, а Майкл не давал.
— Что он хотел?
Билл нервно дернул плечами и опять отвернулся.
— Ничего. Спрашивал откуда я. О родителях тоже спрашивал. Потом я рассказал ему, как мы переживали войну у тети Габи в Дрездене. Как чудом спаслись во время бомбежки… Только, Том, я про тебя ничего не сказал. Я не знаю, чего они от меня хотят, и если со мной что-то случиться, ты не пострадаешь.
— Ты дурак?
— Я хочу выжить и всё для нас сделаю. Но если у меня не получится, то хотя бы ты останешься в живых. Здесь, среди этих людей, затеряться проще. Там я один на один… с комендантшей. Но пока меня Майкл опекает. Он дал мне эту одежду. Я взял свитер для тебя. Сказал, что очень холодно, и напялил на себя одежду и для тебя. Том, это наш шанс выжить, понимаешь? Вот, тут для тебя теплые носки, шарф, свитер, теплая рубашка… Я сейчас сниму всё, что принес для тебя. Я хочу выжить, Том. Мне всего семнадцать.
— Какова цена?
— Я не знаю… Но он… Он сказал, что пока комендантша меня не тронет. Я под его защитой и могу не бояться.
— Что ты должен делать? И не смей мне лгать!
— Ничего. Он не просил меня шпионить. По-моему им вообще нет до нас никакого дела.
— Билл, с чего бы ему быть таким добрым? Сам подумай.
Билл промолчал. Начал медленно снимать с себя куртку, меховую жилетку, оба свитера и рубашку. Стало очень холодно. Кожа покрылась пупырышками, хотелось побыстрее одеться обратно. Еще было очень обидно. Майкл категорически не хотел соблюдать их договор и дать ему с собой хотя бы один пирожок. Билл применил все свое очарование, обаяние и красноречие, объясняя, что еду не просто надо дать, но и подогреть ее. Он знал, что Том сидит один, на дворе ночь, и он наверняка замерз. Билл торговался, торговался до последнего, так, словно от этого сейчас зависела его жизнь. Ну, точнее, жизнь и правда зависела. Жизнь Тома. Будь Билл трезвым, он бы скончался от страха. Но комендантша ушла, а Майкл не казался ему таким страшным и ненормальным. И все равно он так налакался на нервной почве, что на радостях хлопал Майкла по плечу и, смеясь, утыкался лбом ему в плечо. И торговался, выпрашивал, что-то доказывал. Майкл хохотал громко и заливисто, но уступать не спешил. Билл тоже уперся. И мужчина, в конце концов, сдался. А потом Билл напяливал на себя одежду, рассказывая, как ему безумно холодно и не хватает для полного счастья вон того, того и обязательно вот этого, он бы еще много всего унес в руках, но Майкл, гад, не дал. Он улыбнулся, услышав, как наконец-то скребется ложка о стенки банки, а Том тихо причмокивает и почавкивает.
— Ешь, ешь, — приговаривал Билл, торопливо одеваясь обратно, на ощупь приводя в порядок их подстилку и извлекая тонкое драное одеяло из дальнего угла. — Надо было просушить его, — поморщился он, трогая влажную ткань.
— Я чуть с ума не сошел, — пожаловался Том. — Они кого-то расстреляли. Я думал, что и тебя тоже. Еле уговорил, чтобы разрешили посмотреть. А потом меня заставили грузить трупы, а солдат по секрету сказал, что тебя в дом забрали…
— Прости меня, — подполз к нему Билл. — Я знал, что ты будешь волноваться… Но я не мог ничего сделать.
— Билл, а если с тобой что-нибудь случится? — ухватил его Том за рукав. — Там, в доме… Я же не смогу тебе ничем помочь…
Билл вздохнул и обнял брата.
— Давай спать. Мы с тобой сыты, а, значит, есть шанс. Два дня назад у нас не было ничего. А сейчас есть шанс. И надо его использовать.
— Я боюсь. Какова цена этого шанса?
— Не важно. Важно выбраться отсюда.
— Важно, Билл. Если это моя или твоя жизнь…
— Не важно, Том. Мы спасемся. Обратной дороги нет. Майкл сказал, чтобы я вечером подошел к воротам. И это был приказ. Если я откажусь…
— Нет! — вдруг отшатнулся Том. — Нет! Как твой старший брат, я запрещаю.
— Ты хочешь, чтобы еще кого-нибудь расстреляли?
— Какое мне дело до всех?!
— Том, у нас будет еда и вода, как ты не понимаешь? Я постараюсь его убедить, что нас надо отпустить. Скоро май, скоро будет тепло. Это значит, что начнется тиф и дизентерия. Как только землю перестанет подмораживать, из нее полезут болезни пострашнее простуды. Нам надо убираться отсюда, понимаешь?
— А если ты не вернешься? Если они тебя расстреляют? Если…
Билл накрыл его рот ладонью.
— Пока я жив, я буду возвращаться к тебе в любом случае. Что бы ни случилось, я обязательно буду к тебе возвращаться.
— Я буду ждать тебя.
— Клянусь, — улыбнулся он.
— Нет-нет, — замотал Том головой. — Поклянись, что если у тебя будет шанс спастись, ты спасешься без оглядки на меня.
— Клянусь, что мы, Том, спасемся. Клянусь, что я все сделаю для этого. А ты сделай так, чтобы мне было к кому возвращаться, чтобы было ради кого жить.
— Дурак, — буркнул Том с улыбкой. — Какой же ты у меня все-таки дурак.
Они опять залезли в свой спальный мешок из застегнутых вместе курток, плотно прижались друг к другу. Билл устроился у Тома на плече, оплетя его руками и ногами. Том чмокнул его в макушку и крепко обнял. Теплая тушенка и терпкое вино благотворно влияли на молодой организм. Живот довольно урчал, из-за чего засыпающий Билл то и дело похихикивал, а Том злился и переставал его успокаивающе поглаживать по плечу, тыкал тонкими пальцами куда-то под ребра. Билл смеялся и дергался, принимался возиться, снова удобно устраиваясь на Томе.
Спали они тоже беспокойно. Тому снилось, что Билла у него отбирают. Он цепляется за него, виснет на руках, падает, хватает за ноги, а высокий крупный мужчина с маленькими серыми глазками тащит его брата прочь, не обращая внимания ни на мольбы, ни на слезы. Том обнимал его во сне обеими руками, все время норовил закинуть ногу на бедра, он подсознательно прятал его от этого жуткого мужчины, старался защитить, укрыть, спасти. Биллу тоже снился кошмар. Он убегал от неведомого преследователя по горящей не то деревне, не то городу, прятался в полуразрушенных домах и подвалах. Он искал Тома. Но не мог кричать громко — за ним кто-то шел по пятам, тот, кто должен его убить, кого он привлечет своим криком. Он пытался смешаться с толпой, бежал, смотря под ноги. Половина женщины на заборе с обгоревшей кожей и вывернутыми ребрами призывно ему улыбалась и протягивала сумочку. Билл в страхе шарахнулся от нее и громко-громко заорал. И именно в этот момент перед ним предстал его преследователь, он же судья и палач. Билл нервно хихикал, поднимаясь на эшафот, и подмигивал брату, который точил топор… Когда топор перерубил ему позвонки, он дернулся и наконец-то проснулся.
— Тсссс, — протянул Том, поворачиваясь к нему лицом и крепко прижимая к себе. — Это сон. Все хорошо. Просто сон. Это пройдет. Сны всегда проходят и уходят в небытие. Помнишь, как бабушка говорила — надо умыться и прошептать…
— Куда вода, туда и беда, — сонно пробормотал Билл, утыкаясь носом ему в грудь. — Я очень боюсь, Томми. Я безумно боюсь.
— Я тоже… Я… тоже… Не ходи никуда, пожалуйста. Ради меня, не ходи. Если с тобой что-то случится, я умру.
— Ну что со мной случится? — хорохорился Билл. — Два раза уже ничего не случалось. — И добавил шепотом: — Лишь бы комендантша не пристрелила.
День прошел спокойно. Съев пирожки и выпив молоко, они грелись на солнышке, сидя рядом с одеялом и подстилкой, которые были развешены на двух палках с веревкой, взятых у соседей на прокат. Они смеялись, улыбались и дурачились, болтали с соседом — смешным дядькой в очках с треснутыми стеклышками. Он, оказывается, прошел всю войну, был дважды ранен, и вот… командование сдало их в плен. Рассказывал, как воевал с коммунистами, замерзал в русском поле и тонул в русских топях. Удивительно, но русские были такими же людьми, как они, так же страдали от морозов, мошкары и вшей. И так же ему помогали русские бабы, когда он болел воспалением легких и едва не остался без ног от обморожения. И для него стало странным в какой-то момент, что вот он должен убивать этих людей, и, самое главное, не понятно за что. Билл кивал, нес какую-то ерунду про то, что все люди братья, а война пережиток прошлого. Том смотрел на него и старался запомнить. На душе тяжело и муторно. Скоро вечер, и чем ниже склонялось солнце к горизонту, тем нервознее становился младший и мрачнее старший.
— Не ходи, я прошу тебя, — бычился Том.
— Майкл просил, чтобы я пришел.
— Будем считать, что ты отказался.
— Том…
— Билл, — резко прервал его брат. — Тебе там нечего делать.
— Том, я не могу. Он сказал, что если я не приду, он будет отстреливать по одному человеку до тех пор, пока я не появлюсь. Ты хочешь, чтобы меня разорвали ночью свои же?
Том застонал, закрыв лицо ладонями.
— Я пойду с тобой, — поднялся решительно.
— Не надо. Он ничего не знает о тебе, и я не хочу, чтобы знал. Пойми, если со мной что-то случится…
— Я пойду с тобой, — отчеканил Том каждый слог.
— Идиот! — взорвался он. — Я не понимаю, что ему надо от меня! Ты — мое слабое место. Сейчас я один для него, а, значит, меня нечем шантажировать. Пожалуйста, доверься мне. Как только я пойму, что там безопасно, я скажу ему про тебя.
— Оттуда никто не возвращается, Билл! — шипел Том. — Ты хочешь, чтобы тебя убили? Все в один голос говорят, что попасть к ним в дом — это верная гибель, и наши, и их солдаты. Мне вчера американский конвоир так и сказал, что лучше бы тебя расстреляли, чем в дом к ним отвели. Ты что, не понимаешь, что добром твоя дружба с этими нелюдями не кончится?
— Какая дружба? — подлетел к нему Билл вплотную и зарычал прямо в лицо. — Заебись, какая у меня с ними дружба под дулом пистолета! Не хочешь сам сходить и подружить с ними? Комендантша палит по людям, словно это консервные банки. Она даже не задумывается, что кого-то убивает. Она меня первый раз не пристрелила только потому, что ей Майкл помешал. Она стреляла в меня. Вчера… — Он прикусил язык, понимая, что взболтнул лишнего. Брату не надо этого знать. — Том, Майкл опекает меня по какой-то причине. Я пока не понимаю по какой. Но если это так, то я хочу вырваться отсюда с его помощью. Скоро май. Если мы дотянем до мая, то не факт, что переживем его. Пожалуйста, доверься мне. Я вытащу нас отсюда.
— А я? — едва слышно спросил Том. — Я не могу сидеть, сложа руки, зная, что тебя могут убить, что ты унижаешься. Билл, мне кусок в горло не лезет, когда я думаю, как ты его достал.
— А ты не думай об этом, — улыбнулся он.
Том упрямо поджал губы и засопел, глядя исподлобья в никуда. Билл терпеливо ждал его решения. Он должен понять. Да, ему, Биллу, плевать на всех, кроме брата, пусть хоть всех перестреляют. Но если они доберутся до Тома, это будет катастрофой. И пока Билл не разберется, с чего это американский полковник вдруг проникся к нему симпатией, о Томе он не заикнется. И пусть не думает, что ему не страшно. Страшно, еще как страшно. Но Том не должен об этом знать. Не должен знать, что Билл боится их до полного ступора, парализации мышц и разума, до обморока, если хотите. Что сейчас для него каждый день может стать последним. Том не должен этого знать, а Билл все сделает для того, чтобы их спасти. Потому что если бы на его месте оказался брат, он бы все делал точно так же.
— Я буду ждать тебя около ворот, — тихо и хрипло произнес Том.
— Хорошо, — так же тихо ответил Билл, заставляя себя улыбнуться.
— И если ты не вернешься…
— Я вернусь.
— Я буду ждать.
Он проводил его почти до ворот. Увидел, как к брату тут же подошел какой-то солдат и повел в сторону казарм. Том тоскливо смотрел ему в спину, зная, что Билл чувствует его взгляд. Несколько раз он оборачивался, и они встречались взглядами. Если бы только Том мог подбежать к нему, схватить и тащить за шкирку обратно в их нору, а еще лучше подальше. Но Том не мог. А Билл не мог не пойти. Его бы убили. Том внутри себя знал это — если брат не пойдет добровольно, то его убьют. И брат шел. Сам. Добровольно, черт дери этих ублюдков! Том подошел к забору и сел чуть в стороне. Он будет ждать. Билл вернется. Он ведь знает, что Том его ждет.
— Есть хочешь? — спросил Майкл, отламывая от плитки шоколада небольшой кусочек.
Билл топтался в дверях, не зная, как себя вести. Его привели в комнату мужчины. Он видел, как тот запер дверь и убрал ключ в карман. Успокаивало то, что сюда не войдет комендантша. Напрягало то, что они остались наедине. Билл осмотрелся — стол, трюмо, шкаф, стулья, кресло, кровать. Есть он хотел. Но на столе не было еды. Только еще одна плитка шоколада и вода в графине. Он криво улыбнулся, пугливо отступая к двери и упираясь в нее спиной.
— Спасибо… эээ… господин полковник. — Не нравится ему все это.
— Майкл. Вроде бы мы вчера договорились, — он подошел к парню и похлопал по плечу, приобняв. — Проходи. Как спалось?
— Спасибо, — Билл сел в кресло.
— Вчера ты был более общительным. — Майкл расстегнул две верхних пуговицы.
Билл поджал ноги и обхватил колени. Его отчего-то начало колотить. Ступни и ладони стали холодными. Губы задрожали.
Майкл заметил это.
— Ты замерз? — спросил ласково, почти как родной отец. — Иди сюда. — Дотронулся до стены. — Здесь тепло.
— Спасибо. — Он сжался в комок, уткнувшись носом в колени. В воздухе что-то витало неуловимое. Билл не очень понимал, что именно, но закрытая дверь его очень напрягала. Зачем закрывать дверь? За ней же все равно стоит охранник. Он не собирается нападать, ведет себя спокойно и даже несколько трусливо. Зачем запирать дверь?
— Иди сюда, — в голосе Майкла послышался металл.
— Мне не холодно, — попробовал проявить твердость характера Билл. Но дрожащий голос выдал его с головой.
Майкл улыбнулся. Подошел сам.
Билл непроизвольно сжался, втянув голову в плечи.
Он провел рукой по его волосам. Мягко потрепал их. Коснулся открытой шеи. Потеребил мочку.
— Почему от тебя опять пахнет? — недовольно.
— Потому что я сплю на голой земле в окружении немытых мужчин, чтобы не замерзнуть, — пробормотал он.
— Это ты вчера им набрал столько еды? Или сам все ночью съел? — захохотал Майкл. Подошел к двери, открыл ее и приказал негромко: — Ведро теплой воды мне сюда и большое корыто. Мыло захватите и чистое полотенце.
— Слушаюсь, сэр, — привычно вытянулся капрал. Билл его уже почти ненавидел.
В голове истерично стучалась одна мысль, но Билл старательно ее отгонял.
— Тебя никто не обижает?
— Нет.
— Что вы делаете?
— Ничего. Спим, общаемся или помогаем друг другу укрепить укрытия. Когда кто-то умирает, те, кто может, относят трупы к воротам. Но таких с каждым днем все меньше. Людей надо хоть иногда кормить.
— Ну, тебе-то жаловаться не на что.
— Я и не жалуюсь. Я просто не понимаю, за что.
— А ты знаешь, какие зверства творил твой народ?
— А чем вы отличаетесь от моего народа сейчас? — вызывающий взгляд глаза в глаза.
Майкл ухмыльнулся.
— Ты слишком мал, чтобы рассуждать на такие темы.
Капрал притащил корыто. Аккуратно разложил на стуле полотенце и кусок мыла. Через несколько минут вернулся с ведром воды. Когда он вышел, Майкл снова запер дверь.
— Раздевайся, — бросил он, сгоняя его с кресла.
Вместо этого Билл вцепился в ворот рубашки и сжался, словно стыдливая школьница. Майкл вздохнул и достал пистолет.
— Я умею считать по-немецки только до трех. Раз. Два, — щелкнул предохранитель. Билл побледнел. — Тебя мгновенно или хочешь помучиться? — Он прицелился.
Какой-то очень дальней извилиной Билл понимал, что он пугает. Просто пугает. Но память тут же подкидывала картинки жестокой расправы с другими, в том числе с военнослужащими из их собственной армии, и Билл впал в оцепенение, словно маленький мышонок, впервые увидевший кошку. Майкл держал его на прицеле. Подошел, приставив дуло ко лбу. Билл лишь успел заметить, что курок взведен, одно неловкое движение и его мозги красиво орошат стены комнаты. От этой мысли сердце перестало биться совсем, он забыл, как дышать, а пальцы свело судорогой. Майкл улыбался, свободной рукой убирая его руки, расстегивая рубашку и медленно, слой за слоем, снимая с него одежду. Провел пальцами по выступающим ребрам и впалому животу, который Билл от страха втянул так, что, казалось, можно прощупать позвоночник. Кюлоты держались исключительно на косточках. Майкл расстегнул пуговку и легким движением скинул их вниз. Теплые шерстяные подштанники и кальсоны сползли сами.
— Раздевайся, — спокойно приказал он.
Все еще не смея вздохнуть, Билл осторожно выпутался из одежды, робко отступая на шаг.
Майкл взглядом велел встать ему в корыто. Взял ковш и зачерпнул немного воды. Начал поливать вмиг покрывшегося красными пятнами мальчишку. От напряжения того трясло, словно его выкинули голым на улицу. Убрав оружие, он взял мыло и принялся круговыми движениями натирать худющее тело, одной рукой лаская плечи, грудь, спину, размазывая по ним мыльную пену. Было забавно наблюдать, как мальчик сжимается, как подрагивают мышцы, как отклоняется тело. Он не делал ему больно, просто гладил, отмывал от неприятного запаха. Добрался до паха. И Билл все-таки попробовал ему помешать — когда Майкл хотел убрать его руки, он ясно дал понять, что это место трогать не надо. Мужчина улыбнулся и, глядя прямо ему в глаза, настойчиво скользнул вниз. Рука туда-сюда прошлась по стволу, несильно сжала мошонку, мягко погладила бедра.
— Ты уже встречался с девочками? — спросил Майкл. — Или с мальчиками? Кого ты предпочитаешь?
Билл вздрогнул, словно его ущипнули.
— Никого, — пролепетал быстро.
— Ну же, расслабься. Разве я делаю тебе больно?
— Нет.
Майкл неторопливо мыл спину, спускаясь на поясницу. Билл зажмурился и закрыл лицо руками. Боже, так стыдно, так кошмарно и ужасно. Если бы мама узнала, она бы прокляла его. Пальцы между ягодицами. Билл тут же сжал мышцы. Майкл смыл с него мыло. Вытер полотенцем и на руках отнес на кровать. И неожиданно до Билла дошло, зачем Майкл запер дверь. Он подавился этой мыслью. Схватил одеяло и метнулся в угол кровати, прикрываясь.
— Послушай, Билли, если ты будешь умницей, то я дам тебе с собой еще еды. Ты ведь голодный, да? Если хочешь, я применю силу. Я все равно возьму. Но будет лучше, если ты не будешь сопротивляться. Для тебя же лучше. — Майкл говорил совершенно спокойно, как если бы разговаривал с другом о переменах погоды. — Выбирай. Насилие и пуля в лоб. Или добровольно и еда. Я даже обещаю, что тушенку подогреют как вчера. Хочешь, я дам тебе две банки тушенки? На сегодня и завтра.
Билл так и сидел в углу, спрятав лицо в складках одеяла. Майкл ухватил его за лодыжку и дернул на себя.
Он не сопротивлялся. Просто закрыл глаза, чтобы не видеть происходящего. Было больно и неприятно, хотя Майкл сначала поковырялся в его заднице пальцами, а потом достаточно аккуратно вошел. Билл старался думать о чем угодно: о Томе, друзьях, учителе по истории, о соседской девочке, с которой дружил, о погибших белых мышах, лишь бы как-то отвлечься от происходящего. Из глаз текли слезы. Он кусал губы. Тело трясло, а икры сводило. Внушительных размеров член, казалось, доставал до желудка, раздирая нижнюю часть тела на две половины. Когда Билл зажимался от боли или пытался отодвинуться, Майкл натягивал его с особым рвением, до синяков вцепляясь в костлявые бедра. И мальчишка мычал, кусая руки, метался под ним, тихо поскуливал, стараясь содрать с себя сильные пальцы.
Билл не знал, сколько это длилось, — несколько минут или много часов. Майкл изменил угол и стал задевать что-то внутри, одновременно лаская его рукой. Билл почувствовал, что возбуждается. Он почему-то вдруг начал громко всхлипывать и убирать чужие руки со своего члена, что-то бессвязно бормотать. Вместо этого Майкл начал бить сильнее и активнее двигать рукой. Билл кончил на живот. Тут же принялся одеялом стирать с себя сперму. Несколько сильных, раздирающих на части ударов, и Майкл, громко застонав, замер, потом ударил еще и еще раз, словно выжимая из себя остатки семени. Выходить не спешил, наблюдая за рыдающим дрожащим мальчишкой. У него сегодня тоже первый раз. Майкл еще никогда не трахал мальчиков. Не то, чтобы он стремился понравиться, ему нет дела до этой маленькой потаскухи, отдавшейся за две банки тушенки, просто ощущения совершенно иные — узкий до боли проход, сильные, сокращающиеся при оргазме мышцы. И ему определенно понравилось. Захотелось повторить. Бедняжка даже не подозревал, что судьба подарила ему еще один день жизни.
Майкл лениво покачивал бедрами, наслаждаясь новыми ощущениями. Мальчик наконец-то смог расслабиться, и он не чувствовал никакого дискомфорта от нахождения внутри него. Нога Билла сползла с его плеча, вторую Майкл придерживал. Открывающийся вид тонкого дрожащего тела завораживал. Мужчина чувствовал, что снова возбуждается. Два раза подряд — такого с ним никогда еще не было. Он поднял ногу обратно на плечо, подтащив его к себе максимально близко. Наклонился вперед, просунув руки под плечами и натянув его на себя, поднимая бедра, фактически складывая парня пополам. Начал двигаться сильно и агрессивно, буквально врываясь в плоть. От боли мальчишка закричал. Он накрыл его рот своим и не менее грубо начал кусать за губы и язык, вторгаясь внутрь, стукаясь с ним зубами. Билл пытался вырваться, отталкивал его, что еще больше возбуждало мужчину. И тут его накрыло. Бетти, его маленькая нежная Бетти, которую он так любил, так обожал, в объятиях другого. И Майкл четко видел ее лицо, кривящееся от удовольствия, и полуприкрытые глаза с дрожащими ресницами, и нежный розовый язык, облизывающий пересохшие губы. Майкл трахал ее, трахал так, как еще никогда и никого не трахал, доказывая, что он лучше, что только он достоин ее тела. Он кусал ее за шею, он с силой сжимал грудь в кулаке, он бил так, словно хотел порвать на две части. Доказать. Доказать, что он мужчина, который ее достоин. Настоящий мужчина. Он бил до тех пор, пока тело под ним не обмякло и не перестало трепыхаться. Он кончал с громким стоном, и ногти ползли по спине, оставляя красные полосы. Упал, накрывая собой маленькую Бетти, которая уже не сопротивлялась, не рыдала и не кричала. Майкл приподнял мальчишке веко — зрачок расширен. Он убрал голову, заслоняющую свет, — зрачок не реагирует. Значит, не притворяется. Черт. Чуть теплой водой обмыл член. Надел штаны и велел капралу нагреть тушенку, как вчера, и поискать на кухне чего-нибудь оставшееся с ужина. После такого прекрасного секса хотелось перекусить и выпить. И пусть уже эта продажная немецкая шлюха проваливает отсюда, пока он добрый. Майкл достал сигару, срезал кончик и с удовольствием затянулся, подходя к окну. Бетти… Что же ты делаешь, чертовка?