Утро пасмурное, тяжелое, как металлический лист, серебристо-серое и давящее. На кухне из сломанного крана капает вода, и каждая капля гулким отчаянным эхом разбивается о стенки раковины. Впрочем, Тому все равно, какое сегодня небо, что кран надо бы починить, а горький кофе уже давно остыл. Ему последний месяц очень все равно.
Единственный важный предмет в его квартире – темно синий аппарат телефона, вокруг которого и крутится жизнь. На тумбочке кружка, окурки, рядом незаправленное кресло со свисающей простынью, а бутылка «Хеннеси» на полу тошнотворно пахнет чем-то безнадежным.
Ладонь левой руки сжимает синюю трубку от телефона, а пальцы правой закручивают провод в бесконечную спираль. Том внимательно вслушивается в мерный ритм длинных гудков, и ему кажется, что сердце стучит одновременно с ними – гулко и размеренно, словно в замедленном действии.
Он все-таки решается – в который раз – и набирает заветные цифры, словно клеймом выжженные где-то внутри.
Он не знает, что говорить, как говорить и зачем он вообще звонит. Просто так необходимо услышать хотя бы голос.
- Вы позвонили в квартиру Билла Каулитца. К сожалению, меня сейчас нет дома, поэтому вы имеете удовольствие поболтать с моим автоответчиком. Он почти такой же милый, как и я, правда-правда, только поет чуть хуже… Ну да ладно. Сейчас у вас в трубке что-то пропищит, и можете изливать душу. Исповедуйся, сын мой…
Такой знакомый родной смешок и в трубке раздается звонкий писк, оповещая о том, что  Каулитцу-старшему пора уже на что-то решиться в этой жизни.
- Билл…я… Я вот решил позвонить. И вот сейчас ты, наверное, фыркнешь, услышав мой голос - и удалишь запись. Я бы хотел…удалить тебя также, знаешь? Кнопку где-нибудь нажать, чтобы не думать, не слышать, не вспоминать,… Правда хочу, без шуток, это страшно угнетает, знаешь ли. И я опять о себе. Эгоист я, да ты и сам знаешь. И если ты все-таки слушаешь… Я звоню… - Том кашляет, глотая жесткий комок в горле – чтобы извинится.
Он замолкает  ненадолго, пытаясь собраться с мыслями, и с силой сжимает тонкий провод.
- Прости меня, слышишь? Прости, что не позвонил раньше, прости за все, что тогда наговорил. Я просто…запутался немного, понимаешь… Поэтому и орал тогда, поэтому и не задержал тебя. Прости. Прости. Прости. Только это и могу бормотать, как сопливая малолетка, да?
Голос ломается, как тонкое стекло, с противным скрежетом и звуком сдерживаемых слез.
- Извини меня. Я врал. Я не хотел, чтобы ты уезжал. Я не хотел на тебя кричать. Ты не шлюха. Ты просто делал свою работу… А я…я завидовал. И ревновал. Билл, прости меня. Вернись, пожалуйста.
На другом конце провода раздается какой-то шорох, скрип, что-то грохнулось на пол, а может, и разбилось, что-то зашелестело, какие-то бумажки скользнули по столу… Том прижимает влажную от частого дыхания трубку и жадно пьет эти звуки. Звуки чужой жизни. Чужой жизни родного человека.
Том слушает тихое дыхание брата, прерывистое, эфемерное, почти ненастоящее и едва слышное. Том думает, что у него галлюцинации, и ему просто кажется, что там, где-то на другом конце Берлина, Билл также прижимает трубку к уху, также касается ее губами…
–  Запутался, говоришь? - слышен голос брата. Он какой-то мокрый, влажный, будто заплаканный и в то же время колкий, злой.
- Извини.
- Разобрался?
- Прости меня.
- Том, – теплеет родной голос, который прежде разрывал стадионы. – Я хочу приехать.
- Билл… - на вдохе. Вдох такой глубокий, будто Том вдохнул свою душу обратно в легкие. Где она шлялась весь этот месяц, он не знает, но догадывается.
- Ты меня любишь? Ты так и не сказал.
- Очень. Приезжай. Пожалуйста.
- Я скоро буду и … и я скучал, Том. – очень быстро говорит Билл и щелчок оповещает Тома о том, что тяжелый разговор закончился.
В трубке раздаются короткие гудки, и Тому кажется, что сердце стучит также – наотмашь, сильно, но коротко, часто-часто и словно бы радостно.

Отредактировано Girl from 1000 meere (2010-07-08 18:04:51)

Спасибо за комок эмоций) Приятно)

Спасибо)

Спасибо, Лен) Я очень ценю твои слова)

Вам спасибо, Принц)
Вы на своем коне по всем моим фикам проедитесь?