Черный рассвет.
Автор: Аврора.
Бета: Juliet’t
Фандом: Tokio Hotel
Жанр: angst, drama
Категория: gen, slash
Рейтинг: R
Пейринг: Tom/Bill
Саммари: 1 сентября – прекрасный день. Еще не совсем холодно, но уже нет той изнуряющей жары. И ничто не испортит этот день, даже проливной дождь из человеческих слез.
От автора: это не является полноценным фиком, а скорее каким-то дополнением к «По лепесткам сирени», указанные выше рейтинг и Пейринг присутствуют только в дневниковых записях! Остальное же, больше похоже на психологический триллер, предупреждаю сразу!
Саудтрек к фику: The 69 Eyes «Brandon Lee».
Глава 1. Schreib den Riegel vor!
Achtung! Schan mal!
Selbst ist der Mann,
Sich heben mich
Das hat nichts auf sich!
Achtung! Sitz ruhig und
erwarte Anruf!
Heute ist ein letzter Tag,
Morgen ist eine letzte Nacht.
Мотылек бился о прозрачное стекло, колотил серыми крылышками, оставляя после себя грязные черноватые разводы. Я сидел в плетеном кресле–качалке, которое уже давно бы пора выбросить, но оно настолько старое, что мне попросту жалко. Когда-то в этом кресле вот так же сидел отец и читал нам с Лиззи сказки, а под конец начинал засыпать, щуря глаза и широко зевая. Я улыбнулся, вспоминая это, посильнее закутавшись в огромный плюшевый плед. Теперь, когда я остался один в нашем огромном доме, каждое воспоминание было для меня глотком свежего воздуха. На камине, отливая золотом, стояли три рамки с фотографиями. На одной мы с сестрой, еще маленькие, в невероятно теплый и солнечный осенний день стоим в обнимку между уже облетевшими кустами сирени в нашем маленьком, но невероятно красивом прохладными весенними днями садике. Лиззи как-то робко прижимается ко мне, из-под смешной шапочки торчат взлохмаченные белоснежные кудряшки, прямо как у мамы.
А сама мама жизнерадостно улыбается с другой фотокарточки, её голубые, вечно смеющиеся глаза дарили мне кусочек весеннего неба даже в самый пасмурный день. Но мама уделяла мне очень мало времени, когда я был маленьким, иногда она смотрела на меня с испугом и тревогой. Причину такого странного поведения я узнал гораздо позже, когда мне исполнилось двадцать лет. Но мамы не стало еще раньше, спустя девять лет после смерти дяди врачи поставили ей страшный диагноз: лейкемия. Мать лежала в лучших клиниках под присмотром специалистов высшего уровня, но результат оказался плачевным. Мама «сгорела» буквально за несколько месяцев, её глаза потускнели, а шикарные, волнистые локоны, которые так любил папа, выпали от постоянных химиотерапий.
Маму похоронили на нашем семейном кладбище рядом с могилой бабушки, а отец почти каждый день приходил туда, подолгу разговаривал о чем-то, сидя на земле и молча клал огромную охапку свеженарванной сирени.
Я перевел взгляд на последнюю фотографию. Там отец еще совсем юный стоит в обнимку со своим братом, оба улыбаются в объектив, только папа естественно, а Билл по-голливудски, наигранно.
Я ненавидел этого человека, в честь которого меня назвали. Я ненавидел его за то, что он, чуть не разрушив нашу семью при жизни, не успокоился и после смерти. Хотя отец не верил в это, он говорил, что его брат просто пропал и все время ждал его возвращения, вздрагивая от каждого телефонного звонка даже спустя много лет.
Я вздохнул, смахнув непрошенные слезы, и взял в руки выцветшее от времени фото в руки.
Отец умер чуть больше года назад. Возвращаясь домой с работы, он непонятно по какой причине выехал на встречную полосу и врезался в огромный грузовик. Его зажало в искореженной машине так, что медики сказали, стоит только освободить его, и он умрет.
И я разговаривал с ним в последние пятнадцать минут его жизни. Отец говорил, что не чувствовал боли, только невероятную легкость во всем теле. Он наказывал, чтобы заботился о сестре, потому что она всегда была легкомысленной и постоянно влипала в какие-то немыслимые истории. Но одну его фразу я запомнил навечно, она и сейчас вертелась у меня в голове: «Билл, теперь, когда уже все неважно, я хочу сказать, что я любил своего брата больше, чем всех остальных, чем твою мать. Я никогда не забуду его упоительные терпко–пьяные поцелуи. Найди его, Билл! Он жив, я знаю».
Я долго брел по залитой ночным дождем автостраде, не обращая внимания на летящие мне на встречу машины, просто так, в никуда.
Мне хотелось закричать, громко закричать…
Но я молчал, лишь стискивал кулаки и до боли прикусил щеку.
В голове тогда одна за другой всплывали строчки из того злосчастно дневника, который я один раз совершенно случайно нашел в ящике отцовского стола, когда искал деньги.
«Свадьба совсем скоро, а у меня единственное желание сбежать отсюда, сбежать вместе с Биллом. Но я не могу, ведь Гретта беременна, а я не должен бросать собственного ребенка. Сегодня с утра я зашел в спальню брата, когда он еще спал. Это так невероятно... красиво. Солнце играло на его волосах, рассыпавшихся по подушке, длинные ресницы подрагивали во сне, а губы иногда шевелились, словно Би силился что-то сказать, но не мог. Господи, как я хотел поцеловать его тогда, но не смел нарушить его сон. Я просто встал на колени возле кровати и положил голову на подушку рядом. Не знаю, сколько времени прошло, наверное, целая вечность, а, может, всего пара секунд. Рядом с братом время теряло свое значение».
«Я никогда не испытывал такого, в голове все слышен шум воды из крана и его стоны. Они слаще любой музыки. Они божественней любого голоса. Мне больше ничего не нужно, я заплачу за это любую цену. Лишь бы вечно ощущать его мягкие теплые губы на своих губах, касаться пальцами его нежной, бархатной кожи».
Я ударил кулаком по коленке и резко соскочил с кресла. Дыхание толчками вырывалось из груди, фотография, лежавшая на коленях, упала на каменный пол, стекло со звоном треснуло. Но я, не обращая на это внимания, подошел к окну и распахнул раму – мотылек, серый, словно сгоревшая бумага, вылетел наружу, но его тут же прибило к земле огромными дождевыми каплями.
- Здравствуй, первое сентября! – неожиданно для самого себя выкрикнул я.
Все равно никто не услышит.
Да, сегодня отцу исполнилось бы 41, и мы собрались бы в столовой. Бетти испекла праздничный торт, а Лиззи старательно втыкала бы в него сорок одну свечу, мама хлопотала бы наверху, наряжаясь в новый костюм, а потом спустилась бы с отцом под руку с лестницы, как они это всегда делали. Словно плыли откуда-то сверху.
