ГЛАВА XVII
Краков.
1993 год.
POV Wilhelm Kauffman (22)

Телефон разрывался мелодией песни U2. Я нащупал трубку, и, не разлепляя глаз, нажал на «принять вызов».
-Алло, - сонно глотая последние буквы.
-Я думал, ты позвонишь раньше, - послышался веселый голос мальчишки.
-Я сплю, - причмокнув и улыбаясь неизвестно от какой радости, вмиг наполнившей живот.
-Прямо как Гиппарх… - хихикнул Том.
-Чего? – я открыл один глаз.
-Ну, спишь и разговариваешь, два дела одновременно. Боже, Билл, неужели ты не знал, что Гиппарх мог делать два дела одновременно? Какой же ты глупый! – наигранно сожалеющим тоном сказал мальчик.
-Цезарь.
-Что Цезарь? – удивленно.
-Умел делать, идиот… - я уже разлепил оба глаза, почесывая коленку, выглядывающую из-под простыни, накрывшей обнаженное тело.
-Какая разница, оба же греки… - я представил, как он махнул рукой.
-Римлянин… - устало сказал я.
-Кто?
-Цезарь.
-Он что, твой кумир, я понять не могу? – раздраженно ответил Том.
-Что-то типа того. Крутой мужик был, понимаешь ли, - тоном а-ля «горбатого только могила исправит».
-А я Мадонну люблю, - бесхитростно выдал он.
-Покруче Цезаря, по-любому... – хмыкнул я.
-А то ж. Ты ничего не понимаешь в кумирах, Кауффман.
-С тебя сейчас снимут деньги, - протянул я, переворачиваясь на спину и рисуя в воздухе непонятные узоры.
-Ну и что? Или не хочешь со мной говорить? – обиженно сказал мальчишка.
-Горю желанием, не мог уснуть всю ночь, все думал, когда же ты позвонишь и разбудишь меня, - ядовито ответил я.
-Спящая принцесса, - далее последовал такой звук, будто Том показывал язык воображаемому собеседнику и при этом что-то мычал.
-Где же мой принц? – притворно вздохнул я.
-Целует жаб, - засмеялся мальчишка.
-Как всегда. Я такой одинокий лежу в постели совсем голый, - я выдержал паузу, и, услышав, как мальчик поперхнулся, продолжил, - а всякие принцы целуют толстых противных зеленых после похмелья жаб, - иронично произнес я.
-Ты голый? – голос парня сорвался.
-Том-Том, я тебе не свечу, даже не думай, - обреченно сказал я.
-Вчера ты приглашал меня к себе в постель, - парировал мальчишка.
-Найди себе жабу, до принцесс ты еще не дорос, - засмеялся я.
-Я младше тебя всего на год, между прочим, - последнее он произнес, судя по звуку, в чудовищном зевке.
-У меня коленка чешется, - пожаловался я, почти разодрав нежную кожу длинными ногтями.
-Почесать? – предложил Том, даваясь смешком.
-Ты не дотянешься, - хмыкнул я.
-Ооооо… если бы ты знал, какие у меня руки, ты бы сорвался прямо сейчас, приехал бы в Дрезден и просто умолял бы меня почесать тебе коленку, поверь мне, - самоуверенно заявил мальчишка, смеясь.
-Ты рано проснулся?
-Часа три назад.
-Никогда больше так не делай.
-Как?
-Не просыпайся рано.
-Почему это?
-Тебе свойственно нести бред по утрам, Том, - хихикнул я.
-Думаешь, я обижусь?
-Очень на это надеюсь, - заржал я.
-Да ты прямо шутник, Кауфман… - вторил мне смехом Том.
-Еще бы. Как там погода?
-Паршивенько с утра, попахивало дождем, а у вас? Стоит ли еще Краков?
-Еще сто лет стоять будет, не переживай. Тепло и вкусно, вот как.
-Герр Кауфман звонил.
-Папа? – я мигом сел на кровати, - что—то случилось?
-Просил передать, что все в порядке.
-Я позвоню ему сегодня.
-В целом все у тебя хорошо?
-У меня все просто отлично.
-Рад был слышать тебя, - тихо сказал мальчик.
-Я тоже, как ни странно, - улыбнулся я.
-Можно, я позвоню тебе как-нибудь еще?
-Я буду ждать.
-До встречи.
В трубке раздались гудки. «До встречи», - прошептал я, прижимая телефон к губам.
Я действительно был рад слышать хрипловатый голос мальчишки.

Краков.
1990 год.
POV Wilhelm Kauffman (19)

-Это как.… Знаешь, такое ощущение, будто ты птица и летишь в небе. И, кажется, нет ничего, что могло бы тебе помешать. Ты одухотворен, самоуверен и просто не можешь ошибиться. А потом – хлоп! – и клювом о какое-нибудь ужасно высокое дерево. И вся самоуверенность стекает с тебя, превращая из парящей пташки в мокрую курицу, - с грустной ухмылкой рассуждал молодой человек, смотря на девушку, немного склонившую голову набок. Они присели на скамейку рядом со мной, и я невольно услышал их разговор.
-Ты часто испытывал такое?
-Довольно-таки. Я испытываю это каждый раз, когда влюбляюсь. Никогда не бывает гладко, вот веришь? Никогда у меня не получалось побыть этой самой пташкой до самого конца. Всегда разочаровываюсь, ищу оправдания этой самой разочарованности, но чаше – просто самообман. Иногда слетает этот вот налет сказки – и наружу выступают все недостатки. И тогда словно холодной водой, знаешь…
-Тебе жаль? – задумчиво проговорила молодая женщина.
-Нет, - решительно и быстро ответил ее собеседник, - я бы ни за что в жизни не променял это ощущения полета. Мне важно влюбляться. В людей, мороженое или детский смех. Очень важно быть влюбленным во что-нибудь. Все равно во что. В это время ощущаешь какой-то нечеловеческий подъем.
-И при этом отрицаешь любовь, - саркастично заметила девушка.
-Любви нет. Есть только полет. Это самое реальное и самое ощущаемое из всех чувств на свете. Любовь – как-то громко и пошло в наше время. Это, когда… Когда марихуана, безудержный секс и чистое небо. Когда ищешь солнце в дожде, потому что она, очередной раз затянувшись очередным косяком, так сказала. Сказала, что видит солнце в этой затянутой тучами пустоте. Это хиппи, «peace» и «make love, not war». Когда все воспринимаешь в десятки раз острее то ли от того, что она держит тебя за руку, то ли от того, что голова все еще затуманена едким дымом. И пусть завтра будет другая, с красивыми зелеными глазами. Это все равно любовь. Любовь оценивается не временем, а ощущениями.
-Глупости, - она махнула рукой.
-Ты просто не задумываешься. А что для тебя любовь? Когда он кладет тебе под спину подушку во время твоего месячного цикла? Или пишет большими буквами на зеркале, что любит тебя? Или когда громко сопит на ухо? Все это так странно. Для меня странно. Скучно и слишком сладко. От излишней приторности начинает тошнить, и тогда люди расходятся, придумывая сотни других причин: несоответствие характеров, куча недостатков и «я ошибся/лась в тебе»
-Ты слишком утрируешь все.
-Возможно. Но кто сказал, что мои слова – такая уж чушь?
Я спрятал руки в карманы и встал, оставив друзей продолжать разговор. Медленно пошел вдоль аллеи, потом обернулся и подумал: как же все-таки чертовски прав этот молодой человек.

Краков.
1991 год.
POV Wilhelm Kauffman (20)
   
-Hilf mir fliegen… -шептал я, потираясь носом о висок Якуба, - comme und hilf mir fliegen…
-Что? Что ты говоришь? – прерывисто шептал он мне в ответ, зарываясь пальцами в мои волосы, - я не понимаю, Билл…
- Hilf mir fliegen…- я чувствовал, как горячие – мои – слезы скользнули по вмиг побледневшей щеке мальчишки.
-Почему ты опять, Билл? – совсем тихо, едва шевеля губами, произнес он.
А я не знал, почему. Просто навалилось. Каким-то огромным камнем на сердце, и не сдвинешь, не задышишь в том же ритме. Аритмия души, и не сделаешь ничего. Бьется, трепыхается, и вмиг – пульсирующая тянущая боль внизу живота. И я выгибаюсь, потираясь пахом о живот Якуба, слизывая со своих губ слезы. Возбуждение в коктейле со стоном раненой души. Что может быть извращеннее? И что может быть прекраснее?
Рука мальчика на моем члене, обхватывает плотно сквозь толстую ткань джинсов. Громкий стон, похожий на вой. Слезы из покрасневших глаз сильнее. Градом. И мне хорошо и плохо одновременно. Спрятаться и взлететь. Стонать и плакать. Я теряюсь, запутался в ощущениях. А он не торопится избавиться от моих брюк, хочет, знает, что доведет до оргазма и так. Он все может, этот мальчишка.
-Ну, тише, тише… - шепчет он мне в ключицу, подстраиваясь под ритм моих толчков в его кулак.
А я уже кричу в голос, широко открыв рот и откинув голову назад. Толкаюсь сильнее, больно сжимает, царапает ногтями, чувствуется через ткань.
-Вот так, так… - уже громче произносит мальчишка, сильно сжимая плоть и задерживая в таком положении руку на пару секунд. Изливаюсь в кулак мальчишки и устало оседаю на пол.
-Надо сменить белье, Билл… - приземляется рядом Якуб, - тебе легче?