Он запрокинул голову, вглядываясь в тёмные окна на втором этаже знакомого дома. Её не было дома. До сих пор не было дома.
Шаг чуть шире, дыхание чуть неровнее, взгляд напряжённее и губы, сомкнутые в одну прямую линию. Его напряжённая фигура и непривычно бледное лицо — и только, что выдавало его волнение.
Было уже поздно, была уже полночь, а её всё не было. Он тревожно всматривался в улицы, хмурился, бледнел и нарочито замедлял шаг.
Да где же она может быть, чёрт возьми?!
Пламя внутри разгоралось. Пожирало его изнутри, томило долгим, бесконечным ожиданием.
Чёрное небо над головой. Беззвёздное чёрное небо без луны. Мёртвое, погибшее небо.
Он запрокидывал голову и всматривался в это небо.
Он приехал без предупреждения, по какому-то внутреннему зову и решению.
Руки нервно подрагивали, он сердито прикрывал глаза и то и дело оправлял галстук. В конце концов нервно сорвал с себя, расстегнул ворот, жадно вдыхая ночной воздух.
Прислонился к стене, прикрыл глаза. Метания его утомили, ожидание горело внутри, разъедало.
«Отчего Вы не женитесь на ней, Юджин?»
Отчего ему не приходила эта мысль в голову? Это ведь так просто, так понятно и естественно. Ничего иного и быть не может.
Она будет его женой. И тогда не сможет отказаться переехать в Сан-Франциско. Это же... Правильно как-то будет. Так, как нужно, так, как необходимо.
- Том?
Он распахнул глаза, не сдерживая нежной улыбки. Её голос, её рука на его плече и встревоженный взгляд синих глубоких глаз. Бледное, уставшее лицо. Внутри сердито шевельнулось прежнее чувство, что она всё делает не так.
Он внимательно всматривался в её лицо, долго, пытливо, выискивая хоть малейшее изменение с того дня, что они расстались.
Губы вмиг пересохли. Он еле сдержал порыв обнять её, притянуть к себе.
Он истосковался по ней.
- Беви, мне надо поговорить с тобой, - резковато произнёс он, поджимая губы и морща нос, - Я приехал без предупреждения...
Она мягко улыбнулась ему, разглядывая его сосредоточенное лицо с обострившимися, резковатыми теперь чертами лица и лихорадочным блеском в глазах. Он был взволнован, возбуждён, растерян.
- Я рада, что ты здесь. Пойдём, - тихо произнесла она, беря его за руку. Его пальцы лихорадочно сжали её, он внимательно всмотрелся в её профиль и выдохнул.
Оказавшись снова в квартире, уже знакомой, изученной и каждой раз новой, он с интересом оглядел всю ту же «библиотеку».
Та книга стояла на второй полке справа.
- Том, будешь чай?
- Нет.
Она появилась в проёме. Встревоженность на её лице сменилась почти страхом. Она молча смотрела на него, отвернувшегося к окну, а потом подбежала, обхватила за плечи и прижалась к его широкой спине.
- Скажи, что с тобой, мой милый? Отчего ты такой?
Он вздрогнул. Сжал зубы крепче, вздохнул.
Когда он это делал в прошлый раз, всё казалось детским, простым и вечным. И Каролина была тоже вечной.
Неисправимой. Это он позже понял.
Молчал. Она, испуганная, непонимающая, ткнулась губами в его плечо. Что же это с её Томом?
А сердце билось, оглушающе билось, заглушая всё вокруг. Надрывно былось в грдной клетке, бешено колотясь о рёбра.
Верно, что-то с работой. Он никогда не жаловался на всю тяжесть этой работы, он вообще никогда не жаловался, но эту вечную усталость, эту отрешённость во взгляде она всегда узнавала.
- Том?...
Он резко обернулся к ней, воспалённым, восторженным взглядом всматриваясь в её лицо. Лихорадочно провёл руками по её худеньким плечам.
Губы дрогнули, но он ничего не произнёс. Лишь молча смотрел на неё.
- Тебе плохо, да? Том...
Он снова шевельнул губами, всматриваясь в её лицо. Руки скользнули по спине, притянули ближе, глаза заулыбались, загорелись, засияли. Черты лица смягчились и в то же время стал решительнее, чётче.
Я скучал, - произнёс он хриплым низким голосом, смотря в её глаза, - Сан-Франциско...
Он не договорил.
Она затаила дыхание, вдруг поняв всё значение его слов, его взглядов, его волнения и поведения.
Решение было принято давно и окончательно утвердилось тогда, в тот вечер перед свадьбой Эвы и Чеслава, когда он стоял у окна и говорил ей то, что было правдой. Ночами ей казалось, что за ним она может поехать куда угодно, если ему это понадобиться. Куда угодно и за чем угодно.
Она никогда не думала, что он женится на ней. Она была почти уверена в обратном. Он слишком недавно развёлся, слишком неудачным был прошлый брак, слишком ярки воспоминания о Каролине, слишком независимым он был для этого, он слишком любил эту двусмысленную свободу.
Она молчала, доверчиво заглядывая в его глаза. Его глаза странно мерцали в темноте ночи. Его дыхание обжигало кожу, и она замирала в его объятиях, ощущая знакомую дрожь по всему телу.
Его близость кружила голову, она не могла сосредоточиться, не могла притворяться.
Она сдалась ему. Безоговорочно и навсегда.
Его взгляд стал серьёзнее, черты, казалось, заострились, губы дрогнули. Он слабо улыбнулся, тщетно цепляясь за остатки былого равнодушия и былой непроницаемой  маски.
Однажды сорвав перед ней эту маску, он не мог снова отгородиться от неё этой маской. Она не шла больше к нему в её присутствии.
- Надолго ты здесь?
Он вздрогнул. Нет, ненадолго.
Он не думал об этом.
- Надолго? - повторила она.
Он неопределённо качнул головой. Резко выдохнул, целуя её волосы и прикрывая глаза.
Выпрямился, отошёл к шкафу, включил ночник, медленно взял книгу с полки, раскрыл, внимательно смотря на страницы. Она молча, ратсреянно остановилась посреди комнаты.
Сколько раз он обдумывал, что скажет ей. И всё казалось ему таким наигранным, таким чужим теперь. Он не мог выразить сам эти мысли. Он лихорадочно листал страницы, пытаясь найти эпилог и всё пытаясь его найти в середине книги. Распахнул, застыл на секунду и начала медленно читать.
- Юджин Витла, обещаешь ли ты взять эту женщину в жёны, чтобы жить с ней согласно воле божьей в священном браке? Обещаешь ли ты любить её, беречь, почитать, лелеять в болезни и здоровьи и, отказавшись от всех других, быть верным ей одной, пока смерть не разлучит вас?
Обещаю.
Казалось, голос множился в стенах этой комнаты. Она удивлённо смотрела на него долгим, внимательным взглядом, ничего не выражавшим и ничего ему не говорившим. Он чувствовал его, он его видел, он его боялся и понимал, что что-то идёт совершенно не так, как было должно, как должно было быть по сценарию.
Он постоял ещё с минуту с книгой в руках, бессмысленно раз за разом пробегая глазами эти строчки, потом медленно положил книгу на полку и развернулся к ней. Молчание давило на него, сдавливало грудную клетку. Он молча, тяжёлым взглядом смотрел на неё в ожидании её слов.
И как назло она ничего не говорила. Совсем ничего.
За окном послышался сдавленный смех, проехала машина, резко захлопнулась дверь, послышались отчётливые шаги. Шаги, словно отбивавшие секунды. Раз, два, три, четыре...
Она молчала. Он напряжённо ждал, внутренне проклиная всё и её в первую очередь.
Он не выдержал, его руки дрогнули, он почти с отчаянием взглянул в её глаза, дёрнул плечом, жёстко усмехнулся, поворачивая голову к окну.
- Молчишь, - презрительно бросил он, поджимая губы, - Значит, так и надо. В конце концов, что это я... - почти прошипел он, порывисто подаваясь вперёд и резко направляясь к выходу.
Это провал. Это конец.
Тонкие пальцы сжали его запястье, сдавленный выдох вдруг отчётливо разорвал эту мучившую его тишину. Он остановился, но не повернулся.
Он боялся повернуться к ней. Он боялся увидеть теперь её глаза.
Она прижалась к его плечу.
Как в том сне.
Одержимость.
- Не уходи, слышишь?! Никуда не уходи, не смей уходить, не вздумай...
Её испугали эти строчки. Ввели в замешательство.
Книга. Если бы не эта книга. Зачем, зачем она преследует их?
Слепо влюблённая Анджела Блю, отдавшая всю себя жизни Юджина. Золотая клетка. Золотая пытка, метания, мучения, догадки, ревность, упрёки...
Эти строчки её пугали.
- Дурак, - торопливо произнесла она, осыпая его лицо мелкими поцелуями, - Дурак.
Он машинально улыбнулся, смотря в стену.
Молчал.
Её руки обвили его шею, глаза оказались совсем рядом, и он безрассудно окунулся в них, понимая, что всё летит к чертям.
- Не уходи, - машинально повторяла она, почти с испугом смотря в его глаза. Ей на секунду представилось, что он может исчезнуть из её жизни. Просто выйти и закрыть за собой дверь. И от одной этой секунды она содрогнулась. Нет, такого не может быть!
Он притянул её ближе, всматриваясь в её глаза.
- Я не услышал ответа, - резковато произнёс он. Она непонимающе взглянула в его глаза.
«Неужели ты ничего, ничего не понимаешь, Том? Мой милый, разве тебе ничего не ясно? Как ты можешь это спрашивать?» - говорил её взгляд.
Она, не произнеся ни слова, прильнула всем телом к нему и улыбнулась. Он восторженно вздохнул, наклоняясь над её детски-растерянным лицом.
И ничего более не нужно было.

Конец второй части.

- Господи, - она застывшим взглядом смотрела перед собой, прижимая к груди толстую папку. Томас тревожно покосился на её бледное лицо, поджимая губы.
Всю ночь она не спала, вертясь с одного бока на другой, и даже сделала попытку сбежать на диван в гостиной. Она не могла уснуть всю эту ночь, тревожно обдумывая сегодняшний день. Томас, периодически проваливавшийся в непродолжительный сон, успокаивающе обнимал её, что-то говорил сквозь сон и просил поспать. Лучше успокоиться и уснуть.
Она безумно волновалась. А он хмурился, поджимал губы, но не смел выказывать для неё большее. В её глазах теперь он должен быть сильным и абсолютно спокойным. Пусть она и не знает причины...
Он остановился в квартале от школы, щурясь на слепящее солнце. Дальше она отказалась ехать с ним.
- Господи, Том, пожелай мне удачи, - дрогнувшим голосом произнесла она, поворачивая к нему растерянное лицо.
Он улыбнулся, наклоняясь к её лицу и целуя.
- Всё получится. Уж я-то знаю.
- Мне не по себе, - чуть нахмурилась она, обнимая его голову одной рукой, - Можно, я приеду к тебе после?
- Приезжай.
Она быстро открыла дверцу машины, обернулась, с нежной улыбкой смотря на его лицо.
- Удачного дня, милый, - на прекрасном английском произнесла она, беря в руки скрипку и захлапывая дверцу. - Сегодня на ужин пирог с капустой.
Он тихо рассмеялся, провожая её взглядом. Подождал, пока её фигурка не скроется за поворотом и откинулся на сидение.
Лицо дрогнуло, взгляд стал напряжённее, руки нервно вцепились в руль. Он молча смотрел перед собой, беспрестанно хмурясь. Помрачневшее лицо исказилось странной гримасой, и он схватился за телефон, быстро набирая номер Брендана.
Он запоздало понял, что Беренис нельзя быть у него, нельзя его видеть там, нельзя, нельзя...
Он долго сидел без движения, а потом, наконец, завёл машину, подъезжая к её новому месту работы Беренис, вглядываясь в здание.
Здание было добротное, неновое, выкрашенное в бледно-зелёный цвет, с просторным крылечком, находящимся во дворе школы, выстроенное буквой «г». Он сощурился то ли от яркого солнца, то ли от чего-то ещё, отвернулся...
Она разложила приготовленные маленькие тетрадки, немножко потрёпанную книжку с скрипкой на обложке, оглянула свой маленький кабинет и улыбнулась. Кто бы знал, как она давно об этом мечтала. Кто бы знал, как рвалась душа в эту каморку, кто бы знал, как хочется закричать и засмеяться.
Ей было страшно. Страшно, что ребёнок не поймёт, не полюбит, откажется заниматься, что всё не получится.
А в мыслях и мечтах яркие картины сцены, где стоит человечек, в которого ты вложил все свои силы, стоит посередь ярко освещённой сцены в костюмчике или платьице с скрипкой в руках и играет, играет, играет... И ему апплодируют...
В дверь постучались. Она обернулась, вся сияющая, радостная, не в силах сдержать эту радость.
Как же всё по-другому. Как же всё замечательно.
Дверь приоткрылась, и на пороге она увидела высокого худощавого молодого мужчину в строгом чёрном костюме.
- Синьора Каулитц? - осведомился он низким голосом с достаточно сильным итальянским акцентом.
- Да, - чуть растерявшись, произнесла она, выискивая глазами за спиной мужчины ребёнка. Ребёнок обнаружился, вынырнув из-за спины мужчины, с любопытством оглядывая кабинет, вцепившись маленькой ручонкой в рукав.
- Замечательно, - широко улыбнулся мужчина.
- Вы проходите, - запоздало спохватилась она, не зная с чего начать и коря себя за то, что не подумала об этом. Мужчина улыбнулся, мальчишка рядом наклонил голову на бок. Осторожно и как-то немного недоверчиво подошёл к длинной скамейке.
- Вы...
- Я Иво Карерра, - обернулся мужчина, - А это мой сын Марко.
Она улыбнулась, приглашая их присесть и украдкой поглядывая на мальчишку. У него были такие же витые угольно-чёрные волосы, как у отца, такая же смуглая кожа, только глаза ярко-зелёные, пронизывающие, не как у синьора Карерра.
Иво Карерра объяснил, что первый месяц уроки он будет посещать вместе с сыном, потом, если всё сложится хорошо, он прекратит посещение, доверив маленького Марко ей.
А в Беренис просыпалось что-то детское, юношеское, когда она смотрела на синьора Карерра и маленького Марко. Если бы у неё было время, она бы вспомнила во всех деталях тот первый день, что она пришла в музыкальную школу.
Впрочем, Марко должен был уже как два месяца учиться у другого преподавателя.
- Почему вы отказались от предыдущего преподавателя? - быстро спросила она, взглянув на мужчину. Мальчишка испуганно поднял глаза на отца, тот поджал губы.
- Её метод обучения нам показался слишком... - он замолчал, подбирая, видимо, наиболее подходящие слова для описания.
- Не продолжайте, - перебила Беренис, чуть хмурясь. Некоторые методы были известны. Собственно, такие попадались везде.
Иво внимательно взглянул на неё тёмными глазами.
Она поднялась из-за стола, подошла к скамейке, села около мальчика, молчавшего всё это время.
- Как тебя зовут? - тихо и мягко спросила она, тихонько улыбаясь. Мальчишка резко поднял голову, взглянул своими зелёными глазами прямо в глаза. Робко улыбнулся.
- Марко, - не очень смело отозвался он.
- Вот и замечательно, - благожелательно произнесла она, - А меня ты можешь называть Беренис. Беренис Каулитц.
Ей всё ещё было непривычно так себя называть. Всё ещё язык норовил назвать другую фамилию.
Мальчишка несмело кивнул, чуть поджимая губы. У Беренис внутри всё переворачивалось. Она изо всех сил пыталась расшевелить мальчишку.
- Марко, дай мне, пожалуйста, свои руки.
Мальчик изумлённо распахнул удивительные зелёные глаза, медленно и нерешительно протягивая ей маленькие ручки. Сколкьо ему было? Шесть? Семь лет?
Иво молча наблюдал за всем. Тревожно смотрел на сына, то и дело поглядывал на молодую учительницу, которая, казалось, волновалась не меньше, чем маленький Марко. Когда они приходили только в школу, им сказали, что раскрепостить такого ребёнка будет очень и очень сложно. За последние два месяца Марко только ещё сильнее заперся в себе, всё меньше и меньше говоря. Говорил он лишь с отцом, друзей у мальчика не было.
Беренис осторожно взяла маленькие ручки, тихонько сжимая и, улыбаясь, смотря на мальчика. Расправила зажатую в напряжении ладошку.
- Что ты любишь, Марко?
Она всегда называла его имя, чтобы он слышал, как она обращается именно к нему.
Ей говорили многое. Говорили, что это мальчик неподъёмный, что он совершенно не приучен заниматься, рассеян и угрюм, что за него даже браться-то не надо. Она видела этого мальчика с потерянным взглядом, когда впервые пришла в школу.
А тут выяснилось, что они отказались от предыдущей учительницы. Первоначально ей дали лишь одного ученика. Но она выпросила дать ей ещё и Марко, этого мальчика с потерянным взглядом пронзительных зелёных глаз, яростно сжимавшего в руке худенькую папку. Взять себе. За свой счёт. Хоть за что.
Что-то было в этом взгляде.
Мальчик широко распахнул глаза. Кажется, он ждал чего угодно, но не этого.
- Люблю читать, - неуверенно произнёс он, отводя взгляд.
Она радостно улыбнулась.
- Вы должны гордиться своим сыном, синьор Карерра, - смотря на мальчика, тихо произнесла она. Иво непонимающе взглянул на девушку. И тёплая, благодарная улыбка коснулась его красиво очерченных губ.
- И что же ты любишь читать?
Мальчик покосился на отца, сидящего рядом, улыбнулся чему-то впервые за всю встречу, помолчал чуток.
- Сказки, - серьёзно произнёс он, смотря в пол, - Ведь все книги - сказки.
Теперь её решение взять к себе в класс этого мальчишку укрепилось окончательно. Этот странный мальчик говорил мало, но каждое его предложение было какое-то особенное, что ли, наивно-детское и странно-взрослое.
Она молча кивнула, бросив взгляд не чуть побледневшего мужчину, улыбнулась.
- А теперь встань, Марко, - решительно произнесла она, разжимая свои руки. Мальчик уже как-то живее, но всё ещё очень нерешительно покосился на отца, потом взглянул на неё, подумал немного и медленно сполз на пол, вставая рядом.
- Встань напротив... Так, - мягко говорила она. Марко несмело встал, исподлобья смотря на неё. Иво молчал, боясь что-то сделать не так.
Его предупреждали, что она без консерваторского образования, ему говорили, что она даже не педагог по образованию, ему сказали, что её образование — техническое и что она давно уже не занималась музыкой.
Она была младше его самого лет на шесть, и у неё были удивительные синие глаза, тёплые, и улыбка тоже тёплая. И Марко её не очень боится. И говорит она хорошо и ладно. И говорит не то, что они слышали на каждом приёме. Совсем не то.
- Потянись, - вдруг строго произнесла она, - Напрягись изо всех сил, руки вытяни, сожми. Изо всех сил.
Марко продолжал смотреть на неё исподлобья. Девушка, казалось, на миг растерялась, но тут же наклонилась к мальчику, тепло улыбнулась, коснулась рукой его плеча.
Ну, Марко. Это просто.
Мальчишка шевельнул губами, неуверенно поднял руки, сжимая в неуверенные кулачки, смотря растерянно своими удивительными зелёными глазами на лицо Беренис.
- Вот, умница, - весело и ласково произнесла она, широко улыбаясь, - А теперь резко опусти руки, расслабься, будто что-то стряхиваешь.
Иво смотрел на сына, по привычке высматривая в его мимике малейшие изменения. Уже два года он не знает, что ожидать от Марко, какого поведения и не знает, какое слово в следующий раз послужит отправной точкой очередного приступа. Он страшно боялся за своего единственного сына.
Мальчик угрюмо покосился на отца и резко опустил руки, но руки не свободные, как она хотела. Даже когда он их резко опустил, они были изо всех сил сжаты.
- Нет-нет, - ласково произнесла она, непонимающе смотря на руки мальчика. Никогда она не видела такого, хоть немного, но руки расслаблялись. А теперь руки мальчика будто с новой силой, страшной силой, сжались в кулаки. Лицо его исказилось в странной мученической гримасе, черты заострились, ожесточились, брови свелись.
Она попыталась расжать эти кулачки, уговаривая мальчика разжать руки. Иво подскочил, вздрогнул вдруг, шагнул к сыну и сел около него, шепнув что-то на ухо мальчику. Черты Марко разгладились, и руки разжались... Беренис непонимающе взглянула на мужчину, опустившего глаза и снова вернувшегося на прежнее место.
- Повторим? - ласково произнесла она. Мальчик медленно кивнул, смотря в пол...
Так она познакомилась с Иво Карерра и Марко. Так в её жизнь шагнул, распахнув дверь, этот мужчина, за спиной которого робко стоял этот мальчишка с пронзительным взглядом удивительных зелёных глаз.
Занятие шло буквально полчаса, после чего Беренис решила, что для начала этого хватит. За полчаса мальчик так и не смог опустить руки, расслабив их. И она панически выдумывала что-то ещё. За полчаса они сделали ещё несколько упражнений, которые она попросила повторить дома. До скрипки не добрались.
Выходили вместе. Второй ученик должен был подойти лишь через ещё полчаса. Беренис наблюдала, как мужчина, поспешно набросив тёплое пальто, стоял на корточках перед сыном и завязывал ему шапочку. Завязывал с таким трепетом, аккуратностью, осторожностью, что в Беренис что-то дрогнуло. Марко стоял неподвижно, смотря исподлобья на Беренис, и молчал. Вокруг суетились дети, бегали, кричали, что-то говорили родителям, а он молчал.
На улице был декабрь.
Иво поднялся, сказав что-то по-итальянски рядом стоявшему юноше лет двадцати, проводил тревожным взглядом сына и повернулся к Беренис.
- Спасибо, что вы с ним так терпеливо, - медленно произнёс он, шагнув к ней, стоявшей в углу холла и наблюдавшей за детьми. Она улыбнулась ему.
- Он всегда такой... - он замялась, неуверенно взглянув на него, - нерешительный?
Иво молча покачал головой.
Два года назад на его глазах погибла его мама. Для него это было слишком сильное потресение, и я не знаю, что с ним будет. Нам посоветовали заняться музыкой.
Он это говорил так спокойно и сдержанно. Он сам был абсолютно спокойным, но в нём не было той неукротимой силы и властности, что сквозила в каждом движении Томаса. Был покой, была уверенность и постоянство.
Она долго молчала.
- Вы правильно сделали, но и ему придётся много работать. У вас замечательный сын, синьор Карерра. Принесите на следующий урок его любимые сказки.
Иво благодарно взглянул на неё, быстро поклонился и стремительно вышел из холла. Она молча проводила его взглядом и отвернулась...
Вторым был вертлявый, непоседливый мальчишка, которого, по мнению Беренис, вообще рано из детского сада выпустили. Привёдшая его мать, ушла моментально, сославшись на какие-то неотложные дела. И Беренис в одиночку полчаса билась с этим непоседой. Спустя минут десять удалось его угомонить, парень тут же сделал упражнение правильно, как и второе, но несмотря на всё это Беренис побаивалась давать ему скрипку в руки, которую он принёс. Мальчик был поверхностным, превращавшим всё в игру, не задумывающимся и Беренис апатично думала, что из него вырастет, пожалуй, очень посредственный скрипач.
Но, впрочем, он не был лишён хороших качеств. У него был слух, несколько ещё плохенькая координация и способности. И если утихомирить всю его неуёмную энергию, если увлечь его скрипкой, то, может, из него что-то и получится.
Проводив ученика, она вернулась в кабинет смертельно уставшая и выглянула на улицу, припорошенную снегом.
Началась её новая жизнь в этой школе. Она перевернула страницу, начиная всё сначала. И теперь ей ничего не помешает.

Отредактировано Тиа (2010-07-05 09:20:56)

Да, спасибо)
Хорошее у тебя чутьё, Лин) Но пока ты торопишься) Хотя ты права, уже всё не так хорошо, как, возможно, хотелось бы.

Собственно, я вернулась.

Он вздрогнул, когда вдруг за спиной послышался стук и дверь распахнулась. Последнием усилием измученной воли он состряпал на лице что-то отдалённо напоминающее улыбку и резковато повернулся, машинально, будто от холода, передёргивая плечами и отнимая от губ сигарету.
В кабинете было сильно накурено. За день сигаретный дым занавесью закрыл все стены, полки, окна. За весь день он ни разу не открыл окно, и выкурил очень много сигарет. В последние дни только затягиваясь сигаретой он мог привести свои мысли в относительный порядок. Былое отвращение к куренью испарилось, и за несколько дней он из абсолютно не курящего человека превратился в упорного курильщика, находившего удовольствие в этом занятии.
Курить дома он не мог, не зная, как к этому могла бы отнестись Беренис. Но на работе курил много и часто, то и дело с раздражением ловя на себе удивлённый, непонимающие взгляды Маргариты. Пару раз за сегодняшний вечер она предлагал открыть окно, но он говорил, что это лишнее всякий раз.
Он и сейчас думал, что пришла Маргарита. Хотя он отпустил её ещё час назад, велев выключить в приёмной свет. Сегодня ему надо было задержаться.
Невесть для чего. Мысли утратили былой ясности и живости. Он бился, как слепая рыба, об эту неведомую оболочку, пытался найти выход, звонил куда-то, договоривался и понимал, что не хватает чего-то. Чего-то не хватает в нём самом. Она застыла на секунду, щуря глаза, потом замахала рукой, сморщилась.
Он отложил сигарету.
- Боже, Беви, ты всегда делаешь то, что решила? Ну, зачем ты так? Да ещё и оделась совсем по-летнему. Замёрзла, - начал он говорить, подходя к ней. Главное, чтобы не по нужной теме. О чём угодно, о ком угодно, да только не о том, что волновало обоих.
Она стояла посреди комнаты в распахнутом плаще, в своём чёрном платье по колено, которое он очень на ней любил, с слезинками стаявшего снега в волосах. Он торопливо взял её руки в свои. Она не пошевельнулась, лишь сдавленно зашлась кашлем, опуская голову. Не ответила.
Этот странный запах она уловила ещё несколько недель назад, но всякий раз уверяла себя, что это всего лишь посторонний запах, что это всего лишь очередное его совещание, проведённое в накуренной комнате. И только.
А теперь...
- Когда ты начал курить?
Он усмехнулся.
- Боишься, что совсем испорчусь? Не волнуйся, не долго.
Она отстранилась от него.
- Господи, - зашептала она, подбегая к окну и резко открывая его. Жадно вдохнула городской воздух, снова в странном порыве подбежала к нему, беря его горячие, незнакомо нервные руки. Тревожно заглянула в его тёмные глаза, подвела к окну и крепко обняла.
- Ну, что ты со мной, как с больным ангиной, - усмехнулся он, бледнея и обнимая её за плечи. Шум города больно ударил по ушам, морозный воздух опьянил, закружил голову, смёл мысли, лишил их, забрал, украл. - Со мной всё в порядке, веришь?
- Нет, - торопливо произнесла она, - Не верю, - она быстро взяла в руки его недокуренную сигарету и поднесла к губам, - Ты никогда не курил, Том. Начинают курить не от счастливой жизни.
Она затянулась, подавила приступ очередного кашля и комканно выдохнула дым ему в лицо.
- Ты что же это делаешь, - растерянно произнёс он, вырывая из её пальцев сигарету, - А ну, перестань сейчас же!
Она выпрямилась, оперлась о подоконник, запрокинула голову, судорожно вдыхая городской воздух. Потом медленно повернула к нему голову.
- Расскажи.
Он торопливо схватил пепельницу, не глядя на неё.
- Будешь кофе?
- Буду, но дома.
Он будто не услышал её, скрываясь в тёмной приёмной. Оттуда послышался грохот, тихое ругательство, потом снова грохот.
- Беви, куда женщина может поставить кофеварку? - донеслось оттуда.
- Туда же, куда и её босс. От твоей двери направо, тумба у окна, в углу, - быстро произнесла она. Донеслось одобрительное хмыкание, щёлкнул выключатель.
Беренис опустила глаза, опираясь руками о подоконник.
Он нервничает, он не знает, что говорить. Он слишком часто ходит в этой приёмной, и она знала, что он от природы достаточно наблюдателен и внимателен. И он всегда знал, где что нахоидится на территории кабинета. А теперь не помнит и справшивает её, да и ещё в такой шутливой, грубоватой форме.
Она закусила губу. Его нет слишком долго.
- Правда, приятнее делать вид, что ничегошеньки не произошло? - резко спросила она, не поворачивая головы, когда он поставил перед ней чашку кофе, - Я не буду пить, я говорила.
- А ничего и не произошло, - спокойно произнёс он. За то время, что он провёл в тёмной приёмной, он как-то ухитрился собрать всю свою невозмутимость и непроницаемость по кусочкам.
Беренис вспыхнула.
- А я говорю, что случилось!
- Тебе кажется.
- Я преувеличиваю?
- Совершенно верно.
- Я сочиняю?
- Вполне может быть.
- Я возовнила себе невесть что?
- Возможно.
- У тебя проблемы?
- Да.
Он спохватился, раздасованно сжал губы, опустился в кресло и вдруг рассмеялся.
- Видишь, Беви, проблемы — я попался на твою уловку, как мальчишка. А мне нельзя так делать, милая.
Она подошла к нему, привлекла его голову к свой груди, принялась гладить спутавшиеся волосы, то и дело морщась от непривычного запаха сигарет.
- Расскажи, - мягко произнесла она. Он закрыл глаза, губы тронула прежняя, почти мальчишеская улыбка, но тут же бесследно исчезла.
- Старею, - совершенно серьёзно произнёс он. Она не ответила, - И мне трудно найти выход. Не могу. Но уже два договора наши клиенты расторгли. Те самые два клиента, которые казались наиболее надёжными. Отказались от наших услуг без видимых причин. Обе перешли к конкурирующей фирме. Эта же фирма через подставных лиц перекупает наши акции. Ещё один клиент, есть сведения, намеревается так же расторгнуть договор. Ты знаешь, что это значит?
Она кивнула, смотря за окно.
Он говорил ей что-то ещё по поводу финансового положения, качал головой, закрывал глаза и продолжал говорить, словно заведённый. Она гладила его голову, понимая лишь часть, сетуя на то, что в своё время не уделила экономике должного внимания.
А он всё говорил. Говорил, что, если всё пойдёт прахом, он, наверное, потеряет работу. Или должность, что примерно одно и то же.
А он всё говорил, не умолкая. Говорил...
Визг тормозов, вырвавшийся из общего гула, взвинтился в воздухе. Томас замолчл, приникнув к её груди и закрыв глаза.
И стало чуть легче. Проще как-то.
Она молчала, всё так же непрерывно поглаживая его спутавшиеся мягкие волосы.
Потом, когда всё совершенно стихло, опустилась на его колени, обняла и ласково взглянула в его лицо.
- А сейчас ты оставишь здесь свои сигареты, оденешься, и мы пойдём домой. Пешком. Ты примешь горячую ванну, выпьешь чаю, а потом ляжешь спать, слышишь? И выбросишь всё из головы.
- Как же я так? - тихо усмехнулся он.
- Очень просто. Выкинешь. Отдохнёшь. Ты понимаешь, куда это всё ведёт?
- К банкротсту.
- К сумасшествию. В гроб себя загонишь — никакие деньги тебе не понадобятся, понимаешь? Ты отдохнуть должен. Без сигарет. Поспать, поразмышлять.
Она приникла лбом к его лбу, губы её дрогнули от волнения.
- Ты выкарабкаешься. Но, милый, ты не отдыхал, совсем не отдыхал, загонишь, загонишь себя, а ради чего?
- Ради тебя. Ради семьи, нормального существования.
- Не нужна мне такая твоя жертва. А живут и куда с меньшим доходом. А ты должен успокоиться. Не гони себя, милый мой, не гони. Том...
Он властно и ласково обнял её.
- А волосы холодные, - улыбнулся он, зарываясь в них лицом.
Она улыбнулась, гладя его крупноватую, бедовую голову. Он. Рядом. Они сильные, они найдут выход, выкарабкаются. Её милый, любимый Том....

Дверь захлопнулась почти со зловщим скрипом. Она быстро скинула сапожки и пальто и побежала на кухню.
- Прими душ, а я разогрею ужин. Тебе чай зелёный или чёрный?
Он улыбнулся, медленно оседая на пуфик и машинально стягивая ботинки. Когда-то эта квартира казалась ему домом, потом что-то сродни тюрьмы, потом снова домом, а вот теперь он будет уже не её владельцем.
- Зелёный.
И когда она всё успевает, мелькнуло в голове, когда он прошёл в ванную и, оперевшись руками о раковину, поднял отяжелевший за эти дни взгляд на своё отражение. Усмехнулся чему-то, развязывая галстук.
Тяжёлые мысли осаждали его. Недюжиная фантазия смело рисовала ему то, что сотворится с ними, если его финансовое положение пойдёт прахом. Если он вложит все свои деньги и прогорит, то, собственно, они останутся без денег. Вот так вот легко, в одночасье.
Он боялся не нищеты — он выкарабкается как-нибудь. Он боялся пошатнувшейся бы своей репутации. Нашумевший великий финансист так глупо прогорел. Всего-то. И кому он потом будет нужен?
Мысли вертелись, выискивая выход из создавшегося положения. И во всём он сомневался, всё казалось ему ненадёжным и неверным.
Почему-то вспомнилось, что за всю свою карьеру он ни разу не взял отпуска. Некогда как-то было. Не было времени.
Что подумает она? Её сильный, вечно невозмутимый муж, оказывается, и не невозмутимый и абсолютно несильный.
Что-то надламывалось внутри.
Дело было не только в сложившейся ситуации. Дело было в какой-то внутренней усталости, напряжении.
Он усмехнулся. Вот и до него докатилась обещанная отцом когда-то волна замкнутости. Допрыгался.
Какого мнения будет она? Что скажет?
Он всё ещё пытался разгадать её, выискивая принцип её поведения, но ничего, ничего...
Что-то тянуло его к ней, что-то, что всякий раз было сильнее его. Он любил, прижав её к себе, говорить о чём-нибудь. О театре, к примеру.
Он не помнил, когда они последний раз там были. Он был так занят и, хоть и приходил домой относительно рано, в театр, хоть куда-нибудь они уже не успевали.
Успевали на светские мероприятия, где он был быть должен.
Конечно, Беренис была неидеальна. Но что-то всякий раз прелестное было в каждом, как ему казалось, недостатке.
Она была слишком чистоплотна. Его часто сердило, когда она вечерами укоряла его за брюки, положенные куда угодно, да только не в гардероб. Семейная жизнь как-то потихоньку его расслабляла. Что и оставалось в порядке, так это кабинет. До всего остального уже руки не доходили.
Она не любила все те приёмы, куда их приглашали. Внешне она благодарила его за подаренные платья, но где-то на дне её синих глаз он замечал её стеснение. Всё чаще на приёмах она поялялась в своих простеньких платьях и выглядела в них ослепляюще. Пожалуй, она была резковата и прямовата для подобных вечеров, льстить не умела вовсе, за что её и уважали, и как-то сторонились. Подруг у неё не было, да и как-то не стремилась она к этому, предпочитая одиночество окружавшему их обществу.
«Странная девушка» - как-то донеслось до него.
И всё же она прелестна для него, что бы ни говорили.
И всё же: что она подумает?
Её душа — потёмки для него. Иногда его злило, что всё ещё она была не совсем откровенна с ним и что-то всегда утаивала от него, что-то скрывала своей чёрной непроницаемой завесой нежной улыбки. Что-то всегда оставалось только её, но никогда — его. Она часто думала о чём-то, но никогда не говорила ему, о чём были её мысли. Что-то иногда недоверчивое мелькало в её движениях.
Она, растрёпанная, с выбившимися из причёски волосами, вертелась на кухне, когда он вошёл. Мрачноватый, угрюмоватый, растерянный, он тревожил её, когтил сердце страх за него.
Ей было плевать на его фирму. Плевать. Но его состояние пугало её, вводило в замешательство.
Он заметил её тревожный, растерянный взгляд, когда он вошёл, резко сменившийся ласковым, торопливо прикрывая её страх. Жёстко усмехнулся, садясь за стол.
Странная апатия снедала его. Незнакомая, страшная. Он поджимал губы, косил глазом в её сторону.
Она о чём-то говорила. Но до него, будто чужой, не долетал её голос. И он молчал.
В конце концов, замолчала и она.
Он никогда не ложился после ужина. Обычно включал музыку и садился за ноутбук.
Ни отчёты, ни компьютер он видеть не мог.
Она тихонько вошла в их спальню, прикрывая за собой дверь. Брюки были брошены у кровати, пиджак небрежно накинут на спинку стула. Рубашки и вовсе не было видно.
Сам он сидел, сгорбившись, на краешке дивна, сцепив руки и опираясь локтями на острые углы коленок. Задумчиво и мрачно смотрел перед собой, что-то обдумывая и изредка шевеля губами.
Она подбежала к нему, обняла за широкие плечи, пряча странное смятение, обнявшее холодным дыханием сердце.
Он вздрогнул, медленно повернул голову к ней, слабая, болезненная улыбка мелькнула в уголках дрогнувших было губ.
Молчал, силясь что-то всё сказать. Да не выходло. Рассказав ей всё, он как-то уже не мог поддерживать маску всегдашнего спокойствия, глаза чуть потускнели, ресницы дрожали чуть более обычного.
Она тревожно смотрела в его бледное лицо, потом кинулась к нему, осыпая короткими ласковыми поцелуями скулы, глаза, губы, шепча что-то милое, полудетское, упокаивающее, что всегда вызывало его широкую улыбку.
Губы лишь жалко дрогнули, потом верхняя губа поползла вверх, оголяя ровный ряд белоснежных зубов.
- Ложись, ложись, милый, - зашептала она, надавливая слабыми девичьими руками на его плечи, - Тебе спать надо, Том, спать.
Он слабо повёл плечами, улыбнулся, обнимая её тонкий стан и прижимая к себе. Она тревожно улыбнулась, вглядываясь в его лицо.
- Может, я не хочу спать, - по-мальчишески сморщил он нос, - не хочу.
- Милый, ты не выспишься, - торопливо произнесла она.
- Вот уж. Это мне решать, - резковато произнёс он, хмурясь и касаясь губами её подбородка.
- Хорошо. В таком случае, не высплюсь я, - подражая ему, произнесла она, - Том...
Сдавленный выдох сорвался с губ, она тревожно, торопливо прижалась губами к его лбу.
- Ты не думай об этом, ни о чём не думай. Это всё пройдёт.
Он невесело усмехнулся.
- Всё пройдёт. А ты себя измотаешь, в гроб загонишь. Том...
Она взглянула на него, настойчиво укладывая на кровать. Он, странно скривив губы, послушно лёг, накрылся одеялом, прикрыл глаза, наблюдая за ней из-под прикрытых век. Она сидела рядом, гладя рукой его спутавшиеся, чуть влажные волосы и тревожно, влюблённо смотря на его напряжённое лицо. Он застыл под её руками, тянясь к её ласке, тая в уголках губ трепетную, полусчастливую улыбку.
- Беви, ложись, милая, - почти одним губами произнёс он, закрывая глаза, блаженно поворачивая голову и целуя её руку. Она тихо, вынужденно улыбнулась, смотря на его бледное лицо.
- Ты спи.
- Без тебя не буду, - вдруг капризно, словно ребёнок, произнёс он. Она отстранилась от него с потаённой улыбкой, поднялась.
Он долго наблюдал за ней, пока она переодевалась. Думал о своих делах напряжённо и беспрестанно, но улыбка трогала его пересохшие губы.
Она легла рядом с ним. Он поудобнее пристроился, смотря в её лицо напряжённым, невидящим взглядом.
- Господи, милый, - её дрожащие пальцы скользнули по его лицу. Он улыбнулся чему-то и, не говоря ни слова, крепко прижал к себе, осторожно распуская тугой узел волос. Торопливо уткнулся лицом в густые волосы, тихо поглаживая рукой её голову. Она привычно прижалась лицом к изгибу его шеи и плеча, привычно вдыхая ставший таким родным запах его кожи, в который уже втесался незнакомый, чужой, отталкивающий запах сигарет.
- Спи, девочка моя, - зашептал он. Она зашептала что-то ещё, ласковое, женское, нежное. Он улыбался и шептал в ответ, зарываясь в душистые чёрные волосы.
Он заснул через полчаса, крепко прижав её к себе и уткнувшись в её волосы лицом. Она долго боялся пошевелиться в его объятиях, долго боялась как-то не так вздохнуть. Но заснуть не могла, жадно прильнув ладонями к горячей широкой спине.
Что же эта работа сделала с её милым Томасом. Во что превратила.
Он был таким и год назад. Таким же. И другим.
Ночью он снова вздрагивал, часто просыпался, машинально перебирал её волосы, осторожно бродил руками по спине, тихо выздхал, осторожно заглядывал в её лицо, целовал волосы и снова успокаивался. Она тут же открывала глаза, выжидала и тихонечко прижималась губами к его коже, трепетнее прижимая ладони к его спине, будто вжимаясь в него, пытаясь перенять хотя бы частицу его тревоги, его боли, его метаний. И не могла заснуть...

Отредактировано Тиа (2010-08-23 13:10:42)

О да, я вернулась и как всегда с ошибками. Чёрт возьми, это уже стыдно.

Нет, это просто недожалась буква "а". Глагол. Иначе бы я обособила после "потом".

Я рада. Рада, что что-то цепляет и задерживает внимание.

Тут можно по-разному взглянуть. Особых правил по последовательности слов я не помню. не исключаю, что они есть. Но во втором случае я хотела подчеркнуть слоо "должны". А как-то оно под ударением лучше смотрится в конце предложения, чем в середине, где его можно пропустить. По музыкальному закону: запоминается только начало и конец. Середина часто "съедается"

Нет-нет, именно так, как я написала. Здесь опечатки нет. "Всё" здесь усиливает желание "что-то сказать". "Ещё" бы здесь имело другое значение.

Ну, вообще-то деепричастие от глагола "тянуться". Словаря под рукой не было, но я точно встречала в лтиературных произведениях это деепричастие.

Всё бы хорошо, да только я уже в это не верю. Всё убеждала, убеждала, что это всё замечательно - и всё замечательно мне и казалось, и всё замечательно до поры до времени и будет - а вот теперь как-то я так задумалась...
Спасибо огромное, Лин!