утро прошло как-то вскользь для беренис. том с раннего утра уехал на работу, что для него не очень типично: обычно он хотя бы предупреждал за день или два, что уедет рано, а тут — ни слова. родители были не то, что молчаливы, но говорили как-то неохотно. один генри излучал радость и энергию, смеялся, тянул её к пазлам, деловито и медленно читал, серьёзно водя пальчиком по строчкам.
в два часа она ушла на урок к марко, оставив мальчика на родителей.
когда она пришла, иво уже уходил. так же, как вчера, он открыл ей дверь, на ходу одевая плащ. помог снять её накидку, повесил в шкаф, долго вытаскивал с верхней полки зонтик, который упорно за что-то цеплялся на этой самой полке. марко видно не было.
беренис оправила лямку сумки, поднимаясь с пуфика.
иво сильно дёрнул за зонтик, и с полки вдруг рухнули шапки, варежки, шарфы, ещё один маленький чёрненький потрёпанный зонтик.
- чёрт возьми, - поморщился итальянец, осторожно откладывая злополучный зонтик на пуфик. беренис улыбнулась, присаживаясь рядом с ним и аккуратно собирая детские шапочки, маленькие варежки и вдруг незнакомо попавшиеся на глаза большие — иво.
- давайте я вам помогу, - тихо произнесла она.
итальянец вздрогнул, когда она присела рядом и нечаянно коснулась плечом его плеча. поднял взгляд на неё, будто растерянно улыбнулся уголками губ. в глазах на секунду мелькнуло что-то, мелькнуло и пропало.
он опустил взгляд, торопливо собирая выпавшие вещи, проклиная этот зонтик на всех знакомых ему языках.
марко высунул голову из коридора, повёл глазами, заулыбался, юркнул обратно в комнату, прижимая к себе пятнистого оленёнка. подбежал к окну, распахнул окошко...
иво поднялся, аккуратно положил вещи на полку, потом обернулся к ней, держащей детские шапочки марко.
глаза встретились.
он мягко забрал из её рук шапочки, горячие пальцы коснулись её. он нахмурился.
- у вас всегда такие холодные руки, синьора? - спросил он, кладя шапочки на самый верх.
- всегда, - пожала она плечами.
он закрыл шкаф, схватил с зеркала толстую папку, зонтик, повернулся к ней.
- это очень странно.
повисло молчание. беренис улыбнулась.
- простите, мне нужно идти, синьора, - вдруг быстро, глухим голосом произнёс он, отворачиваясь к двери.
- вы не останетесь на урок и сегодня?
его рука на мгновение замерла. будто она и не видела, что он собирался.
- к сожалению, нет, - улыбнулся он, оборачиваясь, слегка кланяясь ей и открывая дверь, - до свидания, синьора.
- до свидания.
марко сидел неестественно прямой на кровати в комнате со скрипкой в руках. когда она вошла, он вскочил, улыбнулся, прямо взглянув в её глаза.
- добрый день, синьора, - звонко произнёс он. она улыбнулась, кивнула ему.
по сути, это не важно, что за окном слякотно и промозгло. здесь всегда уютно, тепло и хорошо.
она с каким-то странным, щемящим чувством заметила оленёнка на подоконнике и, когда закрывала окно, видела стоявшего у подъезда иво, застывшего у лестницы. его лицо было напряженно.
он вдруг поднял взгляд на их окна, растерянно отступил на шаг, улыбнулся ей, махнул рукой и неестественно отвернулся, торопливо уходя к перекрёстку.
беренис нахмурилась, поворачиваясь к марко. что-то неуловимое, волнующее было во взгляде итальянца, что-то, что не давало ей покоя весь урок. урок, когда она забывала почти всё.
марко был непривычно спокоен, сосредоточен более обычного и старателен. косил на неё взглядом, снова и снова повторяя пассаж. пятнистый оленёнок то и дело попадал ей на глаза, она отчего-то была неспокойна и никак не могла сосредоточиться, отвлекаясь на одолевающие её мысли.
что-то неестественное, нехорошее было в столь раннем отъезде тома. он никогда так не делал. беренис слишком хорошо знала его, чтобы списывать это на его непредсказуемость. том был последователен, предсказуем и постоянен в своём характере, чтобы какое-то минутное желание заставило его изменить своим чётко поставленным правилам. по крайней мере, не на работе.
обстановка в доме тоже, казалось, даже источала запах пороха. её дом едва не становился полем молчаливого боя между её мужем и её родителями, что внешне вроде бы не выказывалось, но ощущалось в воздухе. даже жизнерадостный рудольф в последнее время погрустнел и, чуя обстановку в доме, спал на улице. правда, собака вдруг привязалась к томасу, что тома раздражало, а беренис — радовало. хоть кто-то из её родной семьи проникся доверием к её мужу. может, том теперь полюбит собак и они обзаведутся одной, как мечтает генри.
сегодня том, вопреки негласному договору, не позвонил ей в шесть вечера, напоминая, что пора бы вспомнить о доме и закругляться с уроками. она сама вдруг прервала занятие в половине шестого, сказала, что марко, наверное, устал. и, не замечая его протестующего движения, закончила урок.
в коридоре марко угрюмо поглядывал на неё, наблюдая, как она одевается. и ни слова не сказал. лишь в конце молча обнял её. она потрепала мальчишку по волосам, непроизвольно улыбнулась, прощаясь с ним.
марко долго стоял у окна, смотря на её удаляющую фигурку. он видел её напряжённое, грустное лицо.
оставшийся вечер он упорно занимался, мрачно смотря на ноты...

что ж, я очень рада, что атмосфера передалась) она ключевая в этой части, увы.
спасибо, лин

- когда вы приедете в следующий раз?
- мы тогда специально позвоним лично тому и предупредим, - улыбнулась миссис шрёдер, - ты извни нас, беви, мы не совсем вовремя.
- и быть такого не может! - вспыхнула беренис.
утро казалось ей невыносимым. в шесть утра она проснулась отчего-то. том спал рядом, крепко прижавшись к её спине и обнимая её.
он выглядел плохо. тёмные круги под глазами, опущенные уголки губ, растрепавшиеся волосы.
почему-то ей стало его очень жаль. она сама не знала почему. и всё утро ненасытно смотрела на него, спящего. снова что-то гнетёт её тома, снова он беззащитен перед чем-то и снова он пытается отстранить её от своих проблем, лезет на амбразуру...
она устало выдохнула, выглядывая за окно машины. они ехали в аэропорт с родителями. том проспал, вскочил в семь утра и долго скакал по спальне в одних трусах, разыскивая повсюду мобильный телефон и чертыхаясь, налетая то на тумбочку, то на угол кровати. выскочил из дома спустя полчаса, наспех выпив полстакана молока, заглянув к сыну и обняв на прощение беренис.
что-то было в его взгляде, что её теперь тревожило и не давало покоя. что-то очень виноватое. по поводу вчерашнего - ни слова.
генри долго просился поехать с ними, строил щенячьи глазки, вился юлой у ног, цеплялся ручками за подол платья беренис. но они оставили его с джен. рано ещё мальчишке.
отчего-то беренис вспомнилось время, когда она впервые приехала сюда, как ночью её встречал растрёпанный, заспанный, но такой счастливый том, как катал по городу.
самая кривая улица в мире, трамвайчики, сады, набережная...
она улыбнулась, опуская глаза. давно, это было давно... он давно уже не гулял с ней.
их рейс задерживали, и они устроились в зале ожидания. ричард, для которого была специально приготовлена большая сумка, сидел рядом в ожидания посадки и скулил от невыносимого гула откуда-то снаружи.
они вспоминали детство беренис, рихарда, маттео, луи, эдварда.
маттко теперь живёт в вадуце. работает гидом. изредка пишет картины, но так редко, так редко... не женился, слышать об этом не хочет и каждые полгода ездит на могилу к франциске с охапкой белых роз, купленных на все сбережённые за полгода деньги. подкосила его жизнь, совсем не тот стал зогрельд.
взгляд её скользнул по залу, вдруг остановившись на человеке, стоящем у окна, спокойно смотрящего на неё.
она непроизвольно улыбнулась, чуть кивая ему. иво едва поклонился, щуря угольные глаза, поводя ими в сторону её родителей. она кивнула.
он подошёл к ним. высокий, с безупречной осанкой, чуть всклокоченными волосами, неся в руке старый, но чистый чемодан.
- не думал встретить здесь вас, синьора, - тихо произнёс иво, останавливаясь перед ними. она поднялась ему навстречу. мистер шрёдер приподнял брови, поднимаясь следом и помогая своей жене встать на ноги. миссис шрёдер в последнее время с трудом ходила. старость сказывалась.
- а я — вас, - улыбнулась она, - папа, мама — мистер каррера. мистер карерра — мистер шрёдер и миссис шрёдер.
- карерра? - сощурился мужчина, пожимая руку итальянцу. тот прямо взглянул в его глаза и едва заметно улыбнулся, - вы — художник? ваша выставка была в цюрихе десять лет назад?
беренис подняла брови. никогда от отца она не слышала этого.
иво кивнул с прежней улыбкой.
- это была моя выставка. но теперь я не пишу. я работю в институте. микробиолог.
к слову о маттео. и здесь, и снова здесь что-то надломило итальянца, что он вдруг отошёл от дел, уйдя в другую сторону. что творит мир с такими людьми. мистер и миссис шрёдер почему-то сразу прониклись симпатией к этому молодому человеку, так державшему себя и с таким уважением говорившим с их дочерью.
беренис обладает странной способностью притягивать людей искусства. где бы она ни оказалась, она обязательно находит и знакомиться с пианистами, скрипачами, художниками. даже здесь, по сути, живя взаперти и не видя ничего кроме работы и дома, она ухитрилась встретить этого художника-итальянца.
- вы уезжаете? - быстро спросила беренис. иво перевёл взгляд на её лицо, улыбка скользнула по его губам.
- да. мама заболела. мне нужно съездить к ней?
- а марко?
- марко останется с пабло. полёты утомительны для детского организма.
не будет же он ей говорить, что он еле наскрёб хотя бы на свой билет до флоренции. а о билете для марко и речи уже не могло идти. хотя мальчишка и рвался к бабушке. они так давно не виделись. иво уезжал с тяжёлым сердцем.
- что-то серьёзное с синьорой карерра?
он отрицательно качнул головой, но по плотно сжатым губам и более, чем обычно, серьёзному взгляду, она почувствовала, что он очень встревожен и напряжён.
и он ничего не сказал больше по поводу её состояния. лишь коротко взглянул на беренис.
- вы тоже уже уезжаете? мне марко говорил, что к синьоре приехали родители.
- засиделись в америке, - улыбнулась миссис каулитц, - неделя — слишком много.
- ни в коем случае, - качнул головой иво, - но америка суматошнее европы.
ему тоже отчего-то не нравился сан-франциско. особенно в последние годы. но его держал здесь марко, пабло и его негаснующее, упрямое чувство, с которым он ничего не мог поделать. в городе его держала она, женщина, перед которой он преклонялся.
как точно сказано!
он снова перевёл ласковый взгляд на её лицо. словно что-то неуловимое почудилось ей в его взгляде.
объявили посадку на рейс сан-франциско — рим. тень будто набежала на лицо итальянца. плотно сжатые губы вдруг разомкнулись, будто стремясь что-то сказать.
он коротко поклонился миссис и мистеру шрёдер и отдельно — беренис. извинился, тепло попрощался, уточнил время завтрашней репетиции, коротко взглянул в её глаза и торопливо зашагал прочь.
она села медленно и будто нерешительно. невпопад улыбнулась, смотря на родителей в немом ожидании.
- хороший молодой человек, - оценила миссис шрёдер, с трудом садясь на стул. мистер шрёдер усмехнулся.
- а ещё художник.
- где я была, когда у него была выставка?
- где? не помню. страдала по эдварду, кажется. какие здесь выставки!
мистер шрёдер не любил эдварда. особенно после того последнего письма, пришедшего беренис из америки, после которого она совсем сошла с ума. именно это письмо раз и навсегда перечеркнуло всю её натуру выказывать свои эмоции всем своим существом. они были запрятаны глубоко внутри.
беренис криво улыбнулась. ну, да, тогда было не до выставок.
что бы было, если бы она была на этой выставке и встретилась с этим итальянцем? что бы стало? где бы она сейчас была.
отчего она уверена, что она не была бы сейчас в том роскошном особняке, выстроенным томом на страшную сумму.
никакое время не могло убить ту осторожность, с которой она обращалась со всем в его доме. одна кухня стоила примерно столько, сколько одна библиотека в её квартире. до сих пор она будто боялась прикасаться к мебели, боясь нечаянно сломать её. всё казалось слишком дорогим.
где бы она была сейчас? где?
- надеюсь, вы к нам ещё приедете, беви.
она улыбнулась, обнимая отца.
- конечно, папа. только том уладит свои проблемы.
- проблемы?
беренис побледнела, вспоминая вчерашний вечер.
- ты же видишь, какой он в последнее время. это никогда не было хорошим.
мистер шрёдер друг серьёзно взглянул на неё.
- твоим единственным недостатком, беви, была твоя наивность. она тебя и погубит, девочка. ну, хватит прощаний...
она долго смотрела на закрывающуюся дверь. потом торопливо взглянула на часы и помчалась ловить такси.
вне зависимости от его занятости, он сегодня пойдёт с ней по городу. ему нужно развеяться. ему необходимо развеяться. так нельзя. она заставит его забыть об этих чёртовых проблемах, что так страшно меняют его...
господи, огради его от всего дурного. он не заслуживает такого...

она быстро взбежала по лестнице. проклятый дождь: подол платья насквозь промок, да она ещё и опоздала из-за пробок. быть может, уже стоит принять предложение томаса о машине. правда, водить она всё равно не умеет.
она было потянулась к звонку, но вдруг по ногам потянуло сквозняком.
дверь оказалась раскрытой. беренис удивлённо приоткрыла её, прислушалась.
из квартиры доносилась музыка. в квартире кто-то пел. она улыбнулась, узнав голос. осторожно, бесшумно прокралась в коридор, быстро скинула куртку, осторожно повесив её на крючок. пошла на голос.
сильный, глубокий, низкий, волнующий голос. он пел что-то на итальянском.
марко в его комнате не оказалось, на кухне тоже — она мельком видела.
она остановилась на пороге комнаты, где она ещё ни разу не была. тихонечко постучалась, прислушиваясь к голосу за дверью. толкнула дверь.
иво стоял на стремянке с кистью в руках и расписывал стены, напевая эту самую итальянскую песню, аккомпанимент к которой лился из магнитофона, пристроенного в другом углу комнаты. пел на итальянском.
в комнате был страшный беспорядок. всё было сгружено от стены. пахло краской, окно было настежь открыто.
несмотря на дождь.
ярко горела люстра.
повеяло чем-то старинным. закроешь глаза — и ты в италии. чуть-чуть — и ты бродишь по мощёным старинным улочкам...
ей вспомнилась студия маттео, её портрет, игра тома на гитаре. темнота улиц, горящие глаза тома совсем близко. встревоженные, почти напуганные, неприступные глаза...
она облокотилась плечом о косяк двери, смотря на итальянца, стоящего к ней спиной. он задумчиво рисовал что-то, что ей было ещё не ясно, синей краской. небо. бесомненно, это было небо. облака. вон там, выше, у самого потолка, облака.
чем-то вроде карандаша были едва заметно набросаны очертания каких-то домов. она заметила это лишь когда пригладелась. она молча слушала его голос.
спокойствие, уют, тепло. даже несмотря на препротивную погоду на улице. здесь её нет.
она улыбнулась, шевельнулась. дверь скрипнула.
иво обернулся. она только теперь заметила самодельную бумажную шапочку из газеты, фартук, измазанный пятым слоем краски. его первоначальный цвет было уже не определить. рукава белой рубашки закатаны, джинсы со следами всё той же краски, руки, измазанные краской, тряпка в руке, белая краска на носу и щеке.
он прекратил петь. лицо его преобразилось. неуловимо изменилось выражение лица.
- ах, это вы, - тихо рассмеялся он, неуклюже спрыгивая с лестницы, едва не уронив банку с краской. беренис улыбнулась. в обычной жизни итальянец не отличался ловкостью. единственное место, где вдруг вся его неловкостью пропадала — она это уже давно приметила — была кухня, где он превращался в бога, в дьявола, в творца. однажды он угостил её ужином. никогда и никто после её отъезда из дома не готовил ей. никто и никогда не готовил вкуснее того, чем угощал её тогда итальянец. - здравствуйте, - мягко улыбнулся иво, торопливо вытирая руки о тряпку.
полузабытый запах масляной краски, полузабытый беспорядок и небрежность.
она восхищённо взглянула на стену, с любопытством разглядывая её. он улыбнулся уголками губ, заметив её взгляд.
ему вспомнилось с каким ожиданием она смотрела на его руки тем вечером в оперном театре. с каким ожиданием и восхищением.
внутри что-то шевельнулось, он крепче сжал тряпку руками.
- вы простите, что я вошла без приглашения, - вдруг быстро заговорила она, испуганно взглянув на него. он взглянул на стену. эта идея ему пришла давно, да всё времени как-то не было. а сегодня вдруг решил, достал давно уже приготовленные краски, давно уже приготовленный набросок, оттащил шкаф в другой угол комнаты и взялся за работу.
- нет, что вы. это марко опаздывает. я открыл дверь, чтоб он не трезвонил как сумасшедший. пробки?
- страшные, - кивнула она головой, - я думала, я совсем опоздаю.
- наверное, их задержали в школе.
марко учился далеко, в другом районе, в школе с углублённым изучением языков и литератур. иво долго наблюдал за сыном и в конце концов решил определить его туда. поступит — молодец. не поступит — что ж, и обычной школы им хватит.
но мальчик поступил. и с грехом пополам ухитрялся учиться довольно неплохо. только вот точные науки никак не шли. но это дело поправимое, думал иво. ещё научится.
она взглянула на него, улыбнулась. он аккуратно положил рядом с банкой тряпку, тщательно закрыл её, потянулся к кисточке.
- а я тут решил ремонтом заняться, - усмехнулся он, коротко взглянув на неё, - надо же хоть куда-то приложить свои старания в живописи. как вы думаете, из этого что-нибудь получится?
- какой город вы рисуете?
- флоренцию, - улыбнулся иво, - я подумал, почему не разрисовать стену? буду рад, если это получится.
- вам надо устроить выставку, - произнесла она, разглядывая стену. впервые она видела подобное.
иво усмехнулся.
- устраивал уже. вот она — моя выставка, - широким движением руки он указал вокруг, - вот мои мысли, картины и тайны! все они здесь, синьора! все здесь!
горечь мелькнула в его уверенном голосе. она серьёзно взглянула в его тёмные глаза.
- и вам не одиноко в этом мире?
он пристально взглянул на неё, помедлил с ответом.
- к одиночеству привыкают, синьора. и потом у меня есть марко, у меня теперь есть собака...
- собака?
- я вам не говорил? - рассмеялся иво, - вчера вечером марко принёс в дом дворняжку. а я отказать не смог. он, верно, нежится в моей кровати. ценит комфорт, плутишка.
у него был мелодичный низкий смех.
она рассмеялась.
- у вас краска на лице.
он поспешно схватил тряпку.
- где? здесь?
провёл по лбу, откинул назад волосы. она закусила губы, отрицательно качнула головой.
- здесь?
по правой щеке.
она снова отрицательно мотнула головой, подходя к нему.
- тогда вы, мне не видно, - с улыбкой протянул он ей тряпку.
она быстро смочила её в рядом стоящем тазике, подошла к нему.
от него пахнет краской, дождём(верно, это с окна) и чем-то ещё, что она не смогла распознать точно.
он высокий, она едва достаёт ему до плеча. никогда она этого не замечала.
она осторожно коснулась тряпкой его носа. он едва заметно сощурил глаза, нахмурился, прямо смотря на её близкое лицо.
снова что-то шевельнулось внутри, затеплилось.
она улыбнулась, отнимая тряпку от лица.
- давайте уж, пока марко добирается до наших мест, выпьем чаю. я вчера совершенно случайно купил пачку зелёного чая. на мой вкус он замечательный.
он быстро заварил чай, расставил чашки, положил в вазочку какое-то печенье. она тихонько наблюдала за ним, управялющимся на кухне умело и ловко.
- вы флорентиец?
- да. мы с женой переехали сюда шесть лет назад. её перевели по работе. она была врачом. хирургом.
и он поехал за ней.
она подняла взгляд на него.
- и вы всё бросили и поехали за ней?
- а как же иначе, - улыбнулся иво. - в конце концов, даже в сан-франциско можно создать свою флоренцию, что я и пытаюсь сейчас сделать на той стене. по памяти. как-нибудь съездите во флоренцию. там очень хорошо, синьора.
она осторожно отпила чай. слегка улыбнулась. он была прав — чай восхитительный.
«создать свою флоренцию...»
он сильный, стойкий. она не такая. ей покоя не дают воспоминания. а он живёт с ними в соглассии. вот они, его воспоминания, на стене его студии.
может, ей тоже начать рисовать?
- вы были в вадуце? или в берне?
зачем она только это спрашивает?
он внимательно взглянул на неё.
- вы там жили?
- да.
- я был в берне. тогда там была моя выставка. лет десять назад. а в вадуце — нет. но друзья мне говорили, что там есть удивительный замок.
- о да. знаете, мы там каждую новогоднюю ночь загадывали желания.
- и они сбывались?
- иногда — да.
- какая интересная традиция. когда я буду в вадуце, я постараюсь попасть туда под самый новый год, чтобы загадать желание.
- у вас их много?
- пожалуй, даже слишком, - тихо рассмеялся он, - придётся всю жизнь в вадуц ездить.
они рассмеялись.
- когда вы закончите, вы покажите её мне?
- конечно! - воодушевился иво, - мне будет очень важно ваше мнение, синьора.
последний раз он говорил так одиннадцать лет назад. своей будущей жене, тогда — сестре его друга.
ей вдруг вспомнилось его пение.
она взглянула на него, он с ласковой улыбкой встретил её взгляд.
за окном дождь. это не важно.

luna tú, 
alumbrando el cielo y su inmensidad 
en tu cara oculta que misterio habrá 
todos escondemos siempre algún perfil 

вдруг напел он. она восхищённо взглянула на него.
- это не итальянский.
он улыбнулся.
- вы знаете итальянский?
- очень плохо.
он взял в руки ложку, прислушался к чему-то.
- это испанский.
- вы знаете испанский?
- достаточно посредственно.
- вы знаете много языков?
- современных — нет. испанский и английский. профессия обязывает знать латинский. ещё древнегреческий. вот весь скромный список.
- скромный? - рассмеялась она, -  вы счастливец, иво...
она запнулась. нечаянно с губ сорвалось его имя.
- возможно, беренис, - улыбнулся он, замечая её замешательство. - для достижения цели нужно совсем немного — большое желание.
она тихо рассмеялась.
- вы правы.
дверь скрипнула, в коридоре послышался шорох и сопение. тут же на кухню проснулуась мордочка марко, повела глазёнками, заулыбалась как-то знающе.
- добрый вечер! на улице пробки, и мы с друзьями пешком шли.
- ты же зонтик дома забыл! - спохватился иво.
- а на что мне зонтик? - пожал плечами мальчишка, пожимая плечиками и снова скрываясь в коридоре, - дождь не холодный, папа. скажите ему, синьора!
иво взглянул на беренис. оба рассмеялись.
иногда он невозможно упрям, - улыбнулся иво, отводя взгляд, -  послушает и сделает по-своему.
- они все такие в детстве, - улыбнулась она, - либо генри очень похож на марко.
в глубине квартиры послышалось повизгивание. иво вздохнул, качая головой. беренис улыбнулась.
- плут, плут, ну, щеночек, пошли, пошли кушать! - увещевал где-то марко, пыхтя, - плутишка, пойдём кушать. хватит дрыхнуть!
- теперь его от щенка не отодрать. у него три состояния — скрипка, книга, плут. ничего больше не надо, - усмехнулся иво, поднимаясь и подогревая ужин. беренис потянула носом, восторженно выдохнула.
- на вашей кухне невозможно находиться, иво. здесь слишком великолепно пахнет.
иво улыбнулся одними глазами, поворачивая к ней голову.
- на вас моей еды хватит. покушайте с нами.
через минут пять на пороге показался марко с встрёпанными мокрыми волосами, торчащими в разные стороны, с бежевого цвета дворняжкой на руках. щенок щурил глаза и лизал мальчишку в щёку. марко смеялся, уворачиваясь от языка питомца и чуть не смахнул с тумбочки кружку. иво строго взглянул на сына.
марко восхищённо взглянул на отца, опустил собачку на пол.
- познакомьтесь, синьора каулитц, это теперь наша собака. плут, - доверительно сообщил марко, метнувшись в угол, раскрывая шкафчик и вытаскивая собачий корм. щенок заскулил.
беренис улыбнулась, наклонилась.
- плут, - позвала она. щенок повернул к ней голову, задышал часто, высунув длинный розовый язык. будто заулыбался знающими умными чёрными глазами, бочком пододвинулся к ней. беренис улыбнулась, поглаживая шелковистую густую шёрстку. плут фыркнул, пододвинулся ещё ближе, прижимаясь горячим боком к ноге.
- всегда мечтала о собаке, - улыбнулась она.
- плут ваш тоже, - серьёзно произнёс марко. - мой, папин и ваш.
она вздрогнула, иво нечаянно громко опустил крышку кастрюли. плут, испуганный грохотом, вздрогнул и вскочил на все четыре лапы.
марко серьёзно смотрел на неё, держа в руках миску с кормом. беренис поняла, что мальчик не шутит и в этом доме её не только эта собачка. не только её отдаёт её марко, так решительно, прямо, доверчиво и открыто говоря ей об этом, высоко и гордо подняв голову.
она благодарно улыбнулась ему, потрепала успокоившегося плута по шёрстке. щенок заурчал, замотал обрубком хвоста.
- ну, давайте поужинаем. марко, еши поскорее, слышишь? ты итак опоздал.
марко молча поставил миску на пол, отвлекая внимание щенка, снова прямо взглянул в лицо беренис, сел на своё место, молча взял в руки вилку и начал уплетать ужин.
беренис с тихой улыбкой попробовала то, чем угощал их иво.
господи, бывают же кулинары от бога. да она в жизни так не приготовит.
она подняла взгляд, благодарно улыбнулась.
- это чудно! господи, иво, вы великолепно готовите!
он улыбнулась, поводя глазами. она оценила его труды. ей это понравилось.
перед ней сидел мальчишка, который искренне радовался, что его работу признали, восхитились ей. что-то новое затеплилось в его беглой улыбке.
через 15 минут они начала заниматься. плут, заслышав звуки скрипки, пришёл из соседней комнаты, устроился на кровати марко, положил мордочку на лапы и навострил чуть вислые уши.
в углу комнаты, как и раньше, сидел иво, закинув ногу на ногу и что-то быстро то ли рисуя, то ли записывая весь урок. они иногда проводили эту практику, особенно перед выступлениями, когда кто-то сидел на уроках и записывал основные замечания для домашней работы марко.
в осеннем, промзглом, сером сан-франциско шёл затяжной ливень, обесцвечивающий всё.
где-то вне этой комнаты.

когда она вернулась домой, генри уже спал. она долго сидела в комнате сына, подправляя одеяльце и смотря на его спокойное лицо, слишком похожее на лицо тома. тот же разрез глаз, тот же нос. только губы чуть тоньше и волосы темнее.
быть может, таким в детстве был том. она не видела его детских фотографий. он не хранил их, либо скрывал от неё.
джен сказала, что мистер каулитц ещё не возвращался.
он стал возвращаться всё позже и позже, всё мрачнее и мрачнее становилось его лицо при встрече с ней, всё чаще он, будто стыдясь, избегал её прямых взглядов и проводил ужины в молчании, читая очередную газету.
это причиняло ей боль, которую она тщетно пыталась не замечать. бросить работу и ходить за мужем попятам, вытягивая из него клещами хоть какие-то чувства, она не могла. но и создавшееся положение всё больше и больше тяготило её. в собственный дом она возвращалась с тревогой.
раз в неделю он вытаскивала его из его офиса. но всё сложнее давались ей эти прогулки, всё неразговорчивее становился том, всё чаще о чём-то думал рядом с ней. думал о чём-то тяжёлом для него.
ей было тяжело...
но сегодня что-то ещё вторглось в её мысли. и это что-то было связано с квартирой итальянца, с картиной, которую рисовал иво уверенными, яркими, живыми мазками.
она машинально поднялась к себе в библиотку, долго ходила из угла в угол и почему-то подошла в отдалённую часть комнаты, где хранились её вещи, привезённые из вадуца. она всегда избегала этого места, всегда опасалась открывать эти коробки, читать тетради, что она вела в том городе, смотреть картины, привезённые оттуда.
она бы не объяснила, почему она никогда не вывешивала эти картины, даже если об этом просил том. он любил живопись ровно настолько, насколько она приносила ему власть, репутацию и доход.
всё чётче стала проступать его деловая, финансовая хватка и в личной жизни. всё жёстче становился его характер, всё больше он запирался в себе.
будто его некогда пылающее чувство с шипением уходило снова в него. и беренис ждала, когда том проснётся в следующий раз.
она распаковала коробки. достала старые учебники по биологии и высшей математике, милые сердцу безделушки, привозимые маттео с его выставок в других странах, фотографии, сделанные кинроем.
руки дрогнули, когда она перебирала эти фотографии.
за день до увольнения кинроя они гуляли по городу и много фотографировались. вадуц, вадуц, вадуц... кинрой, замок, её дом...
томас. их танец, её выступления, его лицо в тумане в зале, обращённое к ней, его улыбки, его движения.
аллея, конверт с билетами, его участливость, галантность. головокружительность происходящего. сказочность. его открытость, прямота.
сидя над этими фотографиями из вадуца с того нового года, она плакала впервые за годы, прожитые в сан-франциско. тихо и жалко сотрясались её плечи, побелевшие губы безумно бормотали что-то.
на соседней полке глубоко внутри она маникально хранила вырезки из газет последнего года-полутора, где в тех же фотографиях изображён том. и лицо его обращено уже не к ней, улыбка его предназначена уже не ей. и сказочность — удел другой женщины.
впервые за долгие годы, она плакала над этими фотографиями кинроя...
через полчаса она осторожно добралась до дна коробки и вдруг слёзы высохли, взгляд недоуменно остановился на дне большой коробки.
картина маттео, некогда висевшая в коридоре её квартиры. зимнее, воздушное, прозрачное утро, едва ощутимое, едва осязаемое, угадываемое.
маттео зогрельд, отважный, резковатый, искренний маттео зогрельд, её близкий друг.
он жил в цюрихе, прошёл курсы переводчика и погрузился в работу, наплевав на себя окончательно. загоняя себя, он пытался ни о ком не думать. о женитьбе не говорил, да и не видели его ни с кем.
его до сих пор грызла боль после утраты франциски. слишком горячим было его чувство, слишком сильно обожгла его жизнь. ожоги не залечивались...
она заглянула в коробку, будучи уверенной, что там больше ничего нет. не должно было быть.
на дне лежала ещё одна картина.
косыми линиями, резкими, уверенными мазками, была изображена пульсирующая, живая жизнь нью-йорка, нечётко, тенями виднелись лица людей, жёлтые витрины домов...
эта картина, срисованная с описания картины юджина витлы, некогда висела  её кабинете в вадуце.
она взяла её в руки.
вот, что сегодня вторглось в её мысли. этот стиль, эти линии, эти уверенные мазки.
с отчаянной догадкой, она перевернула картину, выискивая хоть что-нибудь.
картина была подписана. невольная улыбка коснулась губ, когда она увидела имя художника.
имя иво казалось ей странно знакомым, будто где-то когда-то она могла слышать о нём. разговоры о старой выставке не шевельнули в ней ничего. память, заполненная лишь мыслями о томе, не подсказала ей. она столь рьяно избегала воспоминаний о прошлой жизни, что и забыла об этой картине, которую некогда трепетно любила.
«создать свою флоренцию»
в этом чужом сан-франциско.
как он справился? как он может жить в согласии со своими воспоминаниями, со своею жизнью. и почему не вернётся обратно в италию? обратно на родину, где его ждёт семья. как он пережил смерть своей жены, которую, она была уверена, он очень любил? он мало говорил о сандре, но всякий раз уважение и благоговение сквозило в его сильном голосе, едва он заговаривал о ней.
он не боится своих чувств. он открыт, он искренен с самим собой и с окружающими. он не притворяется, он живёт в согласии с самим собой.
почему она не может сделать то же самое? что ей мешает? почему она не может успокоиться в этом городе рядом с томом? отчего воспоминания до сих пор терзают её, мучают её? почему сердце неспокойно? почему оно так странно бьётся в квартире итальянца, так странно там всё, что бы она ни видели, ни слышала, ни ощущала. всё там воспринимается иначе и во сто крат ярче.
отчего её сердце не успокоится? почему её семья шатается, как подстреленная? неужели она такая дурная? во всём виновата она?
она наклонилась к картине. знакомый запах каски ударил в нос. снова невольная улыбка осветила её заплаканное лицо. она торопливо вытерла слёзы тыльной стороной кисти, поднялась, прижимая к себе картину. оглянулась растерянно и будто недоумевающе.
«создать свою флоренцию...»
она торопливо собарла вещи обратно в коробку. вечером в кабинете в её уголке висела картина, подписанная на обратной стороне:
«с благодарностью за помощь в организации выставки. с признательностью синьору шрёдеру. иво карерра»
том вернулся заполночь уставший невероятно и первым же делом проскользнул в детскую. потом бесшумно, опуская глаза, прошёл на кухню. на столе стоял остывший уже ужин. беренис сидела за столом, положив голову на руки. что-то беззащитное было в её фигуре, отчего у тома вдруг защемило сердце, и он отвернулся от жены, кусая губы и открывая холодильник. потом медленно повернулся к ней, подошёл, присел на корточки рядом с ней, провёл ладонью по её забранным в тяжёлые узел волосам.
долго, напряжённо, с болью он смотрел на её бледное, будто осунувшееся лицо. руки его мелко дрожали, желваки ходили страшно и мучительно.
он поднялся в жуткой тишине, осторожно подхватил её на руки.
она тяжко, тоскливо вздохнуло, и ладони его похолодели.
он проводил время чёрт-те как, а она его тут ждала допоздна, приготовила ужин. и завтра она ему ни словом не обмолвится, ничем не упрекнёт и молча продолжит сносить его измены и обманы. а ему будет всё хуже и хуже всякий раз, как он будет уходить из дому зная, что снова вернётся поздно, что, вероятно, снова она будет спать, смертельно устав, на кухне, свернувшись на стуле в немыслимую позу. и больше он не сможет так же прямо и честно взглянуть в её широко распахнутые доверчивые глаза.
он сам разбирал по крупицам то, что создавалось невероятными усилиями. и он знал это.
он отнёс её в их спальню, осторожно раздел, накрыл одеялом, скользнул рядом, неотрывно смотря на её лицо. потом вдруг в порыве крепко обнял её, прижался губами к её виску, не сдержав странный, отчаянный выдох.
он исправится. изменится. ему жаль её. он очень дурной человек, он ей не приносит счастья.
но он изменится. он станет лучше. он попытается. пусть только она за всё, за всё его простит.

согласна со всеми исправлениями, исключая обособления причастного оборота. тот редкий случай, когда он не обособляется, ибо отделён от определяемого слова глаголом и является частью сказуемого)
всё обсудим позже) спасибо)

она прикрыла за собой дверь, оглядывая кабинет. том сидел за столом, то и дело поглядывая на монитор ноутбука. напряжён.
- ты сегодня раньше обычного? не было урока с марко?
он не поднял на неё взгляда.
- нет, не было. сегодня у меня другие ученики.
он усмехнулся.
- к которым ты не ходишь на дом.
она подошла к окну, отодвинула штору, выглядывая наружу. за окном солнечно, радостно, по-зимнему прозрачен воздух и хрустящ блестящий, слепящий снег. но том задёрнул шторы. здесь, в доме, темно, душно и как-то мрачно.
- перестань, пожалуйста. ты прекрасно знаешь, зачем я это делаю. твоя ревность безосновательна и держится на твоих глупых догадках. а марко способный мальчик. вот увидишь, он очень способный.
- в подтверждение я вижу только отсутствие тебя дома. все жёны сидят дома спокойно, ждут мужей, готовят обед, воспитывают детей. а ты воспитываешь чужих детей!
он поднялся. всё чаще их разговоры были неспокойными, всё чаще он переставал контролировать себя в этих разговорах, а потом воспоминания о них мучили его.
- прости, что не поддерживаю образ идеальной жены такого именитого финансиста. я и забыла, что мой удел сидеть дома, рожать детей и молчать в тряпочку.
- беви...
- ты знал, на ком женился. тебя никто не заставлял, том. ну, не стала образцовой женой, по мнению твоих друзей или кого ещё там, - вдруг взорвалась она, поворачиваясь к нему лицом. том вздрогнул, поднимая на неё взгляд.
- но ты перегибаешь палку... я почти не вижу тебя дома.
- как и я тебя! в выходные ты срываешься на работу, по утрам ты спишь допоздна, возвращаешься заполночь. я не могу перекроить всю свою жизнь в угоду твоему режиму. у меня тоже работа.
- я не против твоей работы. я против твоей увлечённости работой с марко. ты пропадаешь там чуть ли не днями! да ты так даже с генри не возишься!
она побледнела, быстро подходя к столу.
- хочешь сказать, что ты проводишь с ним больше времени? ты вообще знаешь, что твой сын прочитал в последнюю неделю? какие мультики он смотрел? ты знаешь, что он выучил английский и немецкий алфавиты? ты знаешь, сколько нот мы выучили за последние две недели. мы! в то время, когда ты пропадал на работе. ты права не имеешь меня упрекать!
томас сжал рукой край стола. никогда она не говорила с ним так. он не ожидал от неё такого порыва, не мог ожидать!
от неожиданности он даже не сразу нашёлся, что сказать.
- да, я пришла сообщить тебе, что сегодня вечером я, марко и иво уезжаем в чикаго на конкурс. я бы сказала тебе раньше, да я тебя почти не вижу дома, - бросила она, выпрямляясь и кусая побелевшие дрожащие губы. он поднял на неё взгляд, отодвинул бумаги на край стола. руки его заметно дрожали.
- уезжаешь? вот как? надолго?
- на неделю.
- хорошо.
он машинально перетаскивал стопку бумаг с одного конца стола на другой. потом медленно поднял на неё взгляд.
лицо его свело судорогой, когда за ней захлопнулась дверь. он снова схватился за бумаги. потом вскочил, тигриными шагами измерил кабинет, подлетел к двери, распахнул её, намереваясь что-то ей крикнуть вслед. но ничего не смог сказать. лишь раздражённо и зло со всей силы захлопнул дверь так, что стёкла задребезжали.
верхняя губа его дрогнула, желваки страшно заходили на лице. он молча, тяжёлым взглядом обвёл кабинет, потом заперся на ключ, вернулся к рабочему месту, резким движением открыл потайной ящик стола, подумал над чем-то и снова запер его на ключ. болезненно всмотрелся в стоящую на столе фотографию, поджал губы и откинулся на спинку кресла, закрывая глаза.
она, шевеля побелевшими губами, бледная, подрагивающими руками собирала чемоданы. она ожидала, что он зайдёт, скажет что-нибудь. пару раз она порывалась, подходила к двери и останавливалась как вкопанная. медленно возвращалась обратно, продолжая собираться. на дно чемодана она положила старую фотографию в рамочке, где были изображены они втроём: том, генри и она. губы её дрожали, когда она целовала эту фотографию. что-то внутри трепетало и сулило ей провал всех её мечтаний и иллюзий. говорило ей, что больше таких фотографий не будет. не будет.
они ссорились часто, всегда не очень громко, без взрывов бешенства, отчаяния, угроз. но каждый раз больно отзывался в памяти, выбивал на время из привычного состояния и гнал, гнал всё дальше и дальше, резал память, причиняя боль.
вечером он не вышел попрощаться с ней. она же слышала от джен, что том заперся в своём кабинете и не выходил ни разу за весь день.
беренис тепло попрощалась с джен. генри эти две недели проводил у бабушки в испании. ей не придётся прощаться с ним.
она дважды обернулась, когда уходила. в единственном горящем окне на втором этаже она видела его, стоящего за шторой и напряжённым взглядом наблюдавшиего за ней, спрятав подрагивающие руки в карманы штанов.
на трамвайной остановке сидели иво и марко. марко хмуро смотрел перед собой в кромешную темноту, прижав к себе скрипку и дорожную сумку. иво дремал.
она тихо подошла к ним, села на скамейку рядом с итальянцем. иво открыл глаза, внимательно взглянул на неё. лицо его неуловимо напряглось. он тревожно оглядел её, тихо здороваясь. марко поздоровался так же тихо, поводя чёрными глазами.
она больше не произнесла ни слова. и когда пришёл их трамвайчик, идущий до вокзала, иво молча взял её чемодан, перебросил через плечо, помог ей сесть, проследил, как она устроилась, усадил марко. и всю дорогу украдкой следил за ней, молча, будто в оцепенении, смотрящей в окно трамвайчика.
впервые ему пришло в голову, что её счастье, которое она упорно выказывала перед ними, может быть не настоящим. впервые он подумал о том, что в её жизни не всё так прекрасно, как ему казалось.
она повернулась к нему, встречаясь с ним взглядами.
и непроизвольная улыбка коснулась уголков её губ, заставляя смягчиться напряжённые черты. взгляд её потеплел, и что-то шевельнулось внутри, тёплое, тягучее, уютное.
она снова отвернулась к окну, но её сердце уже не было таким тяжёлым и мысли просветлели. стало легче.