Rambler's Top100

Форум Tokio Hotel

Объявление

Tokio Hotel

Каталог фанфиков. Лучший фикрайтер Февраль-Март.

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Форум Tokio Hotel » Het » Vocations/Когда перевернутся песочные часы(Het/Angst/Vanilla/AU)


Vocations/Когда перевернутся песочные часы(Het/Angst/Vanilla/AU)

Сообщений 221 страница 240 из 266

221

Такси остановилось около каменного пятиэтажного дома, уже далеко не нового, от которого на Беренис дохнуло вдруг старым воспоминанием. Похожим был дом в Вадуце. Её дом. Остались лишь её воспалённые воспоминания и редкие письма Кинроя. Он никогда не звонил, но писал ей. И присылал фотографии. Вадуца тоже, мешая зализать старую, кровоточащую ещё рану.
Жизнь в Сан-Франциско её тяготила, душила. В последнее время она стала скучать по старой небогатой жизни в своей квартире в Вадуце. Она стала скучать по тихим улочкам, старым газетам, небрежности, неидеальности и простоте.
Отчего-то вспомнилось, что Кинрой женился. И что у него уже родился сын. Януш Дант. Кинрой был безумно горд и счастлив своим новым положением.
Она приехала по адресу, который вчера ей дал Иво. На клочке бумаги ровным убористым почерком было черкнуто пара строк. Вчера она предложила Иво заниматься с Марко вне этих двух уроков в неделю в музыкальной школе. Она не помнила, как они пришли к решению заниматься в квартире итальянцев за неимением какого бы то ни было другого места. Она отчётливо понимала, что ездить Марко за город к ней будет очень неудобно и долго, что вся эта роскошь, в которой они с Томасом жили, будет ещё больше смущать и так нераскованного мальчишку, что это страшно не понравится Тому, который рьяно оберегал границы «своего мира». Ей не пришло в голову, что Томасу может также очень не понравиться, что она ездит к кому-то на дом. Том всегда и во всём поддерживал её, он не может быть против, она просто знала это. Когда она вчера ему сказала об этом, он просто кивнул, кажется, даже не расслышав её и спросил о её здоровье.
Табачный дым вдруг стал невыносим Беренис, она всякий раз выходила из комнаты, когда Томас хватался за пачку сигарет. Финансист смотрел ей вслед, зло отшвыривал в сторону сигареты и шёл за ней. Он решительно не знал, что и думать по этому поводу и твёрдо решил записать её к врачу. К тому же по утрам она была странно бледна и говорила мало, что было для неё неестественно. Он знал, что она не выносит врачей, потому думал как-то уговорить её пойти к доктору.
Она снова взглянула на неновый девятиэтажный дом, улыбнулась чему-то.
У одного из подъездов она машинально заметила поджидавшего её Пабло, подпиравшего плечом стенку. Скосив свои чёрные глаза, он оттолкнулся от стены, молча кивнул и ослепительно улыбнулся. Тряхнул копной тёмных волос, поздоровался и пропустил её вперёд.
- Иво здесь живёт временно, - смущённо улыбнулся Пабло. - Я здесь по соседству, в следующем доме. Просто он вышел, должен с минуты на минуту вернуться. А Вам, верно, он не объяснил где живёт.
- Это верно, - машинально отозвалась Беренис, разглядывая светлый, аккуратно прибранный старый подъезд. Улыбнулась чему-то, сжав в руках футляр с инструментом. И взгляд потеплел. Она жадно ловила каждый миллиметр.
- А кем работаете Вы? - вдруг спросила она, пока они поднимались на четвёртый этаж. Пабло повёл своими чёрными глазами, усмехнулся, снова тряхнув кудрями. Он был резче и как-то живее Иво, и его английский был крепче, акцент был заметен, но очень слабо.
- Да я, знаете ли, спортсмен. Физкультуру преподаю в местной школе. Мы, можно сказать, коллеги.
Он снова бросил в её сторону ослепительную, резковатую улыбку, подходя к выкрашенной в серый цвет двери и открывая её ключом. Внизу кто-то хлопнул дверью. Пабло гибко перегнулся через перила, взглянув вниз. Улыбнулся.
- Ну, вот и брат, - довольно произнёс, - Подождём? Зайдём уж с законным хозяином квартиры.
Иво, перескакивая через две ступеньки, влетел на площадку, почти столкнувшись грудью с посмеивающимся чему-то Пабло. Беренис молча переводила с братьев взгляд, отмечая их поразительную схожесть. Оба были черны волосами и глазами, у обоих волосы вились крупными кольцами, у обоих была ослепительная улыбка. Но Иво был более сдержанным и спокойным. Что-то твёрдое и постоянное было в его взгляде, что его сильно отличало от Пабло, у которого глаз горел озорством и молодостью. И Иво редко смеялся в голос. Лишь улыбался. И Беренис не могла не отметить поразительной теплоты этой открытой, этой ласковой улыбки. В ней не было ни грамма фальши и резкости.
Иво повёл чёрными глазами в сторону Беренис, неловко пряча за спину пакет с молоком и хлебом, окинул её спокойным взглядом и улыбнулся.
- Вы точно вовремя. Марко уже заждался. Вы знаете, он очень ждёт уроков с Вами.
Он распахнул дверь, повернулся к ней, пристально взглянул в её удивительные глаза.
- Ну что ж, прошу Вас в мою скромную берлогу. - усмехнулся он.
Было заметно, что хозяин пытался навести порядок в квартире. Всё было подоткнуто, пыль сметена с самых видных мест.
Планировка квартиры была примерно та же, что и была квартира у Беренис. Она пристально оглядела длинный коридор, где в конце его, в проёме, стоял мальчик, тихо улыбаясь.
- У вас уютно, - выдавила Беренис, усилием воли подавляя вдруг вспыхнувшую тоску. Пабло в квартиру не вошёл, сославшись на тренировку. Иво поставил пакет с продуктами на низенькую табуретку и помог Беренис снять пальто. Его руки настойчиво легли на её плечи, и отчего-то она вздрогнула, будто от удара током. Когда она обернулась, он не смотрел на неё, обращаясь с каким-то будничным вопросом к сыну.
- Ну, здравствуй, Марко, - обернулась она с улыбкой. Марко весь преобразился от обращения, робко и неуверенно улыбнулся и скосил, как и отец, взгляд в сторону.
- Вы проходите вот сюда, - произнёс Иво, указывая рукой на одну из дверей, - Это комната Марко. Нам показалось, что здесь будет удобнее.
Марко с смущённой улыбкой гуськом проскользнул в комнату вслед за Беренис, осматривавшей небольшую комнатку. Комнатка была побелена, выкрашена, на стенах были дешёвые зеленоватого цвета обои, на полу — бежевый ковёр. На окнах висели небрежно задёрнутые шторы, тоже бежевые. В углу — безукоризненно заправленная кровать, стол, на котором лежали исключительно тетрадь, ручка, карандаш и ластик. Два придвинутых к нему стула. Один — в отдалении, около тумбочки, где лежит книга. Она машинально отметила, что это Клиффорд Саймак.
В другом углу — полки с книгами. Азбука, легенды и мифы. Ещё несколько книг совсем взрослые, итальянских писателей. Игрушек видно не было.
А ещё в другом углу лежала в раскрытом футляре маленькая скрипочка, стул и пюпитр.
И совсем немного места в центре.
Отчего-то эта комнатка ей полюбилась. То ли своей простотой, то ли чем-то ещё. Взгляд слишком замусолился от идеальности и роскоши, что была у них в доме. Всякий раз, понимая цену, которую они заплатили за тот стул или то бра, она боялась нечаянным движением сломать, разбить, испортить, нарушить идеальный порядок во всём доме, боялась прикоснуться к ним...
Чем-то знакомым дохнуло на неё от этой комнаты. Страх перед этим местом прошёл, наверное, ещё тогда, когда они вошли в квартиру.
- На чём мы вчера остановились? - с улыбкой спросила она у присевшего на стульчик Марко. Тот повёл глазами, улыбнулся чему-то, быстро взглянул на неё и доверчиво сообщил:
- На струне ля.
- Вот и замечательно, - весело произнесла она, совершенно осваиваясь в этой квартире. Что-то живое было в ней.
Она обернулась на осторожный шорох. В комнату на цыпочках, успокаивающе махая руками, входил Иво, с слабой улыбкой поглядывая в их сторону. Бесшумно прошёл к стулу около тумбочки, взял книгу и сделал вид, что читает.
Это как-то стало почти привычным, что на каждом уроке присутствовал Иво. Молчаливо, недвижимо, он сидел где-то за её спиной. Иногда шутил и, когда подступал новый приступ, подходил к сыну, что-то говорил ему на ухо, пристально взглядывал на Беренис и возвращался на прежнее место. Побледневшее лицо тогда розовело, кулачки разжимались и черты снова становились мягкими и плавными.
Но приступы становились всё реже и реже.
Она не замечала, как привязывалась к этому мальчику.
Она склонилась над тетрадкой, показывая мальчику ещё одну ноту. Марко, наклонившись совсем близко к ней, почти касаясь головой её волос, наблюдал за её рукой и прислушивался к её голосу, норовя не пропустить ничего сколько-нибудь важного.
Она любила Марко за его вдумчивость, за его редкие, но точные слова, за его упорство. В Себастьяне это было, но не в таком количестве. И этот вертлявый мальчишка был ей куда менее симпатичен. Но в нём была какая-то искра, и она упорно переводила его внешнюю энергию в энергию эмоциональную, что пока выходило плохо.
Себастьян занимал в её мыслях места меньше, нежели спокойный, вдумчивый парнишка пяти лет с мягкими прядями чуть вьющихся волос и удивительными зелёными глазами.
Марко был внимателен. И упорен. Иво с каким-то непонятным ему самому чувством наблюдал, как сын часами просиживает перед окном и делает нужные упражнения, как он стоит посреди комнаты, вытянувшись в струну, а потом с силой кидает руки вниз, расслабляя в мышцах до предела, как мог. Он иногда со страхом вбегал в комнату, где на кровати дрожал в безудержном плаче мальчик, закрывая уши руками. Когда Иво подбегал к нему, он поворачивал к нему исплаканное лицо, зло утирал слёзы и шептал: «Не выходит. Не выходит!» - с отчаянием повторял он, снова бросаясь на кровать. Но приступы проходили, и он снова стоял посреди комнаты, вытянувшись в струну...
Иво смотрел на сына, в глазах которого впервые за два года появилось что-то жаждущее, почти восторженное. И Иво был готов расцеловать Беренис хотя бы за одно это.
Он слышал, что у её мужа начались проблемы, он видел с каким осунувшимся лицом она приходила на каждый урок. И как загорались её глаза, как преображалось серое лицо едва она брала в руки скрипку.
Мальчик пару раз написал ноту, пару раз протяжно произнёс нараспев «сиии», заулыбался, заводил чёрными глазами, искоса поглядывая на отца, бросавшего на них поверх книги быстрые внимательные взгляды. А Беренис радовалась как ребёнок. В минуты этих уроков она могла забыть о всех проблемах и вернуться к тому, что её так радовало и придавало сил. Право, если бы она сейчас не работала, если бы у неё не было сейчас Марко и Себастьяна, она бы погибла.
Беренис показала нахождение ноты на струне ля. Поставила непослушную руку и привычно надавила рукой на деку. Марко, сдвинув брови, крепко держал инструмент головой: скрипка не шелохнулась. Потом Беренис поставила перед мальчиком ноты и, сев рядом с ним на маленький стульчик, принялась объяснять ноты, ставя пальцы на странный гриф. Мальчик играл щипком, смычком ещё владел плохо, но дело шло, и Беренис думала, что если бы парень не был бы столь зажат, из него бы мог выйти первоклассный скрипач.
Хотя она должна была себе признаться, что эта зажатость очень медленно, но сходила. Он уже не замыкался в себе, за эти два месяца он уже научился улыбаться весело и искренне, научился расслаблять руки, а ещё научил её терпению и внешнему спокойствию.
Пообещав, что на следующем уроке она спросит у него все песенки, что они играли за эти два месяца, она тепло с ним попрощалась и обернулась.
Иво Карерра быстро отвёл взгляд, устремляя его снова в книгу. Несколько торопливо перевернул страницу...
- Вы выпьете с нами молока? С печеньем, - с улыбкой предложил он, когда она выходила из комнаты, и он её провожал. - Мне очень неудобно, что вы столько времени уделяете нам, а мы никак отблагодрить не можем.
Она взглянула на него, потом обвела комнату взглядом, уловила вопросительный, ожидающе-испытующий взгляд Марко и не смогла отказать. Мальчик улыбнулся, наклонил голову на бок и в упор взглянул своими удивительным зелёными глазами в её глаза. Она слабо улыбнулась, смотря на него.
Они прошли на кухню, маленькую, светлую и, как и вся квартира, уютную. Уже неновая мебель, холодильник, старенькие белые занавески на маленьком окне.
Марко взобрался на стул, Беренис осторожно присела, виновато поглядывая на улыбавшегося Иво. Он не глядел на них. Решительно отказавшись от её помощи, он расставил чашки, положил в маленькую вазочку пряники, разлил молоко в чашки и сел на стул, по-мальчишески подогнув под себя одну ногу. Она лишь теперь разглядела его. Он был в обычных синих джинсах, рубашке, тщательно заправленной в джинсы, волосы были аккуратно расчёсаны и лежали произвольной волной.
Иво уловил её изучающий взгляд и улыбнулся.
- Вы знаете, через неделю нужно будет пройти своеобразное прослушивание, - тихо произнесла она, отпивая молоко. Отчего-то оно показалось ей невероятно вкусным, и она жадно припала к белой с синей каймой чашке.
- Что за прослушивание?
Она замялась.
- На отслеживание уровня обучения. Если Марко пройдёт прослушивание, то всё будет хорошо...
- А если не пройдёт? - быстро спросил Иво.
- То я больше не буду преподавать у вас.
- Вообще у нас?
- В школе. И, наверное, в Сан-Франциско.
Она сморщилась. Вот последнее говорить уже было абсолютно необязательно.
Марко широко распахнутыми глазами взглянул на неё и поджал губы, пролив на скатерть молоко. Иво строго взглянул на сына, поджал , совсем как сын, губы, перевёл взгляд на Беренис.
- Когда?
- В четверг. В школе. Просто пройдёт урок перед небольшой комиссией...
Иво кивнул.
В коридоре он помог надеть пальто и вышел вместе с ней. Ему нужно было в институт, ему было по дороге, и он не торопился сегодня.
Они сначала молча шли по грязной, серой улице, обходя лужи.
- Вы не боитесь оставлять его одного?
- Ничего не могу поделать. Сидеть нянькой я не могу, Пабло тоже. А Марко — парень смышлёный. Я могу поспорить, что сейчас он будет играть на скрипке и делать упражнения. Он все дни проводит с инструментом.
- Это хорошо.
- Да. Мне это нравится.
Они замолчали.
- Вы боитесь этого прослушивания?
- Боюсь, - с улыбкой призналась она, смело взглянув на него.
- Это страшно?
- Для меня — да. Вы знаете, у меня же толком нет методики, мне её вообще не преподавали. Я иду по наитию, по памяти. Как учили меня.
- Как странно, что вы не поступили в консерваторию, - задумчиво произнёс он, пристально взглянув на её лицо, - Я бы ходил на Ваши концерты.
- А я бы Вам играла, - тихо рассмеялась она, - Вы бы меня видели, а я бы Вас — нет. Со сцены не видно слушателей, только первый ряд.
- Но за кулисами Вы были бы прежней.
Он промолчала.
- И я бы не была знакома с Вами и Марко. Было бы очень жалко, если бы я не была знакома с Вами и Марко.
Она на носочках пробалансировала на тонкой полоске между двумя лужами, обернулась, наблюдая как он оценивает расстояние, улыбнулась.
- Это было бы очень жалко, - согласился он, - А Вы не волнуйтесь, миссис Каулитц, Вас не уволят из школы. Иначе я ни черта не смыслю в искусстве.
Она серьёзно взглянула на него, поджимая губы. Было слякотно и грязно, был пронизывающий ветер с залива, треплющий выбившуюся из-под берета прядь волос.
- Почему Вы решили стать микробиологом? Почему не художником, к примеру?
Он рассмеялся. Она уловила этот мелодичный приятный низкий смех и ряд белоснежных ровных зубов.
- Вы первый человек, правда, который так говорит.
Она быстро скользнула взглядом по его лицу. Неужели он больше никому не показывал своего таланта рисовать? Ходил ли он когда-нибудь на концерты после смерти, оглядывался ли по сторонам, думая лишь о сыне и работе? Кто он, этот Иво Карерра?
- Я слукавила, - торопливо произнесла, смелее смотря на него, а потом — вперёд, на запруженную людьми улицу, - Я знаю, что раньше, когда вы жили в Италии, вы были художником и даже устраивали собственные выставки. Но потом почему-то ушли из искусства.
Она подумала немного, потом торопливо добавила.
- Мой друг Маттео говорил мне о вас; когда он учился в академии искусства, он ходил на Ваши выставки.
За время этого монолога она ни разу не взглянула на его лицо, которое становилось всё более и более серьёзным, каменело на глазах, тонкие губы совершенно превратились в одну тонкую прямую линию.
- Вы правы, - наконец, после молчания, усмехнулся он, - Я был художником. И даже рисовал, и даже устраивал выставки, но... - он запнулся и смущённо улыбнулся, поднимая взгляд на неё , - Что-то тогда биология была куда более «живучей» профессией. А микробиология для меня со школы ещё была интереснее всяческих других.
- Вы мне покажете свои рисунки?
Он коротко взглянул на неё. Улыбнулся. Она уже видела его наброски, он отчётливо помнил, с каким ожиданием она смотрела на его руки в театре, как наблюдала, как он рисует на том концерте.
- Покажу.
Они расстались около делового центра. Беренис вздохнула, поправила футляр за спиной и махнула рукой, чтобы поймать такси. Она ехала домой, надо было ехать в обратную сторону.
Она только сейчас вспомнила, что сегодня у Тома снова выходной.

0

222

Тиа написал(а):

Она молча что-то записывала в блокнот, изредка хмурясь и оправляя непослушные пряди, спадавших на бледное лицо.

спадавшиЕ, наверно

Тиа написал(а):

Это скоро пройдёт. Головная боль — обычное дело. А с его вредной привычкой она как-нибудь поладит. Странно, что эта непереносимость его сигарет проявилась только сейчас...

что с Беви? Тась, что с ней?

меня пугает напряженность, вот вроде они и шутят, смеются, по-семейному пререкаются.а все равно не то, напряженность, недоговорки...
это тяготит очень(
и все же я надеюсь, что финал будет хорошим, оптимист я фигов хД
спасибо, Тась, огромное)
мне все безумно нравится)

0

223

L. Micaelis написал(а):

спадавшиЕ, наверно

Наверное. А я так надеялась на отсутствие ошибок хД Спасибо, Лин)

L. Micaelis написал(а):

что с Беви? Тась, что с ней?

Это чуть позже)) Лин, ничего очень страшного. Понимаю тех, кто читал мою предыдущю работу, где я этой головной болью охарактеризовала рак героини. Но здесь, хочу успокоить, здесь этого нет)

L. Micaelis написал(а):

меня пугает напряженность, вот вроде они и шутят, смеются, по-семейному пререкаются.а все равно не то, напряженность, недоговорки...
это тяготит очень(
и все же я надеюсь, что финал будет хорошим, оптимист я фигов хД
спасибо, Тась, огромное)
мне все безумно нравится)

Есть. Вина больше Тома, на мой взгляд. Понимаю, третья часть мне вообще трудно даётся, страшно представить, что будет с четвёртой)
Жду отзыв по второй части выложенного) Меня он интересует даже больше, чем первый)

0

224

Тиа написал(а):

Жду отзыв по второй части выложенного) Меня он интересует даже больше, чем первый)

я просто так увлеклась Мышкиным хД
не увидела сразу)
знаешь... не любила бы Беви Тома, она могла бы быть мамой Марко и женой Иво.
я буквально видела  все, что там было, и молоко это, чтоб его...
сейчас я за Томаса волнуюсь
потому что он сейчас остается один, и грызет сам себя, и мало ли до чего он "догрызется"
я за него босюь
но и за Беви не меньше, с его курением

0

225

L. Micaelis написал(а):

я просто так увлеклась Мышкиным хД
не увидела сразу)
знаешь... не любила бы Беви Тома, она могла бы быть мамой Марко и женой Иво.
я буквально видела  все, что там было, и молоко это, чтоб его...
сейчас я за Томаса волнуюсь
потому что он сейчас остается один, и грызет сам себя, и мало ли до чего он "догрызется"
я за него босюь
но и за Беви не меньше, с его курением

Мышкин - дело святое))
Ха-ха, мы уже столько раз обговорили эту тему))) Ты всё знаешь))
Спасибо большое, Линочка)) Совсем скоро конце третьей части(наконец-то!)

0

226

Сегодня у ifoldera, видно, выходной. Потому, прошу прощения, ссылки на нужные композиции будут даны после.

Саундтрек к третьей части: Poets of the Fall - Down
Саундтрек к этому кусочку: Poets of the Fall - War

0

227

War(оригинал Poets of the Fall)
Do you remember standing on a broken field
White crippled wings beating the sky
The harbingers of war with their nature revealed
And our chances flowing by

If I can let the memory heal
I will remember you with me on that field

When I thought that I fought this war alone
You were there by my side on the frontline
When I thought that I fought without a cause
You gave me a reason to try

Turn the page I need to see something new
For now my innocence is torn
We cannot linger on this stunted view
Like rabid dogs of war

I will let the memory heal
I'll remember you with me on that field

When I thought that I fought this war alone
You were there by my side on the frontline
And we fought to believe the impossible
When I thought that I fought this war alone
We were one with our destinies entwined
When I thought that we fought without a cause
You gave me the reason why

With no one wearing their real face
It's a whiteout of emotion
And I've only got my brittle bones
To break the fall

When the love in letters fade
It's like moving in slow motion
And we're already too late if we arrive at all

And then we're caught up in the arms race
An involuntary addiction
And we're shedding every value our mothers taught

So will you please show me your real face
Draw the line in the horizon
'Cos I only need you name
To call the reasons why I fought


When I thought that I fought this war alone...

Война
Помнишь ли ты противостояние на разоренном поле сражения,
Белые сломанные крылья, бьющиеся в небесах,
Предвестники войны с их раскрытой сущностью,
И наши шансы, проплывающие мимо?

Если бы я мог исцелить свою память,
Я бы вспомнил нас с тобой на том поле...


Когда я думал, что сражаюсь в этой войне один,
Ты оказывалась рядом, со мной, в первых рядах.
Когда я думал, что сражаюсь бесцельно,
Ты давала мне причины пытаться...

Переверни страницу, мне нужно видеть что-то новое -
Теперь моя наивность разодрана в клочья.
Мы не можем оставаться на этом угнетённом пейзаже,
Как бешеные псы войны.

Я исцелю свою память,
Я вспомню нас с тобой на том поле.

Когда я думал, что сражаюсь в этой войне один,
Ты оказывалась рядом, со мной, в первых рядах.
И мы сражались, чтобы верить в невозможное.
Когда я думал, что сражаюсь в этой войне один,
Мы были одним целым, наши судьбы сплетались в одну.
Когда я думал, что мы сражаемся бесцельно,
Ты давала мне причины, зачем это нужно...

Когда все прячут свои настоящие лица -
Эмоции превращаются в белую мглу,
И тогда для того, что бы прекратить падение,
есть лишь собственные ломкие кости...

Когда любовь в письмах исчезает,
Это как движение в замедленной съемке,
И мы уже опоздали, если вообще куда-нибудь доберемся...

Теперь мы увязли в этой гонке вооружений -
Невольная зависимость,
Мы растеряли все ценности, о которых говорили нам матери...

Так покажи мне свое настоящее лицо,
Нарисуй линию горизонта,
Потому что мне всего лишь нужно твое имя,
Чтобы назвать причины, почему я сражался
...

Когда я думал, что сражаюсь в этой войне один...

0

228

Томас снова глубоко затянулся, смотря на ровную белую равнину за окном, уходящую в чёрный, неприветливый, скелетный лес. Закрыл глаза, выдыхая белый дым, поморщился.
За последние полдня он успел выкурить полпачки сигарет и выпить полбутылки виски. Простоял у окно в детской, бессмысленно просмотрел на белую, ничего не выражающую равнину. Сегодня его охватила апатия, он не притронулся к работе, лишь взял бутылку виски и уселся на своём посту — в кресле в детской.
Что ж сегодня за день-то такой. Настроение ни к чёрту - он с насмешкой думал, что давненько ему не хотелось напиться. Погода была ужасная, такая, чтo на улицу смотреть не хотелось — тоска нагоняла. А он всё смотрел. И Беренис дома нет, что его не удивляло. Он был просто уверен, что она опять где-то с Марко и, конечно, ещё и с Иво. Прелесть! Просто прелесть.
Он тяжёлым взглядом обвёл комнату, закры глаза.
Перед глазами стояла картина: оба они, Марко и Иво, стоят в холле оперы. Марко восторженно оглядывает всё своими странными зелёными глазами, взгляд которых почему-то напрягал Томаса. Из головы не выходил образ высокого, стройного итальянца. Что-то было не то в их встрече в опере, что Том пока не смог понять.
Душа не на месте.
Томас снова затянулся, снова взял в руки бокал виски.
В соседней комнате разрывались колонки от Прелюдии Рахманинова. Музыка грохотала на весь дом, прокручиваясь ещё и ещё, бесконечно, в кольце.
Том вспоминал детство, вспоминал отца, строгого, волевого, решительного, жёсткого. Вспоминал тот идеал, за которым Томас так отчаянно гнался.
Вспомнил его раннее детство, Билла, мать... Он отчётливо помнил, что испытывал отец, когда ушла мама. За все годы он не услышал от отца ни слова упрёка в её адрес, никогда отец не заговаривал о своём состоянии. Томас чувствовал, что ему было безмерно тяжело и больно без мамы. Быть может, тяжелее и больнее, чем было Тому.
Беренис нет. Нет, когда она ему так нужна. Хотя, собственно, и хорошо, что нет. Она была бы расстроена теперешним его поведением, ему не хотелось бы, чтобы она расстраивалась из-за него.
Что это с ним, в самом деле.
Он поморщился, когда вдруг хлопнула входная дверь, со стуком поставил бокал на столик, цокнул языком, безразлично взглянул на бутылку.
Рядом лежал «Гений», растрёпанный, с загнутыми страницами.
Ещё утром он пытался читать. Потом отложил.
Анджела Блю — Кристина Ченнинг — Сюзанна Дейл — Анджела Блю...
Круг замыкался...
На лестнице — торопливые шаги, она почти бежала по коридору к их спальне, он слышал шорох её платья. Она, несмотря на моду, несмотря на холод, носила платья, которые ей безумно шли.
Она была какая-то другая, не такая, как другие. Необычная.
Его всегда тянуло на необычность.
Откинулся на спинку кресла, закрыл глаза.
Прелюдия захлебнулась, замолчала резко, разорвав тишиной всё вокруг. Он усмехнулся.
Клонило в сон.
Дверь со стуком распахнулась. Он мог поклясться, что она подбежит к нему, зашепчет что-то, прижмёт голову к своей груди.
Ему будет легче. Ему станет легче.
Но она не подбежала, сколько он ни ждал. Не прижала голову к груди, не зашептала... Ничего...
Бледная, она закусила губы, хмурясь, посматривая на столик рядом с ним, на него, полулежащего в кресле. Медленно сделала к нему шаг, стараясь не нарушить тишину.
В комнате было душно, было накурено, в нос неприятно ударил запах виски.
Ещё шаг к нему, недвижимому. Она в ужасе распахнула глаза, смотря на него.
Вот до чего довела его собственная упрямость, гордыня, его глупые принципы.
Ещё шаг.
Она молча, долго смотрела на книгу, небрежно брошенную на столик. Медленно подняла её, аккуратно отложила на край стола, повернулась к нему.
Морщина меж бровей даже теперь всё ещё бороздила переносицу, губы упрямо сжаты, руки сомкнуты.
Он не спал.
Она обняла его голову, погладила спутавшиеся волосы, зашептала быстро на немецком что-то, что он не смог разобрать.
Он раскрыл глаза. Не пошевелился.
- Что с тобой? - донеслось до него.
- Ничего.
Руки застыли. Она присела на столик. Он усмехнулся.
- Что с тобой? - повторила она, тревожно смотря на его лицо.
- Ничего, - повторил он, - С кем не бывает.
- Ни с кем не бывает! - отрезала она, - Просто так до такого состояния себя не доводят и окружающих не мучают!
Он вздрогнул.
- Значит, во всём виноват я? - нетвёрдо произнёс он, бессмысленно смотря на её лицо, - В том, что ты уходишь чёрт-те к кому, бросая меня здесь одного, в том, что я тебя дома вижу исключительно по ночам! Я виноват?!
Слишком резкий переход к крику. Она испуганно распахнула глаза.
- Ты сам не знаешь, что говоришь, - прошептала она. Он отвернулся.
- Всё я знаю, - с горечью отчеканил он.
Она вскочила, быстро отошла к окну, распахнула его.
- Тебе нужно остыть и протрезветь, - не глядя на него, быстро произнесла она. Он усмехнулся.
- От разговора уходишь.
- А это ты называешь разговором, Том?
- А что ещё?
Она повернулась к нему, облокотилась о подоконник.
- Ты считаешь, что я должна быть с тобой, подстраиваться под тебя, прогибаться под тобой. У тебя выходной — я должна бросить всё и сидеть с тобой, потому что так хочешь ты. Ты хоть раз так сделал, когда выходной был у меня? Нет, у тебя же работа! У тебя же столько дел, у тебя проблемы, о которых мне знать необязатально. Действительно, а кто я такая, чтобы знать, что с тобой творится такое!
Он в упор взглянул на неё.
- Неправда, - глухо произнёс он.
- Всё правда, - крикнула она, в смятении теребя руки, - Всё правда, Том. Да только у меня тоже жизнь есть.  У меня работа есть, я тоже зарабатываю, немного, но сколько есть. А страшнее всего другое, Том. Тебе очень обидно, тебе страшно не нравится тот факт, что в ту новогоднюю ночь ты чуть-чуть запустил меня в свой мир. Тебе страшно досадно, чёрт возьми, что ты допустил такую «слабость», ведь мы у нас такие сильные, непобедимые, непоколебимый и нам никто не нужен. Ты себя коришь за то, что доверился мне, понимаешь?
Он молчал.
- Ты меня слышишь, чёрт возьми? Том!
- Замолчи! - вдруг не своим голосом рыкнул Томас, вскакивая. Но ноги не выдержали. Он снова медленно опустился в кресло, - Замолчи, Беренис, - прошептал он.
Повисло молчание. Томас отвернулся от неё, напряжённо смотря перед собой.
- Я и так молчала два месяца, Том. Прошло два месяца, как ты ведёшь себя как мальчишка, как маленький ребёнок, который вычитал что-то в книжке, а теперь всё на жизнь укладывает. А жизнь другая сейчас, понимаешь? Ты меня слышишь? Два месяца прошло, Том! Скоро весна будет. Мне осточертели твои выходки, твой нарочитый смех, твои бесконечные извинения, встречи, недоговорки...
- Может, в таком случае, тебе осточертел и я? Может, это я тебе не нужен? Никто не держит! - вспыхнул Томас, поднимаясь с кресла. В выражении его лица мелькнуло что-то угрожающее, опасное, беспомощное. Руки на миг сжались. Она вздрогнула, замолчала, делая шаг к нему. Выражение его лица на миг её напугало. Губы пересохли.
Всего три дня назад он улыбался, он шутил, он играл нотками в голосе. У него был выходной...
- Прекрати говорить чушь, Том!
Головная боль, начавшаяся ещё с утра, слабость, вернулись с утроенной силой. Она отвернулась от него, дрожащими губами произнесла:
- Когда у нас родится ребёнок, ты продолжишь вести себя так же, верно? Я не смогу, Том, мне тяжело, понимаешь? Тяжело видеть тебя такого, слышать в ответ на все мои вопросы твои несуществующие оправдания, что, чёрт возьми, всё хорошо. И что мне всё кажется...
- Господи, когда у нас родитcя ребёнок! - зло рассмеялся он, снова перебивая её. - Мы больше года женаты! И потом, у тебя же работа, как же ты от неё откажешься теперь? - язвительно произнёс он, не понимая, что говорит.
Она обернулась к нему. Слёзы вдруг навернулись на глаза.
- Через восемь месяцев, Том, чтоб ты знал. Через восемь месяцев ты будешь ответственен не только за свою неприкосновенную персону, но и за своего ребёнка. Как же тебя изменила твоя чёртова работа! Ненавижу! - выкрикнула она, выбегая из комнаты. Томас застыл на месте, растерянно смотря перед собой.
Голый, скелетный лес.
«Через восемь месяцев...»
Он побледнел, непонимающе провёл рукой по лицу, сжал виски, сжал губы, сделал шаг назад.
- Беви... - зашептал он, пытаясь справиться с онемевшими губами, - Погоди, Беви! - вдруг выкрикнул он, резко поворачиваясь и выбегая из комнаты. Метнулся в одну, другую комнату. - Беви! - крикнул он, хмурясь. Выскочил в коридор, подбежал к библиотеке, дёрнул за ручку. Заперта.
- Беренис, открой! - быстро зашептал он, - Беви, что же ты. Погоди, Беви, подожди, ты говорила о ребёнке... Милая, милая, погоди, я совсем запутался, я не то хотел говорить...
Он дёргал за ручку, бил кулаком в дверь, молил открыть, снова дёргал за ручку.
Из-за двери донеслись звуки незнакомой ему песни.
- Беренис, открой же. Беви!

If I can let the memory heal
I will remember you with me on that field

Он бессильно сел у двери, сжал руками виски, смотря перед собой, прижал ухо к двери, прислушался. Закрыл глаз.
Она запрокинула голову назад, глотая слёзы. Что же это он делает, что делает, её милый Том...
Она слышала, как он стучался в дверь, как он умолял открыть дверь, как он бил рукой в дверь. Она вздрагивала от каждого его слова, закрывала руками лицо, плакала, потом подбежала к магнитофону, включая первую попавшуюся запись. Всё равно...
Обессиленно опустилась у двери.
- Беви, Беви. Мне тяжело, понимаешь? Я говорил, что проблемы исчерпали себя? Я врал. Ты прости меня, что я врал тебе, я не прав. Но мне казалось, что тебе не стоит волноваться из-за этого. Ты должна улыбаться, купаться в ласке, радости, любви. Зачем тебе мои проблемы? Зачем? Эта ситуация... Она измучила меня, Беви. Я хочу уехать...
- Дурак, - прошептала она.
- Знаю, я идиот, - будто услышав её, торопливо добавил он, - Но, господи, меня воспитывали так с детства... Что я несу... Мои проблемы с каждым днём становятся тяжелее. Вполне вероятно, что я потеряю работу. Нам придётся продать этот дом, чтобы оплатить долги, Беренис... Боже...
Он обхватил голову руками. Он стал курить, изредка даже пил. Это давило.

Turn the page I need to see something new
For now my innocence is torn

Он не должен сейчас об этом говорить. Ослепляюще в голове колотилось: «Через восемь месяцев...»
- Беви... - зашептал он, - это всё неважно. Ты сказала... ты сказала про ребёнка. Беви, скажи, ведь это так? Беви, скажи, как ты? Скажи, кто будет? Скажи, всё хорошо? Беви... Да ответь же, чёрт возьми! - взорвалася Том, хлопнув по двери рукой.

With no one wearing their real face
It's a whiteout of emotion

Она закрыла руками голову. Головная боль не проходила. Она подбежала к окну, распахнула его настежь, жадно вдохнула морозный воздух.
- Беренис! Беренис, прости, прости же меня. Беренис!
Он замолчал, запрокинув голову назад, опираясь руками о согнутые колени.
- Что же ты...
Впервые они ссорились так. Его съедало то, что он не мог видеть её лица, она не отвечала на его выпады, она молчала за дверью. Он знал, она плакала, она потому и включила музыку, чтобы он не слышал, что она плачет. Тревога жгла сердце.

When I thought that I fought this war alone
You were there by my side on the frontline
And we fought to believe the impossible

Она металась по комнате, сжимая тонкими пальцами ноющие виски. Она не права, ему нужна её помощь, а она... она думает лишь о себе, правда, что это с ней...
Она рывком открыла дверь, выбежала в коридор, растерянно остановившись напротив него. Он вскочил, пытаясь сдержать дёргающую губы улыбку. Осторожно обнял, притянул к себе, осыпая лицо поцелуями. Нежно гладил по голове чуть подрагивающими руками, целовал лицо, шептал что-то, извинялся.
Она на секунду застыла в его объятиях, вжимаясь в него, пытаясь забрать из него всё, что ему так мешало.
Тело сотряс кашель. Она отшатнулась от него. Он сделал шаг к ней, протягивая руки.
- Чёрт возьми! Беви... Я брошу, я брошу курить... - бессвязно зашепал он. Губы дёргала счастливая улыбка, голову кружило, он вдруг заразительно, счастливо рассмеялся, запрокидывая голову. Она восхищённо взглянула на него. Смеётся. Как раньше. Тот же мальчишка с вихрами льняных волос, широкими плечами, мягким счастливым смехом.
Господи, оставь его такого. Огради его от печалей, он не заслуживает такого. Господи, помоги ему! Помоги!

So will you please show me your real face
Draw the line in the horizon

Он подбежал к ней, подхватил, словно пушинку, закружил по коридору. Она рассмеялась.
- Милая, милая моя девочка, - смеялся он, прижимая её к себе, гладя волосы, целуя лицо беспорядочно и счастливо, - Ты прости меня. Всё неправильно. Всё будет хорошо, всё будет хорошо, девочка. Ты слышишь? Я исправлюсь, я буду лучше. Беви...
Он остановился посреди коридора, опуская её на пол. Она, с трудом сдерживая кашель, обняла руками его голову, улыбнулась.
- Том, - прошептала она. Он улыбнулся. Никто, никто, кроме неё, не произносил его имя так. - Том. Всё будет хорошо, слышишь? Ты только не молчи, не молчи больше. Не смей больше молчать, Том. Я с тобой, - сбивчиво зашептала она, улыбаясь. Он серьёзно взглянул в её глаза, неопределённо улыбнулся и быстро притянул её к себе, крепко обняв.
На горизонте сквозь прорезь серых, беспросветных туч, сверкнуло солнце, преобразив некогда голый, безжизненный лес, сверкнув последними остовами таящего снега.
Сверкнуло и пропало.

I will let the memory heal
I'll remember you with me on that field

Конец третьей части.

Отредактировано Тиа (2011-01-04 09:45:34)

0

229

Тиа написал(а):

Простоял у окна в детской,

Тиа написал(а):

Он тяжёлым взглядом обвёл комнату, закрыл глаза.

Тиа написал(а):

Тебе страшно досадно, чёрт возьми, что ты допустил такую «слабость», ведь мы у нас такие сильные, непобедимые, непоколебимые и нам никто не нужен.

и все же я считаю, что луче было бы "...ведь ты у нас такой сильный, непобедимый..."

Тиа написал(а):

Что же это он делает, что делает, её милый Том...

последняя запятая лишняя

Тиа написал(а):

Сверкнуло и пропало.

Да.
Пропало.
И пусть они "помирились", это уже не спасет.

Да, Тась, ты удивляешь меня все больше и больше.
За всю мою историю фанфикшена я видела всего лишь две качественно описанные ссоры: ссору начинающего фикрайтера, который сомневается в себе до желания стукнуть головой о стенку и сказать, что гений будущий; и сора твоя.
Я в каком-то роде рада, что они поссорились. Наконец-то долгожданный всплеск эмоций произошел. А, понимаешь, с другой стороны, я уже точно теперь понимаю - все карты раскрыты, все мосты сожжены, теперь уже нет надежды.
И мне жаль.
Чертовски жаль.
Саундтрек и слова раскрыли суть. Но не показали исхода. Тем неменее они идеально подходят.
Спасибо. Это было качественно, четко.
Я жду четвертой части)

0

230

L. Micaelis написал(а):

Да.
Пропало.
И пусть они "помирились", это уже не спасет.
Да, Тась, ты удивляешь меня все больше и больше.
За всю мою историю фанфикшена я видела всего лишь две качественно описанные ссоры: ссору начинающего фикрайтера, который сомневается в себе до желания стукнуть головой о стенку и сказать, что гений будущий; и сора твоя.
Я в каком-то роде рада, что они поссорились. Наконец-то долгожданный всплеск эмоций произошел. А, понимаешь, с другой стороны, я уже точно теперь понимаю - все карты раскрыты, все мосты сожжены, теперь уже нет надежды.
И мне жаль.
Чертовски жаль.
Саундтрек и слова раскрыли суть. Но не показали исхода. Тем неменее они идеально подходят.
Спасибо. Это было качественно, четко.
Я жду четвертой части)

На время это их всё же спасёт...
Ну, что ж, хоть что-то у меня выходит) Будем надеяться, что дальше будет хорошо.
Мосты-то сожжены, но никто никому не мешает построить их вновь(и зачем я пишу, всё равно знаешь, чем кончится)
Саундтрек к следующей части выложу позже
Спасибо)

0

231

Четвёртая часть.
День начался со звонка в дверь. Том зарылся в одеяло с головой, замычал что-то, машинально протянул руку, прижимаясь к спине Беренис.
- Что за гости?
- Без понятия, - сонно пожала она плечами, поворачиваясь к нему. Том лениво открыл глаза,  коснулся носом её носа, насупился.
- Открывать не будем, - решил он.
- Это неправильно. А вдруг кто важный?
- Ты слишком правильная.
- А ты нет...
- А я рациональный. Мне сейчас спать хочется. Плевать. Опять по почте что пришло.
На улице послышались гудки автомобиля.
- Беренис Шрёдер-Каулитц, а!
Беренис вздрогнула, вскочила. Томас подозрительно прислушался. Очень уж знакомым голос показался.
- Так это же родители! - радостно выдохнула Беви.
- Вот подарок-то, - уткнулся лицом в подушку Томас. А вставать-то надо. Надо встречать, развлекать. И чего приехали?
Беренис вскочила, подбежала к окну, выглянула на улицу.
- Точно, они. Вот здорово. Правда, Том?
Том что-то пробурчал. И как у неё жизнерадостности хватает? Сегодня полночи Генри температурил, полночи они просидели у его кроватки, пытаясь сбить температуру у мальчика. Мальчику уже три года. Взрослый. Уже ходит и говорит что-то своё, умное. Спрашивает, лазит везде и всюду. Непоседливый невероятно. И упярмый. Любопытно, это в кого?
Он у них вообще замечательный, этот Генри. Том нарадоваться на сына не мог, едва домой приходя, бежал в детскую и игрался с мальчиком, души в нём не чая.
Беренис счастливо улыбалась, наблюдая за мужем и сыном. Вот оно, то, чего ей когда-то хотелось.
Дела Томаса пошли на поправку. Они никуда не уезжали: все слова Тома — лишь порыв. Они не продали дом в Сан-Франциско.
Они продали её квартиру в Вадуце.
Более ничего, ничего её там не осталось. Три года назад ей пришла посылка со всеми её вещами из той квартиры.
Она плакала. Том списывал на беременность, на усталость. Те оставшиеся восемь месяцев были тяжелы для них...
Беренис выскочила в коридор, на ходу запахиваясь в халат, сбежала вниз, распахнула дверь.
- От Вас мало того, что приглашения не дождёшься, так ещё и не добудишься, - пробурчал вместо приветствия Франц Шрёдер, втаскивая в дом чемоданы.
- Папа, - радостно защебетала Беренис, обнимая отца, - Мы и не ждали Вас сегодня. Думали, завтра.
- Погоду обещали паршивую, вылетели на день раньше. Мы же отправляли тебе письма и SMS. Дозвониться не могли...
- Это хорошо, что вы приехали раньше, - растерянно улыбнулась она, - Вы проходите! Том будет очень рад вас видеть.
Том был просто безмерно счастлив, что приехали родители Беренис. Он отлично помнил неодобрение их брака её отцом, помнил не особо тактичную, но душевную её мать, собаку он тоже помнил.
Вставать отчаянно не хотелось. Едва услышав голос тестя внизу, он раздражённо запустил подушкой в сторону двери, зарычал, рывком сел в кровати, сонно потирая глаза.
Даже в выходной поспать не дают.
Любопытно, Беренис и сегодня смотается на урок или хотя бы в честь приезда родителей хоть один день посидит дома?
Никакого желания одеваться и спускать вниз не было. И какого чёрта?...
Он молча сполз с кровати, поёжился, пошарил под кроватью голой ногой, выискивая тапочки, почесал затылок, тряхнул головой как собака, фыркнул.
Сон уходить не хотел и отчаянно боролся с сознанием. Сознанию тоже очень хотелось спать, потому Тома тут же потянуло опять лечь.
Лечь, выгнать всех родственников, уложить рядом Беренис и заснуть. К чёрту всех.
Нашёл халат, закутался поплотнее, дошаркал до окна, облокотился руками о подоконник.
У машины стояла миссис Шрёдер, рядом крутился пёс.
Они и собаку притащили. Прелесть какая.
- Добрый день, мистер Каулитц! - улыбнулась женщина, замечая Томаса в окне второго этажа. Томас кисло улыбнулся, потом спохватился, заставил себя улыбнуться доброжелательнее, кивнул и максимально радостным голосом, на который он был в таком состоянии способен, произнёс:
- Здравствуйте, миссис Шрёдер. Хорошо, что вы приехали. Погода замечательная, верно?
И тут же, пока не опомнилась:
- Вы извините, я сейчас спущусь. Только оденусь и зайду к сыну.
Больше он до завтрака к окну не подойдёт.
Отчаянно хотелось спать. Как же невовремя они, а!
Он доплёлся до шкафа, вытащил какие-то джинсы и какую-то рубашку, сонно оделся, взглянул на себя в зеркало.
Чучело чучелом. Пусть знают, что разбудили ни свет ни заря.
Всего-то два дня. Выходной, чёрт возьми.
Он бесшумно, на цыпочках прокрался в комнату к мальчику, почти не дыша, закрыл дверь. Подошёл к окну и, не глядя вниз, раскрыл шторы.
Он помнил, как покупалась каждая вещь в этой комнате. Как они с Беренис бегали по всему городу. Выискивая «именно такую» горку, «именно такую» кроватку и «именно такую» шапочку. Когда стало известно, что родится мальчик, Том уже перестал думать о том, что опоздает на работу, конференцию, совещание... Собственно, пожалуй, именно это его тогда спасло, отвлекло от тяжёлых мыслей, выдернуло из его проблем и вернуло прежнее трезвое мышление.
Беренис работала чуть не до родов. Возвращалась уставшая, осунувшаяся. В эти восемь месяцев она стала нетерпимее ко всему, что было ему непривычно...
Она волновалась часто и без повода. За него, за его работу, за его поведение, не слишком поменявшееся, за ребёнка.
Ей снились кошмары...
За две недели до намеченного срока она почувствовала недомогание. И Томас запретил ей даже на трассу выходить. Дабы проследить за упрямой женой, он взял выходной и просидел весь день дома. Беренис сдалась и вышла в декретный отпуск.
Он обвёл взглядом комнату.
Роды проходили тяжело. Ещё за два дня до них Беренис вдруг стала неспокойна, постоянно плакала, боялась. Страшно боялся сам Том...
Делали кесарево сечение. Волнения, перенесённые Беренис на протяжение срока, сказались, Томас вдруг резко осознал, что причиной тепершних мучений его жены — он сам...
Он помнил как сходил с ума в роддоме, наматывал круги под её окнами, выжидал всё чего-то, обивал двери операционной и палаты.
Как он впервые взял на руки сына, как светились глаза Беренис, измотанной, измученной Беренис. Как она улыбалась слабой, счастливой улыбкой, как он целовал ей руки, шептал что-то, не отходил ни на шаг от её палаты, изредка недоверчиво оставляя приходивших к ней Билла и Клаудию.
Как они возвращались сюда, как он впервые положил в эту кроватку своего сына, всё ещё не смея верить в своё счастье. Она смеялась.
Он взял отпуск впервые за два года, засел дома и проводил с сыном и женой всё время, отлучаясь лишь в магазин, чтобы купить что-то съестное и кое-какие подарки.
Беренис ещё несколько дней пролежала в постели. За последние два года её здоровье ухудшилось и восстанавливалось очень медленно.
Это было счастливое время. Они почти не ссорились. Изредка. В шутку.
Но больше о ещё одном ребёнке они не заговаривали. Беренис не хотела переживать это ещё раз. Это казалось ей страшным кошмаром... Том внешне смирился.
Мальчик спокойно спал в кроватке, раскинув ручонки. Том тоже так любил делать. Определённо сын пойдёт в папочку. У генри были большие, чуть раскосые глубокие голубые глаза и мягкие тёмно-русые волосы, совсем как у него Тома, губы чуть тонковаты, носик маленький, аккуратненький, ещё пухленькие щёчки и маленькие беззащитные ручки.
Он улыбнулся, подоткнул одеяльце, тихонько выскользнул из комнаты, осторожно притворив дверь.
Когда он спустился вниз, в холле уже стояло три чемодана. Видимо на каждый нос по чемодану. Собака считается.
Беренис сверкала улыбкой и вообще как-то при её виде ему стало неудобно, что он успел всевозможно выругаться по поводу приезда пока спускался из спальни.
- Добрый день, мистер Том, - радушно заулыбался мужчина, протягивая руку Тому. Том вяло улыбнулся. Выведать бы, на какой срок они приехали. Судя по чемоданам, расположатся они непосредственно в доме. Чудно.
- Здравствуйте, мистер Шрёдер, - отозвался Томас, расплываясь в самой доброжелательной улыбке. И к чёрту, что лицо помятое, волосы во все стороны торчат и круги под глазами. Он устал как собака. У него сегодня законный выходной.
- А это...
Он вопросительно взглянул на улыбающуюся беренис.
- А это Рудольф. Ты помнишь Рудольфа?
Он помнил. Просто забыл.
В холле необычно шумно. Просто адски шумно. Ребёнка разбудят. Они разбудят Генри. Генри и так полночи не спал и плакал, а тут ещё они. Том украдкой зверем поглядывал на новоприбывших. Вот же принесла нелёгкая...
Тем не менее он улыбался изо всех сил, говорил в полголоса, обнимал Беренис и всячески создавал впечатление, что он несказанно рад их приезду. Однако уже при первой возможности он улизнул наверх к сыну.
- Нервный он у тебя, - заметила миссис Шрёдер, помогая Беренис на кухне.
- Мы не ждали вас, мама, - улыбнулась она, - Мы плохо спали эту ночь — Генри плакал. Он устал и не выспался.
- Вечно ты его оправдываешь, - покачала головой женщина.
- Говорю, что есть, - пожала плечами Беренис, нарезая салат.
- И ты управляешься со всем домом и садом одна? Это же адский труд!
- У нас есть садовник и горничная. Мы их отпустили на эти два дня. У Тома выходной, я уезжаю ненадолго.
- Зачем?
- У меня уроки.
- В июле?
Беренис повела плечом.
- Почему бы нет? Профессия музыканта — это ежедневный кропотливый труд, мама. И это прививается с детства.
- Знаю, знаю, - замахала руками миссис Шрёдер, - Ты и сегодня уходишь?
- Да, сегодня у меня занятие с одним учеником. Я пока занимаюсь только с ним.
- Почему?
- В остальных троих нет того, что есть в Марко: восторженности и любви к музыке, таланта к нему.
- А, тот самый Марко.
О Марко слышали, кажется, все.
- Значит, ты оставишь нас с ним?
- Вы его боитесь? -  вскинула брови Беренис, - Он не плохой, мамочка. Он просто очень устал. Не тревожьте его сегодня. Он вряд ли сегодня будет с Вами много говорить. Он уйдёт либо в кабинет либо в библиотеку с Генри. Подождите меня вечером.
- Он тебя не подвозит?
- Я отказалась. Всё лучше добираться самой, мама.
Женщина пожала плечами.
Беренис стала другой с того времени. Что-то более спокойное было в ней. Что-то упрямое, непреклонное.
Томас спустился вниз вместе с сыном. Мальчик круглыми глазами смотрел на людей. Которых видел раз в третий за всю свою жизнь.. Молчал, напряжённо всматриваясь в лица бабушки и дедушки.
- Весь в отца, - пробурчал тихо мистер Шрёдер, протягивая руки за внуком. Томас крайне недоверчиво, словно отрывая от сердца, отдал мальчика.
Таки они его разбудили. Томас его покормить пришёл, а они...
Мальчик нахмурился, сосредоточенно разглядывая лицо мужчины, положил ладошку на его щеку. Молчал настороженно, изучая лицо.
- Беренис была совершенно другой, - пробурчал Франц Шрёдер, подкидывая тихонечко на руках мальчика.
Томас смолчал. Тревожно косился на сына, помогая расставлять чашки Беренис. Беви улыбалась, прикасалась к нему, стараясь этими прикосновениями успокоить его. Том слабо улыбался, многозначительно смотрел на неё, косил глазом на сына. Не дай бог уронят его сына. Их сына. Их единственного сына.
Генри был неспокойным всё утро. Вертелся на руках, тянул пухленькие ручки, улюлюкал, всё звал то папу, то маму. И Том с Беренис попеременно тревожно выскакивали из кухни в гостиную. Едва завидев их, мальчик радостно улыбался, хлопал в ладоши. На бабушку с дедушкой поглядывал неуверенно, но к концу завтрака освоился, однако из их рук есть отказался.
Том сидел около ребёнка, кормил его, поправлял на нём кофточку. Генри восхищённо и радостно смотрел на отца, хлопал ладошками по подлокотникам детского стульчика, смеялся. Том строго посматривал на сына, говорил, чтоб он не смеялся — подавится. Сын не слушался и продолжал смеяться.
Беренис улыбалась, с гордостью смотрела на родителей и была непривычно весела.
Мистер Шрёдер недоверчиво смотрел на неё. Внешне всё казалось замечательным. Даже слишком. Слишком счастливым, слишком спокойным. Но Томас продолжал его напрягать, он не смирился с таким выбором дочери, отцовское сердце шептало ему, что всё это кончится плохо. И что этот конец скоро.
Он читал газеты. И ему было даже любопытно, знает ли Беренис о жизни Тома вне дома? Как к этому относится?
Он помнил, в какое время для них обоих родился Генри. Он чувствовал, как тяжело было Беренис и отчего она избегает обсуждения того времени, напряжённо улыбаясь и говоря, что всё было замечательно.
«Ведь он очень хороший»
В этом всё и было. Вначале он был идеальным и замечательным. Теперь просто хорошим... Что-то изменилось в их отношениях. И если тогда, 6 лет назад, он ещё мог поверить в крепость их отношений, сейчас что-то ему мешало так думать.
Мальчик пару раз чихнул. Томас с Беренис хмурились, не отдходили ни на шаг от сына. Миссис Шрёдер предложила использовать народные методы, которые вычитала великое множество в книгах, но неожиданно встретила решительный отказ со стороны Томаса. Том упрямо стоял на том, что мальчик поправится и без всяких трав и что том сделает для этого всё возможное и невозможное.
Это было первой осечкой, напрягшей всю атмосферу в доме. Миссис Шрёдер отступила, но всё утро поглядывала на зятя с неодобрением.
После завтрака Том с сыном поднялся наверх. Том сослался на великое множество дел, извинился и торопливо ушёл. Мальчику нужно больше спать.
Мистер Шрёдер выдохнул, едва наверху закрылась за Томом дверь.
- И как ты с ним живёшь, Беви? - покачал он головой, садясь в кресло и беря в руки чашку, - Тиран и собственник. Он так изменился за эти шесть лет, ты заметила?
- Он...
- Перестань его оправдывать, - вдруг резко прервал её мужчина, - Перестань. Он явно показал нам, что мы гости незваные и нежеланные им, что внука он будет от нас ограждать всеми методами. Скажи, у него на самом деле столько дел?
- Да, он очень занятой, папа.
Он усмехнулся. Значит, не знает. Бедная, бедная его дочь. Погибнет она с этим человеком, погибнет! Он погребёт её под собой, своим жёстким характером и упрямством.
- Когда ты была последний раз в Вадуце?
- Три года назад, когда мы продавали квартиру.
Миссис Шрёдер вышла из кухни нахмуренная, медленно села в кресло. Беренис молча села за стол, бессмысленно переставляя чашки.
- Прошу вас, не сердитесь на него. И на меня не сердитесь. Он устал и действительно не очень любит вас. Но ведь и вы были против нашего брака, постарайтесь понять его, пожалуйста. Он переживает за сына. Вы не знаете, он великолепный отец, он так любит Генри, он никому его не доверит, кроме меня и, может, брата. Он за него горой встанет, вы не знаете, какой он.
Она так горячо защищала мужа, так моляще смотрела на них, что вдруг мистеру Шрёдеру стало очень жалко дочь, жалко, что она защищает того, кто вряд ли будет защищать её так же.
Тишина повисла в гостиной. Мистер и миссис Шрёдер переглянулись и кивнули.
Напряжение с лица Беренис будто спало, она перестала бессмысленно передвигать чашки, поднялась.
- Давайте, я покажу вам ваши комнаты. А потом, простите, мне придётся вас покинуть. У меня сегодня урок.
- Урок? - вскинул брови отец, - В июле месяце ты даёшь уроки? И сколько платят?
- Нисколько, - растерянно произнесла она, - Папа, как же за это можно деньги брать? Как?
Франц Шрёдер промолчал. Его дочь явно не унаследовала от него предпринимательской живости и умения зарабатывать денег. По сути, она жила за счёт Тома, ибо то, что она получала за свои уроки в школе, вряд ли было достаточно, чтобы прокормить хотя бы саму себя.
- Как же зовут того ребёнка, на которого ты тратишь своё время?
- Марко, - ещё тише произнесла она, - Но это ему необходимо! - загорячилась она вдруг, поднимаясь и хмурясь. Что-то изменилось при упоминании этого мальчика в её лице. Появилась какая-то тревога, растерянность, опасение, - Я вижу, он может стать замечательным скрипачом. Ему только помочь надо. Он же так любит скрипку и музыку! Вы знаете, у него большой талант, у меня есть записи его выступлений, я вам вечером покажу, какой он!
За весь вечер она ничего не сказала о себе. Замечательные были все вокруг, ради которых она жила. Но она уже не жила для себя. Вот что поменялось в ней за эти шесть лет. Она думала о Томасе, о Генри, о каком-то Марко. Всех их она едва не боготворила...
Франц Шрёдер покачал головой, поднимаясь. Они поговорят в эту неделю, обязательно поговорят... А сейчас нужно распаковывать вещи и налаживать слишком плохой контакт с зятем. Жить как в волчарне ему не хотелось, да и со внуком, которого он почти год не видел, ему бы хотелось пообщаться, чтобы в следующий раз Генри не глядел на него волчонком, недоверчиво позволяя взять себя на руки.

Отредактировано Тиа (2011-01-30 16:50:15)

0

232

Напряжение, знаешь, вот так и исходит.
И меня буквально завораживает текст, я оторваться не могу.
http://www.kolobok.us/smiles/standart/rofl.gif Линыч повернулся на гете хДД
Дожили хД
И пусть я знаю концовку, мне очень важно видеть каждый этап)
Спасибо, Тась)
Я жду дальше)

0

233

L. Micaelis написал(а):

Напряжение, знаешь, вот так и исходит.
И меня буквально завораживает текст, я оторваться не могу.
Линыч повернулся на гете хДД
Дожили хД
И пусть я знаю концовку, мне очень важно видеть каждый этап)
Спасибо, Тась)
Я жду дальше)

Спасибо огромное, Лин. Очень приятно.

0

234

Она поправила ремень сумки, поднимая голову и вглядываясь в окна на пятом этаже. Тень легла на её лицо.
Едва Марко пошёл в школу, как Иво с головой ушёл в науку. Живопись была для него чем-то вроде скрипки для Шерлока Холмса — он размышлял, обдумывал, рисуя, что-то высчитывал. Для него это была его отрада. Биология — работа.
В тот же год Карерра впервые оставил сына одного, уехав на какую-то конференцию в Чикаго на три дня. Беренис чётко помнила эти три дня. Сама не зная, отчего. То ли потому, что комната была непривычно пуста, то ли потому, что Марко заметно тосковал по отцу, весь урок нетерпеливо поглядывал на телефон и хмурился. Переживал.
Непривычно тихо было на уроках. Марко угрюмо молчал, силился сосредоточиться на работе, кусал губы и в конце урока разревелся.
Отец впервые оставил его. Марко настолько привык к тому, что Иво был если не всегда подле него, то уж на уроках — точно, ночами — точно. А тут вдруг нет. Вместо него — дядя. А его нет. Марко переживал.
Иво вернулся через три дня, Беренис даже застала его, когда пришла к ним. Но Иво не остался на урок, а, тепло попрощавшись, привычно поклонившись ей, всё так же стремительно ушёл. На работу.
В комнате на кровати сидел Марко с заплаканными глазами.
- Скажите, синьора, когда Вы были маленькой, Ваш отец тоже уезжал?
- Уезжал. У него было много командировок.
Она села рядом с ним. Марко робко взглянул на неё, придвинулся ближе.
- Он был тоже биологом?
- Он был экономистом.
- Как Ваш муж?
Она пристально взглянула на него.
- Да.
- Значит, они все такие? Все уезжают?
Она не знала, что отвечать.
Мальчик вдруг обнял её, прижавшись мокрой щекой к её плечу.
Та же картина повторилась и на следующий урок. И потом. В школу его водил Пабло, он же сидел на уроках.
Беренис всегда непроизвольно вздрагивала и внутренне удивлялась, когда, оборачиваясь, видела вместо Иво его брата, который молча сидел в углу комнаты.
Это было три года назад. Все эти три года она видела Иво урывками, больше на концертах и на очень редких занятиях, обычно его не было вовсе, либо он уходил, когда приходила она, торопливо кланялся, внимательно и ласково смотрел на её лицо и исчезал.
В последний месяц он исчез вовсе. Для Марко одна радость была — занятия с Беренис, и он радовался им, как ничем другим. Он сказал, что папа уехал по работе уже три недели назад, что-то очень серьёзное и важное... Марко был эти три недели крайне неспокоен.
- Синьор Карерра много работает? - на последнем уроке спросила она у Пабло, когда они собирались.
Пабло поднял на неё свои живые чёрные глаза, помолчал, потом отвернулся и сел перед мальчиком, поправляя ему шапочку. Не глядя на неё, нарочито спокойно произнёс:
- Ему предложили сотрудничество в Чикаго. Он много работает в лабораториях и университете. Надо же на что-то жить. Через месяц он уедет на конференцию в Нью-Йорк. Они разрабатывают вакцину... не помню от чего. Вполне возможно, что ему и Марко придётся переехать в Чикаго. Насовсем.
«Насовсем,» - набатом отозвалось в голове...
Марко поднял на неё полные слёз глаза. Беренис побледнела.
Пабло молча взглянул на неё, взял мальчика за руку.
- До свидания, синьора.
Она машинально кивнула. Не дожидаясь, пока дверь за ними закроется, торопливо ушла в свой кабинет, растерянно села за стол, долго бессмысленно перебирала ноты, перекладывала с места на место и вдруг расплакалась неизвестно отчего.
В тот вечер она поздно вернулась домой и почти не говорила с Томом, сославшись на головную боль, после долго не могла уснуть, смотря в потолок и что-то всё обдумывая.
Прошло два дня с тех пор. Теперь она торопливо поднималась по лестнице, прислушиваясь к шагам, ожидая всякий миг столкнуться на каком-то лестничном проёме с Иво. Он должен уже был вернуться, должен был...
Рука подрагивала, когда она нажимала кнопку звонка. Долго не отвечали.
Наконец замок скрипнул, и она вздрогнула, увидев на пороге Иво. За три недели, казалось, он изменился. И будто тот же.
- Добрый день, - тихо, вдруг непослушным голосом произнесла она.
- Добрый день, синьора, - едва заметно улыбнулся Иво, прямо взглянув в её глаза, - Вы как раз вовремя — я уже собирался уходить.
Он прошла в квартиру. Он торопливо схватил с тумбочки у зеркала ключи и какую-то внушительную, толстую папку. Он был в простых джинсах и белой рубашке, свободно распахнутой у горла.
В коридоре он торопливо поклонился ей, улыбнулся, повёл угольными глазами, извиняясь, что вынужден их покинуть.
- Постойте, - вдруг тихо произнесла она, торопливо останавливая его за локоть, - Постойте, синьор...
Он остановился в проёме, оглянулся, серьёзно взглянул на неё.
- Вы чем-то обеспокоены?
- Скажите, Вы уезжаете? Если да, то когда?
Он облизнул губы.
- Мне придётся уехать на следующей неделе...
- Погодите, я не про то. Мне сказали, что, вероятно, вы с Марко уедете вовсе из Сан-Франциско.
Что-то было в взгляде её, что-то очень тревожное, испуганное. Она ждала и боялась его ответа.
Он прикрыл дверь, возвращаясь в коридор, встал перед ней.
- Вы бы огорчились, если бы мы уехали? - наконец, спросил он.
Она подняла на него взгляд.
- Да. Я бы огорчилась.
Он улыбнулся мягко и успокаивающе.
- Марко Вас так любит, синьора, - тихо произнёс он. Потом замолчал, прямо смотря в её глаза, - Мы не уедем, это я Вам обещаю.
Непроизвольно её лицо просияло в улыбке.
Он чуть поклонился ей, ещё раз извинился за вынужденность его отсутствия и вышел из квартиры.
«Они не уедут. Он не уедет.»
Она улыбнулась, закрывая за ним дверь. Радостно повернулась к появившемуся в проёме Марко. Лицо мальчишки просияло, когда он увидел её лицо.
- Что сказал папа? Мы не уедем?
- Он сказал, что нет.
Марко засмеялся, побежал ей навстречу, обнимая.
- Как же это хорошо, синьора.
Она тихо рассмеялась, присаживаясь на корточки перед мальчиком. Марко за эти четыре с половиной года заметно вырос, черты его лица стали чётче и увереннее, он стал очень похож на отца. Тот же нос с горбинкой, проницательные, умные, пронзительные зелёные глаза. Только губы чуть пухлее и овал лица немного другой.
И волосы те же, мягкие, волнами спускающиеся на плечи.
Он был ей уже по плечо.
- Хорошо, милый. Пошли заниматься?
Он весело взглянул на неё, радостно кивнул, беря за руку, настойчиво потянул её в кабинет. Она села на диван и, пока он готовился, быстро достала из сумки маленького плюшевого оленёнка, который ей приглянулся ей ещё вчера в одном из магазинов.
Марко обернулся к ней, удивлённо смотря на игрушку.
Беренис протянула её, напряжённо смотря на мальчика. Марко медленно подошёл к ней.
- Пусть это будет твоим талисманом, - тихо произнесла она, отдавая игрушку мальчику, - Это тебе.
Марко медленно взял игрушку, закусил губу, исподлобья взглянул на неё, прижал игрушку к груди.
- Я никогда не видела у тебя игрушек, - тихо произнесла она. Марко снова вскинул исподлобья на неё свои зелёные глаза.
- Мне их никто не дарил, - наконец, глухо произнёс он. Потом вдруг взял её за руку, потянул в угол комнаты, где стоял высокий шкаф. Открыл одну дверцу, повёл в её сторону глазами, достал с нижней полки небольшую старенькую коробку, закрыл дверь шкафа, положил коробку на диван и бережно снял крышку, отходя в сторону, чтобы ей было видно.
В коробке лежали аккуратно сложенные старенькие игрушки. Всевозможные зверята, пара машинок, коробка с пазлами и почему-то тряпичная кукла. Старая-старая тряпичная кукла.
Беренис медленно взяла в руки тряпичную куклу.
- Здесь все игрушки, которые мне дарила мама и пара — которые дарил папа. Я их никому не показываю. А эта, - он кивнул на куклу, - мамина игрушка, она её очень любила.
Его голос совсем сошёл на нет. Марко медленно подошёл к оленёнку, долго смотрел в его глаза-пуговки, потом так же медленно вернулся к Беренис и аккуратно, бережно положил оленёнка в ту же коробку.
Сердце Беренис ёкнуло, ком встал в горле, она молча смотрела на этот пятнистого оленёнка, лежащего у коробки с пазлом. Она молча положила рядом тряпичную куклу, не в силах ничего произнести.
Мальчик очень любил свою мать. Очень.
Марко подошёл к Беренис, молча, бездвижно смотрящей на эту коробку, обнял её.
- Теперь здесь будут всё, что у меня будет от Вас, - тихо произнёс он.
Она обняла рукой мальчика, перевела взгляд за окно. Сегодня пасмурно и создавалось ощущение, что в следующую секунду пойдёт дождь.
Первая капля с невероятным грохотом упала на карниз.
Что-то сдавило грудь. Что-то незнакомое, непонятное.
Марко тихонечко закрыл крышкой коробку, бесшумно положил её на место и закрыл дверцу шкафа. Молча взял в руки скрипку.
Дождь занялся увереннее. Беренис закрыла окно, включила свет, вернулась на диван. Марко настраивал скрипку в углу, и только эти звуки будто выдернули из задумчивости. Она улыбнулась мальчику, ставя ноты.
- Давай сегодня начнём с этого места, - она отметила карандашом нужное место. Марко улыбнулся, беря инструмент.
Всё пошло своим чередом. В комнате было по-прежнему пусто и как Беренис не оборачивалась, привычного образа итальянца в углу не было.
За окном бушевала стихия, и здесь, на этом маленьком островке света, ей было спокойно и тепло.
Они прозанимались с Марко до вечера. Лишь когда в девятом часу позвонил Томас, Беви вспомнила о времени и заторопилась домой.
- Когда вернётся синьор? - спросила она Марко.
- Думаю, через час или два. Он стал поздно возвращаться, - пожал плечиками Марко. Беренис взглянула на часы.
- Позвони, когда он придёт, - быстро произнесла она, взглянув на часы.
Марко взял её за руку.
- Спасибо Вам, синьора.
- Не за что, - улыбнулась она, потрепав мальчишку по вихрам, - Закрой за мной дверь.
Выйдя из квартиры, она подняла голову вверх. В освещённом окне было видно личико мальчика. Он махал рукой ей. Она рассмеялась.
Когда она завернула за угол дома, с противоположной стороны из-за угла вышел Иво. Он медленно шёл по направлению к подъезду, хмурясь, запустив руки в карманы джинс.
Только что он решительно отказался от контракта с университетом в Чикаго. Только что он выполнил негласную просьбу Беренис. Да, он думал уехать вместе с Марко и нашёл замечательную работу.
Но только что он решительно отказался от неё...

Отредактировано Тиа (2011-01-31 14:02:04)

0

235

великолепно
больше слов нет

0

236

Она распахнула дверь. На полпути её застал страшный ливень, и она промокла до нитки. Но почему-то это её даже развеселило.
Платье промокло насквозь, туфли были безнадёжно испорчены. Если бы она не была в столь радужном настроении, пожалуй, она бы в сотый раз прокляла свою привычку не носить зонты.
- Это мама? - донеслось сверху. Из коридора шустро выбежал Генри и прильнул к перилам, смотря на неё. Беренис улыбнулась.
Тут же за ним выбежал Томас в распахнутой рубашке, всклокоченный, помятый какой-то, улыбающийся, счастливый.
- Мама! - радостно вскрикнул мальчик, кувырком сбегая с лестницы. Том ахнул, побежав по лестнице за сыном, всё боясь, что мальчик упадет.
Успешно преодолев препятствие в виде лестницы, мальчик помчался к Беренис, радостно остановившейся посреди холла.
- Что мы такие весёлые? - улыбнулась она, подхватывая мальчонку на руки. Он уже был для неё тяжеловат, и она с трудом удерживала его на весу.
Томас подскочил, в порыве обнимая их обоих, украдкой целуя Беренис в уголок губ и осторожно забирая у неё Генри. Для Томаса Генри был лёгок. Он бы его по всему свету на руках пронёс.
Странно, она думала, что Томас будет строгим отцом, который будет держать сына в строгости и приличии. Но именно в воспитании детей Том был сам как ребёнок и баловал сына до неприличия, нянчился с ним, до сих пор носил на руках и всё боялся, что Генри где-то, да упадёт. Беренис смеялась этому. Все её разговоры о его методе воспитания, книги, которые она давала ему, не возымели действия, и Томас продолжал лелеять своего сыночку с безграничной заботой.
Генри обещал вырасти крайне избалованным ребёнком.
Потому Беренис пришлось брать на себя роль человека, который бы хоть что-то, но запрещал. Она не разрешала есть ему много сладкого, отказывала в его просьбах купить «ещё одну» игрушку. Ибо этих игрушек у него было столько, что можно было им самим открывать магазин детских игрушек.
Правда, иногда Томас вдруг менялся и делался строг с мальчиком. Это бывало в дни, когда Томас был либо крайне не в духе, либо у него было много дел, а мальчонка лез к нему на руки. Тогда Том даже прикрикивал на него, и Генри мчался к маме, насуплено поглядывая на отца. Том долго держался и делал вид, что не замечает всех взглядов сына, но потом сдавался, шёл в комнату к сыну, где была Беренис, говорил, что дела подождут, и брал мальчонку на руки. Потом работал ночами и приходил спать к утру.
Генри очень любил сидеть на руках у отца. Это было лучше, чем любой леденец. Томас частенько уезжал в командировки, Генри очень скучал, а когда Том возвращался, мчался к отцу, улыбался и всячески выказывал свою радость.
Мальчик обвил ручонками шею отца, счастливыми глазами смотря на Беренис. Том и Беренис рассмеялись.
- Ты опять зонтик забыла? - нахмурился вдруг Томас, поправляя рукой прядь её волос.
- Забыла, - улыбнулась она.
Он покачал головой.
- Ты неисправима.
- Именно это унаследовал Генри от тебя.
- Вот как? - нарочито возмутился Томас, посмеиваясь, - Ну-ну.
- Почему ты промокла, мама? На улице дощь?
Ещё не все слова поддавались Генри, иногда он картавил, очаровательно пытаясь произнести это правильно с невероятным упорством.
Томас улыбнулся, сияющими глазами взглянул на Беренис.
- А вот и ты. Ну и долго же ты занимаешься со своим Марко, Беви!
Она обернулась.
На втором этаже, перегнувшись через перила, стоял мистер Шрёдер и улыбался мягкой, доброй улыбкой. Совсем не похожей на ту, что он обычно улыбался в присутствии Томаса.
Что-то всё же настороженное было в этой улыбке и во взгляде, направленном на Томаса.
И отчего-то Томас избегал прямого взгляда мистера Шрёдера и заметно меньше стал выказывать неприязнь в отношении его.
Беренис этого не заметила.
- Он того стоит, папа. Я вам сейчас всё покажу. А Генри послушает.
- Ты его тоже собираешься отдавать в музыкальную школу?
- Более того — он уже там был, - рассмеялась она, - Я подожду с полгода, а потом потихоньку начнём.
Томас улыбнулся. Беренис рьяно схватилась за воспитание сына. Два человека в её жизни, которым она отдавала всю свою любовь и заботу: Генри и Марко. В большей степени. Она была так же очень добра и нежна к остальным своим ученикам. И, кажется, приняла в этом году способную девочку пяти лет, с которой, видно, будет заниматься так же, как с Марко.
У неё уже шесть учеников. И как преподаватель она счастлива.
Генри уже вполне сносно говорил преимущественно на английском, но дома они часто переходили на более понятный им обоим немецкий, потому Генри потихоньку привыкал и к этому языку. Мальчик уже мог считать до десяти и знал алфавит, немножко читал, но ещё не очень уверенно, проявляя к книгам небывалый интерес, что очень радовало Беви. Она накупила сыну столько книг, что Тому пришлось закупаться ещё одними высоченными полками. Он поражался своей жене и её стремлению всегда чему-то учиться. Даже во время беременности она скупала с полок всю возможную литературу для молодых мам и читала это сутками, исключая тех часов, что играла на скрипке.
Генри был смышлёным малым, но слишком балованным отцом, что Томас пока считал позволительным. «Вот когда исполнится...» Возраст менялся. Вначале это было два года, потом четыре, теперь и вовсе пять.
- Музыка? - радостно прокартавил мальчишка, улыбаясь, - Где музыка? Будет музыка?
Беренис рассмеялась, шутливо потрепав мальчишку по волосам. Томас подкинул сына на руках, повёл счастливыми глазами.
- А мама где?
- Отдыхает. Устала с дороги.
- Мама, мама, давайте купим собаку. Как Рудольф. Давайте купим собаку?
Беренис лукаво взглянула на Томаса. Сдастся или нет? Томас не переносил собак по непонятной ей причине. Они потому и не завели никого в доме. Собаку не хотел Том, Беренис не желала видеть в доме кошку, а прочих грызунов и рыбок не любили уже оба.
- Я согласна. Спроси у папы.
- Папа? - повернулся непоседливый мальчик.
- Мы с мамой об этом подумаем, - уклонился от ответа Томас, опуская мальчишку на пол, - А ну наперегонки до гостиной.
Мальчик засмеялся, быстро перебирая ножками, помчался. Том изобразил бурный бег, смеясь, поймал мальчонку у самого телевизора.
- Поймал! Поймал беглеца! Ничья, брат.
Смех, радостный, счастливый. Томас повалился на ковёр, поднимая на руках Генри.
Беренис улыбнулась, провожая их взглядом. Взбежала по лестнице.
- Ты всегда так долго занимаешься. Том тебя потерял, он волновался.
Уважение мелькнуло в голосе мужчины. Беренис удивлённо взглянула на отца. Она не ожидала такой перемены.
- Да, всегда.
- С ним кто-то сидит на уроках?
- Теперь нет.
- А раньше?
- Был его отец. Сейчас он много работает. Образование и наука, папа, сейчас не особо оплачиваются, нужно работать много и регулярно, чтобы жить.
- Так он учёный?
- Микробиолог.
Странный интерес отца к Иво не бросился ей в глаза. Она улыбнулась.
- Спускайся вниз. Я сейчас тоже приду. Возьми маму. Я приду, и я вам покажу, какой он.
У Беренис был не один сын. У Беренис был Генри и Марко. Мистер Шрёдер чутко ощутил, что Беренис и этого мальчишку связывает что-то много большее, нежели обычные отношения учительницы и ученика.
Беренис вернулась через пару минут, оживлённая, с горящими глазами. И вроде та же девушка, что встречала их утром, и вроде это была абсолютно другая женщина.
- Ты нам устраиваешь концерты, Беви. А мы с твоим отцом там давно не были, - улыбнулась миссис Шрёдер, садясь на диван рядом с мужем. Том продолжал баловаться на ковре с Генри. Они складывали какую-то картинку, и Генри сосредоточенно, хмурясь, серьёзно смотрел на пазлы. Томас, сидя по-турецки, был тут же и без устали разговаривал с малышком. Разговаривать с сыном  было ещё одной слабостью финансиста.
Беренис пришла с парой кассет. Всё это снимал на концертах Иво. Однажды он обмолвился, что если даже Марко когда передумает со своим решением стать музыкантом и вдруг что пойдёт не так, — не будем загадывать — эти записи останутся.
Он сам так решил, Беви ни слово не сказала по этому поводу. Но Иво угадал её желание. И теперь эти записи были у неё; ещё один экземпляр — у итальянцев.
С какой-то особенной гордостью она включала эти записи. Записи всех тех концертов, где не было Тома. Пусть хоть сейчас послушает. Он совсем отошёл от музыки, совсем перестал садиться, как бывало раньше, за фортепьяно, совсем не брал в руки гитару и ни разу не был на концерте её учеников, лишь изредка встречая её с них. Пускай хотя бы сейчас увидит плод её упорного труда и отсутствия дома, что он довольно часто критиковал.
Она включила запись и села рядом с Томом на коврик. Томас откинулся спиной о кресло, посадил мальчонку на колени, властно положил руку на плечо Беренис, заставляя последовать его примеру. Обнял, прижал к себе, будто ограждая от чего-то. Генри тоже затих, с уважением поглядывая на телевизор.
Запись была сделана в Чикаго. В тот год она решила отправить Марко на фестиваль в Чикаго. Ездили она, Марко и Пабло. Иво настоял на том, что на первых порах рядом с мальчиком должен быть родственник. На тот момент приступы у Марко становились всё реже, но всё же были, что частенько пугало Беренис. В таких случаях Пабло или Иво были незаменимы, ибо только они одним словом могли успокоить вдруг напрягавшегося мальчишку, у которого вдруг сжимались ручки в кулаки, лицо то багровело, то бледнело невероятно.
Одна из двух, сделанных не Иво. Марко за это время выступил на трёх фестивалях, одно из которых проходило в Сан-Франциско. Выступал достаточно удачно, и даже в последний раз взял первое место.
Она чётко помнила тот счастливый день.
Снимающий, видимо, продирался к лучшему месту для съёмок, изображение плавало, были видны одни только ноги, пол, чья-то рука. Объявляли Марко.
Марко Карерра.
На экране вдруг появился Марко, медленно поднимавшийся по ступеням на сцену, вцепившись в скрипку, будто это было его последним остовом надежды и опоры. Поднялся, встал около рояля, за который садился аккомпаниатор, мужчина лет сорока с бледным лицом и грубоватыми чертами лица. Мистер Нолдшток. Маленький мальчик, который никак не тянул на свои тогда восемь лет, в маленьких, будто кукольных, брючках, в белоснежной рубашечке, с подушкой на плече, с удивлёнными, восхищёнными, удивительными зелёными глазами. Мальчишка кого-то выискивал взглядом в зале. Взгляд его остановился, и напряжённое личико просияло каким-то внутренним, едва уловимым, но явным светом. Плечики его уверенно развернулись, он прочно встал на ноги, поклонился.
«Совсем как его отец»
Взял скрипочку, застыл с поднятым смычком.
«Совсем как Беренис» - подумалось Томасу. Он крепче сжал её плечо, заставляя наклониться к нему ближе.
Она молча положила голову ему на плечо, улыбнулась, положила руку ему на грудь.
Грянул первый аккорд. Марко плавным движением поставил смычок на струны.
Беренис широко улыбнулась, счастливо смотря на экран телевизора.
Томас украдкой поглядывал на неё. И что-то настороженное было в этом взгляде, что-то готовое наброситься, решительное и в то же время беззащитное. Один раз во время просмотра видео его взгляд пересёкся со взглядом мистера Шрёдера. Томас не выдержал взгляда мужчины и сердито отвёл его, улыбаясь Генри.
Марко играл уверенно, увлечённо, но пока не совсем хватало чувства. Это приходило со временем. Но едва удалось мальчишку раскрепостить, убрать эту зажатость, как он проявил недурную беглость пальцев и техничность. Остальное наживное, они ещё только начали работу.
Беренис снабжала мальчишку кучей литературы, которую Марко читал в запой и даже в своём классе с литературным уклоном считался самым начитанным и эрудированным. Хотя в точных науках он ужасно плавал, кажется, безнадёжно. Даже Иво не мог ему помочь: мальчишка просто не понимал этого и делал глупейшие ошибки.
"И зачем мне понадобиться математика, папа? Струны я и так посчитаю: их всегда четыре, не больше."
Марко твёрдо решил поступать в музыкальное училище. Иво даже спорить не пытался. Если это будет его — это будет его. Если споткнётся: у него хорошая литературная база. Может, станет журналистом. Сам решит. Задача Иво не заставлять, а наставлять и поддерживать.
Запись с фестиваля закончилась. Началась запись, снимал которую Иво на одном из классных концертов Беренис.
Её громкий, уверенный, радостный голос разнёсся по всей комнате. Её фигурка, застывшая на сцене, крупным планом. Она быстро говорила на английском, который совершенно не знала мама Беренис.
- О чём она говорит?
- О конце учебного года, о весне и музыке. Беви, это последняя запись?
Беренис, не отрывая взгляда от телевизора, кивнула.
Почему-то в памяти всплыли наброски Иво тем концертом перед Новым Годом. Наблюдая за ним во время их классных концертов, она отметила, что он продолжал свою традицию и что-то беспрестанно рисовал, пристроившись у стены чуть не на самом последнем ряду, заложив ногу за ногу. Что-то рисовал, но что — она не могла понять.
В отличие от Пабло, Иво очень бережно относился к камере, особенно, когда снимал выступления сына. Хотя в обычной жизни, исключая кухонной утвари, он владел техникой плоховато и нередко ломал утюг или телевизор.
Изображение показало Марко в самый последний момент, когда он уже встал на сцене, привычно взглянул на Беренис, будто это придавало ему уверенности.
В знакомой обстановке мальчишка играл увереннее, решительнее и с чувством. Быть может, потому, что это была кантилена, одна из Сарабанд, который раньше сама очень любила Беренис.
Запись закончилась. Экран мигнул и погас. Беренис с гордостью взглянула на родителей, поднимаясь и выпутываясь из объятий Томаса.
- Правда, он прелесть.
Генри, почуяв, что сеанс кино окончен, деловито заёрзал на коленях у Томаса и решительно направился обратно к пазлам. Мальчишка выказывал интерес к этому занятию, и этих пазлов было в доме множество повсюду.
Франц Шрёдер сцепил руки в замок.
- Хорош твой Марко, Беви, - улыбнулся он, - Он собирается в училище?
- Да.
- И как на это смотрят его родители?
- Синьор Карерра считает, что профессия — это выбор ребёнка, а не родителей, какая бы это профессия ни была.
Мужчина улыбнулся, переглядываясь с женой. У них в своё время были другие принципы. Беви поступила в музучилище чуть не тайно и, собственно, поставила их перед фактом поступления.
- А как к этому относится мама мальчика?
- Его мама погибла семь лет назад.
Франц Шрёдер поджал губы. Томас молча встал, подходя к сыну. Молчание повисло в гостиной.
- Хорошо. Вы уже ужинали? - торопливо спросила Беренис.
- Нет, мы ждали тебя, - отозвался Томас, незаметно подталкивая сыну нужный пазл. Беренис подползла к ним, обнимая ребёнка. Мальчишка улыбнулся, заёрзал, повернул голову в сторону мамы, глазки его заблестели. Беренис взяла нужный пазл и протянула мальчонке, вопросительно глядя на него.
- Нет, - по-английски произнёс мальчишка, - нет! Другое. Надо другое.
Его голос ещё плохо слушался его и часто срывался. Беренис рассмеялась.
Миссис Шрёдер чувствовала себя неважно, потому молчала почти весь вечер и после просмотра записи поднялась наверх в свою комнату. Туда же поднялся и мистер Шрёдер, решив провести вечер рядом с больной женой. Томас и Беренис принялись готовить еду. Точнее, готовила исключительно Беви, а Томас продолжал складывать пазлы на кухонном столе вместе с сыном.
- Температура у него не поднималась? - быстро спросила она Тома, открывая шкафчик. Он поднял на неё взгляд.
- Нет.
- Ты странен сегодня. Огорчён по приезду родителей?
- С чего я радоваться должен? - поморщился Томас. - Они никогда не были рады ни мне, ни нашему с тобой браку. Я не обязан быть очень рад их приезду, Беви, уж извини.
Она со стуком поставила чашку на тумбу у раковины. Всё им не так и не эдак. Ни отцу, ни Тому. Ходят, зверьми друг на друга смотрят, а её это будто не касается.
- Они Генри бабушка и дедушка, тебе родители, а мне...
- Тёща с тестем.
- Седьмая вода на киселе, - пробурчал Том, - Никто не виноват, что мы живём на разных континентах, и они видят внука раз в полтора года. Ты могла выйти замуж и за немца, жить в пригороде Берна,  и они были бы счастливы.
- А ты не немец? Теперь виновата я, и ты упрекаешь меня в том, что я вышла за тебя замуж? Тебя это что, не устраивает теперь, что ли? - нахмурилась Беренис, чистя картошку, - Замечательно.
- Нет, ты меня не так поняла...
Том приподнялся. Генри удивлённо поднял взгляд и схватил его за руку маленькой ручкой.
Беренис передёрнула плечами, вдруг зашипела, отдёргивая руку.
Том вскочил, хмурясь. Она обернулась к нему, виновато улыбнулась.
- Порезалась. Картошка сегодня какая-то скользкая.
Том нахмурился, зло сплюнул. Лучше бы вообще никто сюда не приезжал. Вот, она теперь порезалась, ей больно.
Он быстро подошёл к ней, беря её мокрые руки и внимательно разглядывая. Маленькая кровавая полоска на бледной коже будто зловеще выделялась. Том нахмурился, быстро засовывая руку под струю холодной воды.
- Сейчас всё пройдёт, - шепнул он, обнимая её свободной рукой и утыкаясь лицом в её волосы. Украдкой вынул из волос шпильки, распуская их. Он очень любил распускать её длинные густые волосы.
- Что ты делаешь? - улыбнулась она, поворачиваясь к нему, - Том, прекрати.
- Мне нравится, - улыбнулся Том, прижимаясь губами к её виску. Не столь частое проявление нежности в последний год.
Страсть потихоньку пропадала. И неизвестно, что было дальше, под этой страстью, между ними. Просыпалась сполохами. Но нежность пока была неизменна.
- Том... Рука занемела.
Он спохватился, отдёргивая руку от раковины.
- Ну, как? - внимательно оглядел он руку.
- Жить буду, - усмехнулся она, проводя рукой по его щеке. Томас вскинул на неё взгляд, улыбнулся, обнял, целуя в губы.
- Погоди, - тихо прошептала она, - надо ужин сделать, а то вы же голодом.
Он рассмеялся.
- Давай вместе. Мы пока с Генри салат порежем. Дай только помидоры и огурцы.
Они, рассмеялись, взглянув на сосредоточенно раскладывающего пазлы Генри.
Ранка снова начала кровоточить, ярко выделяясь на бледной коже...

Отредактировано Тиа (2011-02-04 17:40:57)

0

237

порез.
как их отношения.
рваная рана.
ахах) знаешь, очень странно наблюдать эту ложь...
я жду, Тась)
я видела куда больше остальных читателей, но, черт, ты каждой продой меня удивляешь)
спасибо)

0

238

L. Micaelis написал(а):

порез.
как их отношения.
рваная рана.
ахах) знаешь, очень странно наблюдать эту ложь...
я жду, Тась)
я видела куда больше остальных читателей, но, черт, ты каждой продой меня удивляешь)
спасибо)

Да, ты совершенно права, Лин)) Абсолютно))
Стараемся, а то совсем интерес пропадёт по второму кругу читать))
Спасибо, Лин)

0

239

После ужина Беренис сослалась на большую усталость и поднялась к себе, зайдя предварительно к сыну. Мистер и Миссис Шрёдеры поднялись тоже к себе, они попрощались до завтра. Томас задержался, зайдя в кабинет и просидев там ещё с час.
Беренис читала. Напряжённо вчитывалась в каждую строчку и упорно не видела смысла ни одного слова. С раздражением отложила её.
Палец снова начал кровоточить. Что-то невероятное сегодня с ним.
Она легла на спину, смотря в потолок. Из головы не шло сегодняшнее занятие с Марко.
«Мы не уедем, это я Вам обещаю, синьора»
Обещаю, обещаю...
Она была уверена, что Иво её не обманет и они никуда не уедут. Останутся.
Она бы действительно очень огорчилась, если бы они уехали.
Что-то новое мелькнуло в её взгляде. Она закрыла глаза.
Коробка с игрушками. Старая коробка со старыми игрушками, но так бережно хранимая коробка, с такой заботой и ревностностью. Это не разбросанные по всему дому игрушки Генри. Она тщетно пыталась приучить мальчика к порядку. Генри унаследовал от отца пунктуальность в бумагах и книгах, но всё, что касалось одежды, было точь-в-точь, как делал Томас — расшвыривалось по всему доступному пространству.
Она улыбнулась чему-то.
Расслабиться, убрать напряжение, скопившееся за весь этот день, выкинуть его и уснуть до того как вернётся Том.
Дверь скрипнула. Беренис решила не открывать глаз и не показывать, что вообще не спит.
Томас скользнул по постели, навис над ней, наклонился, жадно приникая губами к шее, обнимая её.
- Ты не спишь, я знаю, - жарко задышал он. Ей страшно хочется спать и очень не хочется открывать глаза. А ему неймётся.
- Ты не вовремя это затеял, Том, - пробурчала она, хмурясь и не открывая глаз. Не шевельнулась. Она устала даже для этого.
- Это вообще бывает не вовремя? - удивлённо промычал он, не отрываясь от её шеи. Рука скользнула по животу, ниже.
- Я устала, Том. Я очень за тебя рада, что ты полон сил и энергии...
- Тебя не было почти весь день, - нахмурился он, взглянув на её лицо, - Ты весь день была в чужой квартире с чужим ребёнком и чужим мужчиной, а я тут один с твоими родителями.
- Иво не было. Он работает.
- Иво? - с каких пор она называет итальянца по имени? - Это намёк, что я не работаю?
- Это вообще не намёк. Давай спать, Том. Завтра, давай всё завтра.
- Ты это говорила вчера.
Губы настойчиво впились в оголённое плечо. Беренис рвано выдохнула, рука неуверенно коснулась груди Томаса. Уже без рубашки. Хоть что-то на нём есть?
Она слабо усмехнулась.
- Не раньше и не позже, - вздохнула она, приоткрывая глаза, - Когда ты будешь уставший как собака и будешь мечтать лишь о сне, я тебя замучаю, слышишь ты меня, муж?
- Да я ж только рад буду! - рассмеялся Томас.
- Ты таким даже на пенсии будешь, - усмехнулась она.
Руки, ласкающие тело, на секунду остановились. Томас с подозрением взглянул на её лицо, но тут же снова прильнул губами к её шее, откидываясь на спину...
Всё будет так же, как было всегда. И даже приезд родителей не нарушит его чётко выстроенного мира. Его совесть только-только угомонилась и перестала грызть его ночами, когда она так доверчиво льнула к нему. Только-только он вроде как сам себя простил и дал согласие самому себе на всё. И вроде бы никто не виноват. Даже было как-то очень кстати, что Билл был в постоянных гастролях.
А теперь приехали её родители и уничтожили все его моральные самоуговоры. Коту под хвост всё. И опять совесть сегодня не давала ему покоя.
Он будто извинялся перед нею этой ночью. Запоздало извинялся перед ней за всё. Именно сейчас ей будет с ним очень хорошо, он этого добьётся, и она его простит. Пусть она простит его, не зная ничего. Но пусть простит. И ему будет легче. Ему станет легче.




- Папа! Папа! Ты не представляешь, я же...
Марко резко остановился на пороге комнаты, чуть нахмурился. Он бежал к отцу с невероятно радостной новостью — получился сложный пассаж. Пассаж, который он вымучивал едва не месяц. Марко был страшно рад и горд собой и спешил поделиться радостью с отцом.
Иво спал, ничком упав на кровать прямо в одежде. Итальянец сильно уставал, приходил с работы поздно, уходил рано, а сегодня у него полувыходной: работал он во только в первой половине дня. Уже вечер.
Мальчик крадучись подошёл к отцу. Губы итальянца шевелились, произнося какие-то фразы, которые Марко не мог расслышать, как ни пытался. Лицо итальянца было напряжено.
В последние годы Иво стал спать крайне неспокойно, стал молчаливее и даже, кажется, чуть строже с сыном. Их финансовое положение никогда не было завидным, а три года назад совсем пошатнулось, и Иво пришлось выбирать: мирная жизнь рядом с сыном или командировки. Как выяснилось, без дополнительного дохода командировочных мирного житья им не получалось.
Марко тихонечко, на цыпочках, подошёл к окну, задёрнул шторы. На миг остановился у окна, хмуро поглядывая на кровавый закат, видневшийся где-то там, за высокими, блестящими, яркими небоскрёбами, где-то за заливом.
Он неуклюже повернулся, задевая папку, лежавшую на столе. Марко приметил, что эту папку он видел на столе впервые: обычно эта папка лежала в шкафу у отца, там же, где лежали его краски, кисти, карандаши и старые фотографии мамы Марко. Марко знал, что Иво очень любил Сандру, его мать, и очень тяжело переживал её гибель. Пытаясь избавиться от гнетущей боли внутри, он погрузился в заботу о сыне и работу с головой, на время забросив рисование. Он не притрагивался ни к кистям, даже боялся достать свои картины и зачитывался учебниками по биологии, заглушая рвущую боль. Марко никогда не слышал от отца дурного слова или слова жалобы, скорби, но он знал, что отец это очень переживал. Однако четыре с половиной года назад Марко впервые увидел как отец рисует. Он стал рисовать. И с каждым днём всё больше. Стал будто оттаивать, замкнутость, появившаяся после смерти жены, начала пропадать.
Три года назад вдруг всё повторилось без видимой причины, и Иво замкнулся снова. Не только замкнулся, но и стал часто уезжать в командировки, перестал бывать на уроках, приходя лишь на классные концерты.
Папка раскрылась, упав на пол. Марко наклонился, чтобы поднять её. Руки его дрогнули, когда он поднимал папку и подходил к окну. Торопливо, проверяя свою догадку, пролистал всю папку. На всех рисунках, которых здесь было уже великое множество, была изображена Беренис. Её руки, держащие инструмент, её глаза, лицо, наклон головы, её поворот, её портреты в полный рост, сидящей на стуле и объясняющей что-то Марко. Её лицо в коридоре их квартиры. Всё было подписано. Марко боялся прочесть. Он вдруг понял, что переступил черту мира своего отца, ступив в тот его уголок, который был скрываем от всех тщательно и упорно. Лишь эта папка была проводником в мысли Иво.
Первый рисунок был датирован первым занятием Беренис у них дома. Марко очень хорошо помнил тот день.
Он завороженно смотрел на рисунки отца, стоя у окна перед кровавым закатом, восхищённо смотря на них.
- Марко? Что ты делаешь?
Голос мужчины вдруг дрогнул и сошёл на нет. Что-то смутно похожее на смятение, отчаяние и досаду мелькнуло в нём.
Мальчик вздрогнул, заливаясь румянцем. Ему вдруг стало стыдно, что он без спроса взял вещь отца и так смотрел его альбом. Но альбом сам упал, Марко тут не при чём.
Папка выпала из рук, когда мальчик поворачивался.
Иво сидел на кровати, опершись локтями о колени и в упор глядя на сына. Руки были сжаты до боли, до побелевших костяшек пальцев. Изумление, разочарование и досада сквозили в его взгляд. Он поджал губы.
- Папа, ты извини, - быстро заговорил Марко, не зная, куда смотреть, да лишь бы не на отца. Иво усмехнулся, поднимаясь и подходя к сыну. Присел на корточки, поднимая папку и выпавшие наброски. Руки его немного подрагивали, когда он собирал эти листы, Иво хмурился, будто злясь на самого себя.
- Пап, я не хотел. Она упала, раскрылась, а я случайно в неё заглянул, продолжал оправдываться Марко. - Почему ты не показывал это мне?
Иво промолчал, продолжая хмуриться. Глаза его горели лихорадочным блеском, которого Марко не замечал в глазах отца уже давно. Не дело, что Марко увидел эту папку. Забыл он что-то запрятать её в свой шкаф. Оттуда бы она уже не выпала, он бы проследил. А тут что-то совсем сон его сморил, и он забыл, оставил. Сам виноват, старый дурак, нечего винить сына.
Иво медленно поднялся, бережно положил папку на стол. Ласково провёл рукой по папке, улыбнулся чему-то уголками губ, с восхищением смотря на эту папку. В глазах его было что-то очень тёплое, восторженное, спокойно-сильное.
Марко завороженно смотрел на отца. С самого глубокого детства отец для него был совершенством и идеалом, к которому ему, Марко, нужно обязательно стремиться. Ни один литературный персонаж не мог заменить мальчику образ его отца. Вот как надо восхищаться женщиной, как надо её боготворить, как нужно уважать её, её интересы, вкусы, мысли и чувства. Марко ещё плохо смыслил в этом, но всё же восхищался отцом.
Он в своей жизни восхищался всего лишь двумя людьми из его жизни: Беренис и Иво. Книжные герои в счёт не идут.
- Ты любишь синьору? - тихо спросил Марко, опуская глаза. Иво вздрогнул, резко отводя взгляд от папки. Взгляд его потух, снова досада и обида на самого себя мелькнули в нём, губы снова сжались в одну прямую линию.
- Пошли ужинать. Ты, верно, проголодался, - после некоторого молчания произнёс он спокойным ровным голосом. Но Марко мог поклясться, что это спокойствие трудно далось его отцу.
- Ты потому не ходишь больше на уроки? - продолжал допытываться мальчик.
- Что ты знаешь, мальчик мой, - тихо рассмеялся Иво, привлекая к себе Марко, - Пошли, пошли на кухню.
- Нет, ты ответь, - упрямился мальчишка. Иво отступил на шаг, серьёзно взглянул на сына. Он глубоко жалел, что сегодня днём забыл убрать эту папку, этот тайник его сердца. Господи, как же он жалел. Ни к чему всё это, абсолютно ни к чему это не приведёт. По крайней мере, к хорошему.
- Я не посещаю занятия, Марко, потому, что у меня много дел. И давай есть, чёрт возьми. Я голоден!
Не дожидаясь, пока мальчик продолжит нежеланный ему разговор, он вышел из комнаты в надежде, на кухне, его святыне, во время готовки он успокоится, вернёт себе былое самообладание.
Это застало его врасплох. Так тщательно, ретиво охраняемое ото всех чувство, его тайна, его самое потаённое вдруг так нелепо стало известно его сыну, которому это показывать Иво хотел меньше всего. Марко иногда слишком беспечен и откровенен, он не поймёт, что об этом не стоит говорить. Он может сказать ей, и, быть может, тогда прекратятся и так слишком редкие их пересечения.
Он специально уходил в то время, когда приходила она. Его выдержки хватало на то время, что они виделись в коридоре.
Три года назад его медленно растущее чувство переполнило чашу его спокойствия, он стал опасаться выдать себя каким-то нечаянным прикосновением, взглядом, словом, интонацией. Он снова ушёл с головой в работу, но едва рабочий день заканчивался, он укладывал Марко и приходил к себе в комнату, мысли овладевали им, он часами просиживал за эскизами, прорисовывая каждую черту её лица. Когда это стало совсем невыносимо ему, он начал подумывать о том, чтобы уехать из Сан-Франциска. Они бы вряд ли тогда когда-нибудь пересеклись.
Он ни словом, ни жестом никогда не выдаст своего чувства. У неё семья, муж, сын, которых она любит, он знал. Она никогда не говорила о муже — всё больше о сыне, но даже в этих беглых фразах он слышал глубокое чувство.
Иво не смеет притрагиваться к её счастью.
Но вчера утром Марко наотрез отказался уезжать, заявив, что из города, в котором живёт Она, он ни за что не уедет.
Иво чётко вспомнилось вдруг, как погибла его жена.
Тогда её сбила машина. Сандра переходила дорогу, торопясь в кафе, в котором они традиционно завтракали по воскресеньям всей семьёй. Марко и Иво уже сидели за их любимым столиком у окна, они видели, как Сандра переходила дорогу, они видели, как из-за угла выскочила машина, они слышали крик Сандры, сбитой этой машиной, визг тормозов и рёв двигателя проносящейся мимо машины.
Водитель даже не остановился. Потом его не нашли. А Сандру врачи не спасли. Опоздали. Иво даже подойти боялся к ней, удерживая рвущегося к ней Марко, плачущего, кричащего мальчика, с ужасом смотрящего на бездвижную маму. Иво до последнего думал, что Сандра жива. Её нельзя трогать, нельзя, он не знает, что делать. Приедет скорая, совсем скоро...
Скорая приехала через двадцать минут, когда уже ничего нельзя было сделать.
Марко на улицах потом долго шарахался от машин, затравленно смотрел на любого, кто выходил из машин, часто срывался. По ночам обоим снились кошмары и мальчик плакал. Тогда же пошли первые припадки, когда кулачки вдруг сжимались, личико краснело, взгляд становился тёмным, мрачным. Иво окончательно оставил даже попытки рисования и с головой ушёл в микробиологию в надежде заработать на существование и не скатиться. Как многие, он с головой ушёл в работу и заботу об единственном сыне. Спустя полтора года он окончательно привык к такой схеме существования и не находил в этом ничего неудобного. У него есть работа, брат, сын. Дом. В чужой стране и чужом городе. Вдали от могилы жены, похороненной на одном из кладбищ Флоренции.
Ещё раз он не сможет подвергнуть подобному испытанию психику своего сына, не допустит, чтобы мальчик плакал.
А теперь что-то нарушило его обычный ритм жизни, разворошило всё, спутало и заставило на всё взглянуть с другой стороны.
Беренис мерещилась ему.
Чашка соскользнула с края и разбилась, Иво вздрогнул, опуская взгляд.
Зачем он задавал вчера утром ей тот вопрос, чего он ожидал услышать?
Неужели этот самый ответ?
Он собрал осколки чашки, выбросил их.
- Марко, иди есть, - крикнул он, выглядывая из кухни.
Завтра снова сюда придёт она. Будет сидеть на том же стуле, улыбаться так же, оправлять свои чудные волосы и улыбаться одними удивительными глазами.
Марко зашёл на кухню, неся в руках пятнистого оленёнка.
- Что это? - удивлённо спросил Иво.
- Талисман, - совершенно серьёзно произнёс Марко, - Мне его синьора подарила. Вчера.
Марко прямо, испытующе взглянул в глаза отца. Иво улыбнулся. Всё будет как прежде. Как же замечательно, что она подарила его сыну эту игрушку, как же замечательно...
Завтра она снова придёт сюда. В три. На 15:30 у него назначены лекции. Он уйдёт из дома в 15:00, так же как всегда, встретит её у порога, так же, как и всегда, улыбнётся, так же, как и всегда, поклонится и ласково взглянет в её удивительные глаза. Она так же поздоровается с ним и так же встретит его взгляд своим, улыбнётся краями губ.
Всё будет так же, как и всегда. Ничего не изменится. И следующие три года пройдут так же, как прошли эти три. Совершенно так же...

Отредактировано Тиа (2011-02-04 18:16:37)

0

240

больно
прости, сказать нечего
лишила слов.
спасибо.
жду

0


Вы здесь » Форум Tokio Hotel » Het » Vocations/Когда перевернутся песочные часы(Het/Angst/Vanilla/AU)


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно