Глава 23
- Кофе будешь? – буднично спросила Аннет, разорвав наши объятия. Я слабо улыбнулся и согласно кивнул, после чего Аннет тут же бросилась на кухню.
Поднявшись на ноги, я потянулся, разминая уставшую спину, и неожиданно наткнулся взглядом на фотографию, которую я не заметил прежде. Это было странно, так как рамка разительно отличалась от всех прочих вещей в комнате: она была довольно новой и явно очень дорогой, но почему-то не стояла на самом видном месте, а скромно ютилась за огромной стопкой потрепанных книг, от которой старенький письменный стол, казалось, готов был проломиться.
Я подошел к столу и осторожно вытянул рамку, со странным напряжением разглядывая фотографию. Снимок был сделан очень профессионально, и запечатленные на фото Шон и Аннет совсем не казались застывшими куклами. Даже наоборот, казалось, что вот-вот, и улыбка Аннет станет еще шире, девушка повернется к Шону и возьмет его за руку, переплетая пальцы. Фотографу удалось показать Аннет именно такой, какая она есть: очень доброй, потрясающе красивой и обладающей невероятной внутренней силой, которую порой так сложно было разглядеть за хрупкой кукольной внешностью.
Почему-то на этой фотографии Аннет до боли напоминала мне брата – такого, каким он был лет пять назад, еще до всего этого. Глупо, ведь между ними нет совершенно никакого сходства! Но все же… как-то так получалось, что они были слишком похожи.
- Как думаешь, если я пролью на тебя кофе, ты перестанешь трогать мои вещи? – неожиданно появившаяся Аннет сказала это абсолютно серьезным голосом, но я сразу понял, что она шутит.
- Я думаю, что не подойду к тебе и на десять метров, - в тон ей ответил я, - потому что, надеюсь, кофе очень горячий.
Аннет усмехнулась и протянула мне чашку. Кофе оказался просто обжигающим.
- Это мы с Шоном ездили в Париж, - тихо произнесла Аннет, взяв из моих рук фотографию. – Давно уже, года три назад.
Я удивился.
- А выглядите как жених с невестой.
Аннет грустно улыбнулась и нежно провела пальцами по фотографии.
- Куда уж там… Шон очень долго не мог мне признаться, и до не очень давнего времени между нами была «просто дружба».
Мне снова стало стыдно. Черт, неужели чувство вины теперь будет преследовать меня все мою жизнь? Не хотелось бы…
И еще, глядя на Аннет, погрузившуюся в свои воспоминания, я испытывал необычный набор чувств. Я, как ни странно, немного ревновал Аннет к Шону, снова и снова винил себя в их расставании, а еще, вдобавок ко всему, я испытывал глубокую грусть от того, что у нас с Биллом никогда не будет таких отношений, ведь мы знамениты и постоянно находимся на виду. А еще мы оба парни, что, в общем-то, неудивительно, так как вдобавок ко всему мы еще и близнецы. Общество, против которого так старательно выступает мой брат, такого не прощает. И нам либо придется всю жизнь жить в страхе разоблачения, либо… Лучше уж умереть…
Черт, как же все они не понимают?! Мы с Биллом ведь когда-то были одним человеком, точнее, должны были стать! Мы две половинки одного целого – разве не это та гребаная Настоящая Любовь, которой грезят поэты? Разве это грязно, пошло или отвратительно – просто быть друг с другом, потому что иначе мы не умеем? Разве это более мерзко, чем постельные похождения Билла?
Не важно, все это совсем не важно, потому что тех, кто не примет, не поймет – большинство. Для них мы – уроды.
Впрочем, вместе мы бы могли рискнуть. Вместе – ведь нам, в сущности, плевать на весь мир. Вся проблема лишь в том, что Биллу наша любовь не нужна. Кажется, он просто разучился любить…
А если уж быть с собой до конца откровенным, я тоже, наверное, не хотел бы всю жизнь провести с братом. Нет, серьезно, раз уж мне вдруг приспичило снова поверить в любовь, меня не устроят подобные отношения, которые будут построены на шатком фундаменте в болоте наших страхов и тревог. Наверно, когда-нибудь, сильно не скоро, мне все же захочется иметь семью: красавицу-жену и сопливых детишек. И как бы я не хотел себе это представить, моей весьма буйной фантазии не хватало, чтобы увидеть Билла в роли жены.
Что же получается? Нет никакого смысла в том, что я пытаюсь разлучить Билла и Шона? Нет смысла в моих страданиях и переживаниях? В моей… любви?
С каждым днем я запутываюсь все сильнее и сильнее. И мое общение с Аннет вовсе не способствует выходу из этой идиотской ситуации. Потому что – надо бы признаться хотя бы самому себе – если бы я когда-нибудь и смог влюбиться в девушку, ею была бы Аннет. Мы общаемся всего два дня, а мне уже кажется, что я знаю ее целую вечность. Мне легко и спокойно с ней, почти как с Биллом. Но я чувствую, что еще немного, и пути назад уже не будет, Аннет прочно войдет в мою жизнь и в мое сердце. А самое смешное заключается в том, что она влюблена, нет, любит этого придурка Шона.
Я невесело усмехнулся. Кажется, моя жизнь превратилась в бездарный латиноамериканский сериал, в сопливую мелодраму с элементами тупого юмора. И доказательство этого: теперь, когда Шон превратился в бомбу замедленного действия, я, как полный кретин, рассуждаю о любви.
Аннет, казалось, полностью погрузилась в свои воспоминания, и я, поставив на стол недопитый кофе, ушел по-английски, не прощаясь. Наверное, она еще долго не заметит моего ухода, рассматривая фото своего горячо любимого Уилкса.
Почему-то на душе было очень паршиво.
В запотевших окнах такси мелькали бесконечные огни: фонари, светофоры, неоновые вывески, машины… Сияющее море огней – так кажется, если смотреть на город с большой высоты, например, с крыши какого-нибудь небоскреба. От холодного ветра глаза немного слезятся, и из-за этого огни расплываются, еще больше становясь похожими на сверкающую воду под ногами. И кажется, что стоит ступить в них, и они обволокут тебя призрачным теплом. Но это впечатление обманчиво, огни холодны и безжалостны, они лишь манят, и, сделав шаг к ним, ты замерзнешь навсегда.
Это все мне восторженно рассказывал Билл, когда писал «Spring Nicht», которая прямо сейчас играла в этом холодном такси. Молодой парень за рулем весело подпевал, похоже, даже не задумываясь над смыслом песни.
Мне было очень обидно – за брата. Зачем он расходует свой талант на таких, как этот парень? Билл вкладывает в песни всю свою душу, почти выкрикивает пронзительный строки, идущие прямо из его сердца. Он всегда такой до боли искренний, когда поет. И что же он получает в ответ? Дикие вопли трахнутых на всю голову фанаток и глумливые усмешки недоброжелателей. И все! А ведь, кажется, пение – единственное, что все еще сохраняет в Билле человечность…
Я помню, как мы снимали тот самый «Spring Nicht». Билл в тонюсенькой футболочке, весь продрогший, стоял на самом краю крыши, а я сжимал в озябших пальцах пластиковый стаканчик с кофе и чувствовал, что брату на самом деле больно и очень страшно. Он выглядел таким хрупким и потерянным, что даже нашему телохранителю, которого брат давно уже достал своими вечными капризами, явно хотелось снять Билла оттуда, обогреть и успокоить.
А я стоял и очень переживал за Билла. Ведь я-то, наверное, один знал, что он просто панически боится высоты. Но даже я не знаю, сколько сил ему понадобилось, чтобы хотя бы минуту выстоять там.
Так зачем, зачем эта гребаная самоотверженность? Чего он так упорно пытается добиться? Я никогда не поверю, что это просто развлечение. Я чувствую, что пение для Билла – совсем не то, что игра на гитаре для меня. Ведь я играю лишь потому, что это выходит у меня лучше всего. Я безумно люблю играть, чувствую какую-то спокойную уверенность, держа в руках гитару, но все же я смог бы прожить без этого. У меня нет какой-то определенной цели, которой я хочу добиться. Я просто играю.
Билл другой, ему очень важно то, что он делает. Он занимается музыкой по какой-то очень веской для него причине. Я не знаю ее, Билл упорно отмалчивается в ответ на мои вопросы об этом, изо всех сил скрывая от меня правду. Поэтому я думаю, что причина действительно уважительная. Так или иначе, Билл всегда глубоко погружается в свое дело, и иногда мне начинает казаться, что пение для брата важнее, чем я. Глупость, конечно, но я действительно больше всего ревную Билла к музыке.
- Парень, ты выходить собираешься? – обернувшись ко мне, недовольно буркнул водитель. Я сунул ему какую-то банкноту, явно превышающую стоимость проезда, и неловко вывалился из такси, едва не запнувшись о собственные штаны. Я вдруг понял, что почему-то боюсь видеть брата, словно я неверный муж, отчаянно страшащийся грозной жены.
Но ведь я не раз и не два изменял Биллу, да и он никогда не отличался верностью! Просто… Сегодня я действительно изменил брату, и это очень страшно. Я впервые подумал о том, что мог бы оставить его. Ради девушки.
Если бы я узнал о подобном, то, наверное, никогда не простил бы.
Ключ никак не хотел попадать в замочную скважину, и я тщетно провозился пару минут, пока дверь не распахнулась без моего участия.
- Ты что пьян, Том? – грозно спросила мама, прожигая меня взглядом. Я жалко пожал плечами.
- Вовсе нет!
Мама смерила меня подозрительным взглядом и, кажется, даже принюхалась.
- Где ты ходишь так долго?
Тут я уже не выдержал и рассмеялся.
- Ма, ты в каком веке живешь? Да мы раньше трех почти никогда домой не возвращаемся, а сейчас всего одиннадцать! Могу поспорить, Билла сейчас все еще дома нет…
- Том Каулитц, ты намекаешь на то, что я слишком старая? – по-прежнему грозно спросила мама, но ее глаза смеялись.
- Я что, по-твоему, камикадзе? – хмыкнул я, снимая куртку.
Мама засмеялась.
- Куда уж тебе… Надо заметить, со спором ты пролетел – Билл дома, даже никуда не уходил. И он, как примерный сын, уже сладко спит.
Я скривился.
- Не обольщайся! Если он сегодня лег спать пораньше – значит завтра ночью его вообще не будет. Помяни мое слово…
- А я не буду, - как-то странно спокойно сказала мама. – Это ты сейчас дашь мне слово, что Билл завтра всю ночь будет дома.
- Я ему нянька, что ли? – возмутился я.
- Нет, ты его брат, - жестко ответила мама. – И притом брат старший, хотя десять минут могут кому-то и не показаться существенной разницей. Тебе стоит это помнить.
- Ты думаешь, я могу хотя бы на секунду забыть об этом? – взорвался я. Мама тяжело вздохнула, но, кажется, немного смягчилась.
- Просто присматривай за ним, хорошо? Вы сейчас кажетесь себе такими взрослыми и опытными, но, поверь, это впечатление обманчиво. Биллу уже восемнадцать, а он словно застрял в детстве и никак не может из него выбраться.
Я усмехнулся, вспомнив все «детские» выходки брата за последний месяц. Да никто в трезвом уме никогда не назовет Билла ребенком! Хотя… Все же, каким-то непостижимым образом, мама попала в самую точку. Потому что, несмотря ни на что, Билл был ребенком – распущенным, порочным, капризным, испорченным до глубины души ребенком.
- Я постараюсь, - устало кивнул я, надеясь на этом закончить неприятный разговор, но мама мне не позволила.
- Послушай, Том, это очень важно! – она положила ладонь мне на плечо, заглядывая в мои глаза. – У вас сейчас очень сложный период. И как бы мне не хотелось сказать, что все будет хорошо, я не могу. Потому что дальше вам будет еще труднее. Особенно Биллу, ему придется очень несладко. Ему нужна будет твоя поддержка!
Я пропустил мимо ушей половину сказанного, уловив лишь главное.
- Ты что-то знаешь, да? Из-за этого ты приехала?
Мама снова вздохнула.
- Да, но это не тот разговор, который можно вести на ночь глядя. Поговорим завтра.
Мне стало как-то жутковато. Мама явно очень хотела поговорить со мной о чем-то важном. И, судя по тому, как она снова и снова откладывала этот разговор, он будет крайне неприятным для нас обоих.
- Мам, я все сделаю для Билла, ты же знаешь, - я грустно улыбнулся так просто произнесенному признанию. Все сделаю: даже предам брата, если понадобится. Но этого, естественно, я не стал говорить вслух.
Мама не стала отвечать, просто благодарно улыбнулась и погладила меня по голове. А мне было стыдно; я очень боялся, что всплывет хотя бы часть правды про меня и Билла, ведь это так расстроит маму.
Почему я ни разу не задумывался об этом прежде?..
В комнате было темно, но я сразу разглядел Билла, уютно зарывшегося в одеяло. Его брови были страдальчески надломлены, словно он видел плохой сон, но я чувствовал, что Билл еще не спит. Сердце болезненно сжималось, когда я смотрел на своего близнеца: сильного и хрупкого, жестокого и нежного, бессердечного и такого чувствительного. Он мог быть таким разным – для всех. А для меня он был просто Биллом.
- Билл, ты спишь? – для проверки спросил я, спешно стягивая с себя одежду. Мне уже безумно хотелось опуститься на прохладные простыни, прижать к себе Билла и не отпускать из объятий всю ночь.
- Ага, - сонно буркнул Билл, отрывая лохматую голову от подушки.
Я ухмыльнулся, довольный, что брат не смог заснуть, дожидаясь меня. Это было приятно.
- Я сейчас, - быстро заскочив в ванную и наскоро умывшись, я вернулся в комнату. – Подвинься, развалился на всю кровать.
Билл послушно отполз в сторону, позволив мне лечь, а потом, к моей искренней радости, он прижался ко мне, уткнувшись носом мне в шею. В моей груди разлилось тепло, и я счастливо улыбнулся, едва не засмеявшись. Но, почувствовав на шее горячие губы Билла, я изумленно выдохнул. Это уже не просто привычное проявление братской любви, это…
Или я просто хочу так думать?
- Ты что? – я повернул его лицо к своему и заглянул в его глаза. Билл казался совершенно безмятежным, однако в его взгляде я прочел такой набор эмоций, что я невольно начал верить своей безумной, но такой приятной догадке. Я почти почувствовал все это: тревогу, смятение, волнение, ревность – и при этом странное спокойствие, умиротворенную расслабленность и ожидание счастья.
Как же Билл еще не сошел с ума от всех этих чувств? Как можно одновременно испытывать настолько противоречивые эмоции?
Но все-таки безмолвный ответ брата меня удовлетворил, и я, расслабившись, легонько поцеловал Билла, чувствуя лишь одно – безумную всепоглощающую нежность. В глазах противно защипало, и я отвернулся.
- А теперь спи.
Я не видел, но почувствовал довольную ухмылку брата, удобно устроившегося на моей груди. Вскоре он уже спал, а я рассеянно поглаживал его спину, почти не замечая своих действий, полностью погрузившись в свои мысли.
Думал я, конечно, о брате – ни о ком и ни о чем другом я просто не мог думать, когда он так крепко прижимался ко мне.
На самом деле, все мои мысли о возможных серьезных отношениях с девушкой – полная ерунда. Я просто не могу представить рядом с собой никого, кроме Билла. Что кого-то другого, не брата, я буду обнимать, как сейчас, целовать с такой же нежностью и любить с такой же силой. И даже если я женюсь, между мной и женой будет стоять Билл, который всегда был и всегда будет для меня всем.
Черт, да даже если отбросить мои «небратские» чувства к Биллу, узы, связавшие нас еще до рождения, все равно слишком сильны. И я не знаю, какая женщина сможет смириться с тем, что ее муж не только любит кого-то сильнее, но и делит с этим «кем-то» все чувства.
Интересно, так у всех близнецов, или мы с Биллом одни такие ненормальные? Одна жизнь – на двоих, одна душа – тоже на двоих?
По-моему, Бог просто зажидил еще одну душу, и вот так мы оказались такими обделенными.
Да уж, потянуло меня на такие поэтичные размышления… Но что поделать, ведь я и правда могу думать только о брате.
Я мягко провел пальцами по нежной щеке Билла. Интересно, вот мы близнецы, но у меня уже вовсю лезет растительность на лице, и мне приходится регулярно бриться, а у Билла как ничего не росло так и не растет. Да и вообще, у нас очень много различий, и иногда в нас даже не хотят видеть близнецов. И это очень больно.
Раньше, смотря на Билла, я видел себя, словно я смотрелся в зеркало. А теперь это зеркало стало кривым, искажая такие знакомые черты. Вот к чему привело мое стремление стать непохожим на брата, быть не просто близнецом, а отдельным самостоятельным человеком. Мы оба стремились к этому, как будто так могли разорвать приятную, но такую болезненную для обоих нить, связывающую нас. Непохожими мы стали с легкостью, а вот связь между нами от этого стала лишь крепче – и больнее.
Неужели любовь – это всегда боль? По крайней мере, такая любовь?
Билл во сне слегка нахмурился и протестующее промычал что-то, еще крепче прижимая меня к себе. Не бойся, брат, нас не разлучат – даже твой чертов Шон, возомнивший себя крутым парнем. Он хочет заставить нас плясать под его дудку, но ничего у него не выйдет.
Знаю, Биллу будет больно, но мне придется предать его, бросив в трудную минуту разбираться со всем самому. Я не буду подписывать новый контракт. И очень надеюсь, что Билл поймет, почему я так поступаю с ним. Для его же блага он должен, наконец, понять цену своих развлечений.
И еще… Может быть это немного эгоистично, но я хочу показать Биллу, что мной ему манипулировать не удастся, несмотря на все его почти убийственные приемы. Потому что – в этом уже убедился я – любовь тоже может быть сокрушающей силой. Тем более, такая любовь.
Только когда первые лучи солнца проникли в нашу комнату, я понял, что не спал всю ночь, думая о брате и наблюдая за его беспокойным сном. Со спящего Билла словно слетала его маска, и сквозь его кукольную красоту проступала детская наивность, давно потерянная им за ненадобностью. Как будто злой колдун наложил на моего Билли заклятие, заставляющее днем быть жестоким, бессердечным и абсолютно аморальным и лишь во сне позволяющее быть самим собой.
Наверное, по традициям сказок тут бы помог поцелуй прекрасного принца. Вот только гожусь ли я на эту роль…
Моя несравненная принцесса сладко улыбнулась во сне и еще крепче прижалась ко мне, щекоча мою шею кончиками крашеных волос. Я осторожно положил руку на его спину и медленно провел ладонью, словно впитывая пальцами это прикосновение. Его кожа была очень нежной и горячей, немного влажной от пота – но не настолько, как бывает после секса. Я чувствовал почти каждый позвонок; в моей памяти мгновенно всплыло воспоминание-картинка: Билл сильно выгибается, отчего на его спине резко проступает хребет, брат громко стонет и сильнее вжимается в меня, упираясь напряженными руками в кафельную стену. Кажется, это было одно из «наказаний», когда я трахал Билла в туалете за пять минут до концерта. Он бесился, ведь выступление было очень важным для него, и за весь концерт ни разу не взглянул на меня. Но я все еще чувствовал приятную расслабленность после секса, и мне, в общем-то, было плевать на глупую обиду Билла. Я же прекрасно знал, что этой же ночью мы помиримся.
Все еще захваченный воспоминанием, я очень медленно склонился к лицу Билла, заворожено глядя на его приоткрытый ротик. Мне так хотелось поцеловать его такого: спящего, нежного, открытого. Но я не успел, наткнувшись на твердый и почти совсем не сонный взгляд брата.
- Доброе утро, - хрипло сказал он, явно пытаясь отстраниться от меня. Почти автоматически я сильнее прижал его к себе, не желая терять тепло его тела.
- Как спалось? – мой голос тоже был хриплым, как со сна. Надеюсь, Билл не заметит моих покрасневших глаз.
Брат только ехидно хмыкнул и удобно пристроился на моей груди, скользя влажными ладонями по моему животу.
- Замечательно, - довольно пробурчал Билл, увлеченный своим нехитрым занятием. Я чуть не рассмеялся, старательно пытаясь не реагировать на действия Билла. Получалось с трудом.
- Еще бы. Развалился на мне, как на матраце, - фыркнул я, словно в отместку погладив его по пояснице. Билл сладко выгнулся, он никогда не умел сопротивляться такой ласке – особенно моей. Я довольно улыбнулся, от всего сердца наслаждаясь моментом. Так редко мы в последнее время просто нежились в объятиях, просто прикасались друг к другу – ласково, но без какого-либо намека на дальнейшее. Биллу так не свойственно это, он не любит ласку и нежность, он любит страсть и боль, адреналин и постоянную опасность быть застигнутым.
Если честно, я тоже это люблю… любил. А теперь просто устал.
- А что, ты очень уютный матрац, - ухмыльнулся Билл, медленно скользнув рукой ниже. Я судорожно втянул воздух; я уже не мог сдерживаться. Билл просто сводил меня с ума – он один умел это делать. От накатившего волной возбуждения стало жарко, я, уже совсем не понимая, что делаю, ухватил Билла за задницу, как какую-то дешевую шлюшку, случайно оказавшуюся в моей постели.
- Горячий такой, - продолжил он, - только вот слегка твердоватый.
Тонкие пальцы сжались на моем члене, и я шумно выдохнул, непроизвольно толкаясь в его руку. В ушах зазвенело, мое тело уже жаждало продолжения, но вдруг почему-то я вспомнил вчерашний усталый взгляд мамы. И – как отрезало.
- Из нас двоих роль матраца больше подходит тебе, - как можно более грубо сказал я, немного отодвигаясь от Билла. Он демонстративно надулся.
- Ну Тоооом, - потянулся он ко мне. Я чертовски хотел его, но, к моей гордости, смог твердо покачать головой и сел на кровати.
- Не надо, Билл. Мама дома, - я сам удивился уверенности своих интонаций. Не выйдет больше у Билла крутить мной.
Брат нахмурился, на его лице застыло искреннее недоумение. Такое выражение редко появлялось на его вечно самоуверенном и соблазнительном лице, что я уже почти и забыл, как оно выглядит. Стоило отказать Биллу хотя бы для того, чтобы снова увидеть его таким озадаченным и таким милым.
Не удержавшись я притянул его к себе и быстро поцеловал. Билл тут же всем телом потянулся по мне, но я отстранился и встал с кровати.
Он наблюдал за мной, пока я одевался, и меня почему-то дико смешило выражение его лица. Брат был похож на маленького сонного лохматого котенка, до глубины души оскорбленного таким вопиющим невниманием к собственной персоне. Еще неделю назад я при виде такого Билла точно кинулся бы обнимать и успокаивать его.
Правда, неделю назад я никак не мог предположить, что увижу такого Билла…
- Том, - так просительно, сводя брови домиком, произнес Билл, что моя решимость немного дрогнула, - нам надо поговорить…
- Если это будет разговор о том дебильном контракте, - я изо всех сил старался не смотреть на брата, - можешь даже не стараться. Я его не подпишу.
- Но Том! – надо же, такое праведное возмущение… - Это очень серьезно! Шон…
Я прикрыл глаза, из последних сил борясь с собой. Голос Билла действовал как гипноз, заставляя подчиняться ему. Брат, как больше никто из моих знакомых, умел убеждать одними интонациями. Но… Я не хочу! Не хочу быть таким же, как все. Я просто хочу помочь Биллу – пусть для этого мне сейчас и придется отвернуться от него.
- Билл, - я подошел к нему и, положив руки на его хрупкие плечи, заглянул в его широко распахнутые глаза, - пойми, это твои проблемы. – Пойми ты, дурак, я хочу помочь тебе! – Шон знает о пари – замечательно. Поздравим мальчика со вступлением в жестокую реальность.
Произнося эти жестокие слова, я больше всего хотел, чтобы брат понял, что делаю я это для него.
- Бля, ты что, правда не понимаешь? – он нервно дернул плечами, сбрасывая мои руки, и соскочил с кровати, зачем-то кутаясь в одеяло, будто я никогда не видел его голым. – Это не мои проблемы, это проблемы всей группы! Шон…
Все-таки, несмотря ни на что, Билл навсегда останется младшим. Всегда будет сопливым инфантильным мальчишкой, перекладывающим вину за собственные проступки на других. Уж не знаю, что должно произойти, чтобы он изменился.
- Отвали, Билл, - я проглотил горький комок, застрявший в горле. – Я не подпишу этот контракт, и точка. Больше не о чем говорить.
И, больше не глядя на растерянного брата, я вышел из комнаты, напоследок выместив злость и бессилие на ни в чем не повинной двери.
Через полчаса я уже сидел в Макдоналдсе неподалеку от нашего дома и усиленно дожидался Густава и Георга, меланхолично пережевывая безвкусный гамбургер. Не знаю уж, какой Божьей милостью, но до меня неожиданно дошло, что, когда Билл начнет уговаривать ребят, им нужно быть подготовленными к этому. Потому что я-то прекрасно знаю, как хорошо мой братец умеет убеждать, и, во-первых, не хочу, чтобы ребята повелись на это, а во-вторых – да, черт побери, да! – я просто ревную. Да и коллектив разрушать не хочется – а это несомненно произойдет, если Билл умудрится переспать хотя бы с одним из них.
Лучшим выходом было просто рассказать им правду. Ну, или почти правду. Причем, в этом «почти» нет ничего обидного для ребят, просто я не уверен, что хоть кто-то может спокойно вынести настоящую правду о нас с Биллом.
Вот поэтому я сидел здесь и размышлял о том, что и как нужно рассказать, чтобы мне не только с первого раза поверили, но и послушались меня. Ведь я смотрю на вещи трезво – Билл может предложить им намного больше. Конечно, они наши друзья, их не купишь. Но, несмотря на то, что, по большей части, они мои друзья, Билл для них значит ничуть не меньше, чем я. Если не больше. И вот он-то как раз и может их подловить – на их привязанности. Ведь таких друзей, как они, не купишь за деньги или за сладкие посулы Славы. Нет, что вы. Их можно купить только за обещание любви – вот за это Билл купит их с потрохами.
Наверное, я давным-давно должен был привыкнуть к тому, что моего брата хочет каждый встречный. И ведь я даже привык к этому, но из-за моего нового сумасшествия это начало причинять мне боль. А от мысли, что мои лучшие друзья – пусть я до конца и не считаю их таковыми, но они-то думают именно так – с огромнейшим удовольствием отымели моего младшего брата-близнеца, мне и вовсе худо. Да даже если бы речь шла только об «отыметь», я бы, наверное, еще смог сдержаться. Но они оба мечтают ведь не только о страстной ночи – и вот это в данной ситуации бесит меня больше всего.
Не хочу терять друзей. И не хочу отдавать им Билла. И вообще, пора завязывать с хреновым контрактом и идиотскими разборками и начать заниматься тем, для чего мы, собственно, шесть лет назад и создали свою группу.
- Приятного аппетита, - ко мне за столик подсели Георг и Густав. Я чуть не поперхнулся.
- Вы быстро…
- Да, - хмыкнул Густав, пока Георг делал заказ мгновенно подлетевшей официантке. – Доброе утро.
Я улыбнулся. Густав всегда оставался самим собой – до жути вежливым скромнягой, умудрившимся избежать звездной болезни.
- Чего позвал? – а вот Георг никогда не был особо любезным. Впрочем, именно эта черта и позволяла ему кадрить девчонок – их у него было чуть ли не побольше моего. Как это ни странно.
- Дело есть.
Две пары глаз вопросительно уставились на меня. Стопудово, сейчас каждый из них в силу своих умственных способностей размышляют о том, зачем я позвал их. Причем, «дело» в их понимании – это все что угодно, от предложения сходить оторваться в какой-нибудь клуб до обсуждения концепции нового альбома.
- Важное, - добавил я. Две пары глаз напротив синхронно заблестели.
- Колись уже, - Георг уже схватился за гамбургер, но для того, чтобы его укусить, ему нужно было оторвать взгляд от меня, а это было делом почти непосильным. Вот так любопытство порой побеждает примитивные инстинкты.
- Ладно, - окончательно решился я, и меня понесло. – Как вы знаете, наш последний контракт уже полностью выполнен, и теперь нам нужно подписывать новый, - они синхронно кивнули. – И в этом-то вся проблема. Новый контракт подписать мы не можем.
- Почему? – удивился Густав. А Георг даже отложил ненадкушенный гамбургер.
- А потому что он – херня. Полная. Я читал черновой вариант.
- Но на то ведь есть Дэвид и его юристы. Они договорятся, чтобы убрали все херовые пункты, - резонно возразил Густав. Я тяжело вздохнул.
- Не выйдет. На этот раз никакого Дэвида и юристов. Либо мы подписываем новый контракт и становимся почти рабами, либо ничего.
- Почему такая бескомпромиссность? Юниверсал выдвинули ультиматум? – Густав привычным жестом потянулся к переносице, но, не найдя очков, поморщился. А Георг только хлопал глазами, явно усиленно стараясь не потерять нить нашего разговора.
- Не совсем, - я немного замялся. – Ультиматум выдвинул некий человек, имеющий прямое отношение к Юниверсал и к нам. Точнее, к Биллу.
- Это Шон, что ли? – мы с Густавом изумленно уставились на Георга. Он смущенно улыбнулся и пожал плечами. – Ну, он же вечно ошивается с Билли, и папаша у него наш босс. Это ведь просто?
Да уж… Биллу точно нужно было быть осторожней – раз уж даже Георг заметил.
- Да, это Шон. Он… В общем, он узнал кое-что о Билле и теперь шантажирует его, заставляя подписать контракт. И уговорить всех на подписание. Вот так…
Я замолчал. Не знаю я, как объяснить этим двум, какие именно аргументы любит приводить Билл для убедительности.
Но ребята, похоже, сами все поняли.
- Если он к нам подкатит, - твердо сказал Густав, - мы скажем что отказываемся.
- А сможете ли? – тихо прошептал я, но меня все-таки расслышали.
- Ты же нас знаешь, - грубовато буркнул Георг.
- Мы не дадим Билли в обиду, - кивнул Густав. – Это все выглядит подставой. Если этот Шон его вправду шантажирует, он явно не ограничится только подписанием контракта. И лучше уж все произойдет сейчас, чем если Шон будет еще долго тянуть из Билла все, что ему вздумается.
Я благодарно посмотрел на них. Все-таки, они мои лучшие друзья – лучше не было, и вряд ли будут.
- Ты Дэвида предупредил? – после недолгой паузы спросил Густав. Я поморщился.
- Нет смысла. Он сам не мальчик, все поймет, когда прочитает условия контракта. А если я к нему приду с этим разговором, он меня просто пошлет.
- Думаешь, Билл не попытается его убедить? – очень тихо спросил Густав. На его пухлых щеках появился румянец – он понимал, о чем спрашивал.
- Думаю, очень даже попытается, - я чуть не заскрипел зубами. – Надеюсь только, что Дэвид отправит Билла с его предложениями куда подальше.
- А если нет, что будешь делать?
Две пары понимающих глаз уставились на меня.
- Оторву Йосту член и в жопу ему засуну, - абсолютно серьезно пообещал я. – Пусть держит свои руки и все остальные части тела подальше от моего брата. Хватит уже…
- Мы знаем, - невпопад ляпнул Георг, но я понял, что он хотел сказать.
- Да я тоже знаю, что они уже трахались, - криво усмехнулся я. – Но прошлого-то не исправить, верно? А больше я этого не допущу, это уж точно.
Густав уважительно пожал мне руку.
- Ты хороший старший брат. Давно хотел тебе это сказать, - я пристально посмотрел Густаву в глаза и улыбнулся.
Это не Георг дурак, а я. Форменный идиот просто. Ребята ведь все знали – ну, может, не все, но самое главное. И слова Густава прозвучали как благословение.
- Спасибо.
Когда я вернулся домой, Билла дома не было, только мама. И с самого порога у меня неприятно заныло сердце, как только я вспомнил, что мне предстоит тяжелый разговор с ней. Почему-то я заранее ждал самого худшего.
- Привет, - я чмокнул маму в подставленную для поцелуя щеку и повесил куртку на крючок.
- Обедать будешь? – деловито спросила мама, отворачиваясь от меня. Но я мягко развернул ее к себе.
- Мам, не надо откладывать наш разговор. Зачем ты приехала?
По внезапно ожесточившимся чертам ее лица, я понял, что не ошибся в своих догадках. Мама нас очень любит, но вот так вдруг приехать «на недельку»… Это и так выглядело как минимум странно, а тут еще и ее постоянные «давай поговорим, но попозже».
- Понял, да?
- Ага. Ты что-то узнала? Про Билла? И приехала спросить?
Мама вдруг расплакалась, как ребенок, ухватившись за меня. Я растерянно замер, робко поглаживая ее по пышным волосам.
- Мам, ну не надо… Пожалуйста… Не надо…
Я не умею успокаивать людей. Тем более, маму.
- Томми, я… - она попыталась успокоиться, но тут же разрыдалась сильнее, чем прежде. Вздохнув, я отвел ее на кухню и налил ей стакан воды. Почему-то мне было очень стыдно смотреть на ее заплаканное лицо. Не потому что я чувствовал себя виноватым перед ней. Просто… Как будто я увидел то, что видеть ну никак не должен был.
Наша мама всегда была очень сильной: когда от нее ушел папа, когда ее снова и снова бросали бой-френды, а соседки шептались – я сам слышал – что «с двумя детьми, а ведет себя, как шалава». Дуры они были, мама просто не хотела, чтобы мы росли без отца. Она всегда нас поддерживала, как бы тяжело нам не было, и никогда не теряла своей солнечной улыбки. Говорят, растить близнецов – очень нелегкая задача даже для полной семьи, а мама справлялась одна. Просто невероятная женщина – моя самая-самая любимая женщина.
И теперь она плакала у меня на плече, ища защиты и понимания.
- Что случилось? – твердо спросил я, когда мама успокоилась. Она тяжело вздохнула.
- Видит Бог, не хотела я этого разговора. Но лучше спросить и не терзать себя больше подозрениями…
При этих словах я почему-то почувствовал слабость в ногах и сел на стул рядом с мамой.
- Том, ответь мне, только честно, - я почти не слышал ее слов из-за бухающих в голове ударов сердца. – Билл… Он…
Я напрягся, как струна, ожидая продолжения фразы. Сейчас она скажет «…спит с тобой?», и что я отвечу? Как я посмотрю ей в глаза?
- У них с Дэвидом роман?
От облегчения я чуть не расхохотался в голос.
- Почему ты так решила? – весело спросил я, но моя радость исчезла так же внезапно, как и появилась, когда я наткнулся на очень обеспокоенный взгляд мамы.
- Потому что… - не закончив фразу, она поднялась и прошла в гостиную, включила телевизор, вставила в проигрыватель диск и нажала «Play».
Минут пять я обалдело пялился в экран, еле различая происходящее. А потом, не выдержав, поднялся, и выключил телевизор.
- Это не Билл, - только и смог произнести я, все еще пытаясь переварить новость. Не думал я, что Билл когда-нибудь окажется в положении Пэрис Хилтон. Ну, или Бритни Спирс.
- Ты уверен?
- Да. Потому что запись датирована прошлой осенью. Полгода назад. А Билл впервые переспал с Дэвидом в начале апреля.
Мама смотрела на меня, безмолвно укоряя меня. А я отводил взгляд и злобно сжимал кулаки, желая только одного – смерти Йоста.
Как мог этот извращенец оттрахать какого-то мальчишку, называя того «Билли, детка»? Как он вообще додумался записать это? И дрочил, небось, пересматривая. И жалел, что там не Билл. Вот ведь, козлино, радовался, небось, когда мой братик сам под него лег…
- Это ужасно, - наконец, высказалась мама.
- И эта… - я запнулся, - этот человек ведет наши дела!
Мама устало потерла виски.
- Том, не надо… Я верю Дэвиду, он неплохой человек. Несмотря ни на что.
- Тогда… Зачем ты приехала? – я сорвался на крик. Не могу поверить, она его еще защищает!
Она понимающе улыбнулась.
- У нас с Дэвидом, еще в прошлом году, состоялся очень серьезный разговор. Он сам решился на это, не пытался ничего скрывать. Дэвид сказал мне, что… л-любит Билла, - мама все-таки запнулась на слове «любит». – Он заверил меня, что между ними ничего не было и вряд ли вообще будет. Но… Ты помнишь, все эти «скандалы» в желтой прессе, все эти грязные намеки… Он просто не хотел, чтобы я волновалась. И если вдруг случится так, что они с Биллом все-таки заведут роман, он… Не доложит мне, нет конечно. Но он клялся, что отнесется ко всему с ответственностью.
- С. Какой. Нахер. Ответственностью?! – раздельно проговорил я, повышая тон на каждом слове. – Он развлекался с малолеткой, представляя на его месте Билла! Он трахал самого Билла – просто трахал, без всяких серьезных отношений! И ты его еще защищаешь?
- Я его не защищаю, - оборвала меня мама. – Поверь, я хотела надавать ему по морде, но просто не было времени.
Я усмехнулся, представив, как моя мама хлобыщет по щекам Дэвида.
- Да, Том, последи за своей речью, - поморщилась мама. – Ты не озабоченный американский рэппер с лексиконом, ограничивающимся словом «Fuck».
Покраснев, я сел рядом с ней на диван.
- И что сейчас делать?
- Я не только чтобы спросить приехала, Том, - вздохнула мама. – Все намного серьезнее. Дэвид сильно ошибся, когда сделал эту запись.
Дурное предчувствие снова заползло в мое сердце.
- Она попала не в те руки, верно? – жалко спросил я, только теперь, наконец, понимая весь размах катастрофы.
- Именно. Ты же знаешь, Том, у вас так много антифанатов. Особенно среди бывших одноклассников. Долго рассказывать, как к ним попала запись, но они настроены весьма серьезно.
- Они хотят устроить скандал? Очернить Билла в глазах общественности, да?
- Ты еще не досмотрел, Том, - мама слегка покраснела. – Я посмотрела полностью. Этого вполне хватит, чтобы большая часть ваших фанаток отвернулась от вас.
- Но ведь они поймут, что это не Билл? – просительно выкрикнул я, уже зная ответ. Ни черта не поймут, если только не сделают экспертизу, которая на хер никому не будет нужна.
- Когда собираются опубликовать запись? – спокойно спросил я, переборов себя.
- На следующей неделе, - так же спокойно сказала мама. – Я сама узнала за день до того, как приехала сюда.
- И что нам теперь делать? – дурацкий вопрос.
- Бегать по улице и кричать «Это был не Билл!», - такой же дурацкий ответ. – Не знаю я. Жить дальше.
Мы одновременно вздохнули, наверное, думая примерно об одном и том же. А именно – сейчас все зависит только от Билла. Наверняка к нему толпой повалят журналисты, будут задавать вопросы. И тут уже выбор Билла – либо лгать, подставляя себя, либо говорить правду, подставляя Дэвида. Потому что, я почти уверен, мальчишка на записи – несовершеннолетний.
Спасти себя или спасти кого-то другого – нелегкий выбор. Но не для Билла. Тем более, когда Шон угрожает ему разоблачением в случае неподписания контракта.
- Почему ты решила сначала поговорить со мной, а не с Биллом? – спросил я, только для того, чтобы хоть что-то спросить. Но получил неожиданный ответ.
- Потому что он слушает только тебя.
- Ты думаешь? – недоверчиво спросил я, уже не риторически.
- Да, - уверенно ответила мама. – Ты для него самый важный человек, все, что он есть и что течет в его венах – ведь так было в той песне?
Я довольно улыбнулся, вспоминая безумную идею Билла рассказать о наших отношениях в песне. Получилось слишком романтично и туманно, но было до жути приятно исполнять Это под истошные вопли фанаток. Они мечтали попасть к нам в постель, а я смотрел на поющего эту песню Билла, и в моей памяти одно за другим мелькали все наши ночи, проведенные вместе.
- Именно так. Хорошо, я сам поговорю с ним.
Почему-то мама не кивнула с облегчением, а, прищурившись, посмотрела на меня.
- Не заигрывайтесь. Дэвида ему еще простят, тебя уже нет.
Мне показалось, я ослышался.
- Что?!
Мама таинственно улыбнулась и плавно поднялась с дивана.
- Тебе лучше знать, - она быстро накинула плащ и вышла в прихожую. – Мне пора, дела ждут…
- Да о чем ты говоришь?! – закричал я, но мой недоуменный вопль так и не достиг ее ушей, разбившись об захлопнувшуюся входную дверь.
Вечером мама так и не появилась, лишь кинула мне на сотовый сообщение, что вернется только завтра вечером. На все мои звонки она отвечала «отбоем», а потом и вовсе отключила телефон. Я так и не смог узнать у нее, что же она имела в виду.
Зато я не удержался и посмотрел запись до конца. Да уж… Какой затейник наш продюсер… Злость моя на него немного поутихла, а вот некоего странного уважения прибавилось. Надо же такое придумать! Хотя, скотина он все-таки. Думать головой надо было, а не чем он там думал…
Забавно… Даже отнекиваясь от участия в этом «фильме», Билл будет чувствовать себя неуютно – он же все-таки спал с Дэвидом, пусть и полгода спустя. И когда он будет говорить журналистам: «Это какая-то ошибка. Меня и Дэвида Йоста связывают исключительно деловые отношения», совесть его не будет до конца чиста. Хотя, Билл и совесть – два понятия практически несовместимых. Разве только в очень-очень редких случаях.
Кстати, Билла все еще не было, и с каждой минутой это беспокоило меня все сильнее. Он, конечно, редко сидит дома, как примерный мальчик, но все же…
Я набрал его номер и честно дождался, пока длинные гудки не сменились мерзким пиликаньем. Билл не брал трубку.
Интересно, где он сейчас? Может, с Шоном? Но тогда бы он, наверное, ответил бы на звонок. Если только они не… Но не думаю, что Шон такой идиот, чтобы, зная о пари, спать с моим братом.
Через час я снова попытался дозвониться до Билла, и все с тем же результатом. Уже всерьез забеспокоившись, я метался по квартире, почему-то представляя, как мой братец с горя пошел в какой-нибудь клуб и подцепил неприятностей на свою задницу.
Может, мне нужно звонить в полицию?
Когда на электронных часах высветилось безжалостное «00:00», мое беспокойство достигло апогея. И я, наплевав на гордость, позвонил Дэвиду. Тот ответил сразу же.
- Дэвид, у меня проблема. Я не знаю, где Билл, а на звонки он не отвечает!
- Да не ори ты так, - досадливо буркнул Йост, и я смутился, сообразив, что действительно кричал в трубку. – Здесь он, у меня.
- А… - запнулся я. – Что он там делает?
Дэвид мягко рассмеялся.
- А ты как думаешь? Глупые вопросы задаешь, Каулитц.
Его интонации меня насторожили: мягкость, нежность, какая-то… удовлетворенность.
- Дай ему трубку, - процедил я, очень жалея, что прямо сейчас не могу заехать Йосту по его мерзкой физиономии.
- Извини, не могу. Он очень занят, - еще один раздражающий смешок.
- Это почему же?
Йост тяжело вздохнул.
- Да спит он, будить не хочется, - я облегченно перевел дыхание. – А ты что подумал, извращенец?
- Еще кто из нас извращенец, надо посмотреть, - невнятно буркнул я, но каким-то чудом Йост расслышал.
- Ты о чем? – резко спросил он. Тут настала моя очередь издеваться.
- Слушай, ты никогда не участвовал в программе «Сам себе режиссер», нет? Хорошие фильмы снимаешь, можно сказать, даже типично национальные…
Повисла долгая пауза.
- О чем ты? – снова спросил Йост севшим голосом. Мне вдруг расхотелось дразнить его. В конце концов, свое он еще получит – от прессы. Да и больно, наверное, будет, когда Билл подставит его, выкручиваясь сам.
- Как мальчика-то хоть звали? На самом деле?
Вторая пауза была еще длиннее предыдущей.
- Август, - прошептал он в трубку. – Ему всего шестнадцать.
Мне стало почти физически плохо. К горлу подкатил ком.
- Как же так, Дэвид?
- Шлюха он, - злобно выплюнул Йост. Эту интонацию я хорошо знал. С такой же «злостью» Билл пел «Ich hasse dich» в одной из наших песен.
- Тебе он нравился? – меня куда-то не туда понесло.
Еще одна пауза.
- Очень. Если бы не… - он запнулся, но я и так все понял.
- Если бы не твоя любовь к моему брату – это ты хотел сказать?
- Да, - прошептал он.
Странный у нас разговор.
- Что делать будешь? Про Билла скоро всякое дерьмо в прессе полезет, он будет отмазываться при любой возможности.
- Не учи ученого, - огрызнулся Йост, явно что-то раздумывая. Мне что-то не понравилось в его голосе.
- Стало быть, ты знаешь о Шоне? – почти наугад ляпнул я, уже понимая, что попал в точку.
- Да, - односложно ответил Йост.
- И? – мне стало интересно, что он думает по этому поводу.
- Мальчик играет в игры, в которые играть ему пока рано, - хмыкнул Йост. – Опыта у него мало, чтобы прижать Билла как следует. Твой брат зря психует.
У меня будто камен с сердца упал. Если уж и Дэвид считает, что мы не должны следовать «указаниям» Уилкса…
- А с записью что? – почему-то мне стало жизненно необходимо узнать, что решил Йост.
- Надо будет с Биллом еще обсудить это, но, скорее всего, будем придерживаться версии, что он тут не причем, - в голосе Дэвида послышалась грусть. Наверное, и правда обидно, когда ты осознаешь, что твой нежно любимый человек не будет помогать, спасая себя.
Мы опять помолчали, но на этот раз пауза была не тянущей и тяжелой, а полной почти взаимопонимания.
- Не говори Биллу, что я звонил, - на этот раз первым заговорил я.
- Не буду, - пообещал Дэвид. – Заедешь завтра за ним? У меня дела с утра, а одного его оставлять нельзя.
За словами Дэвида стояли такие нежность и забота, что я невольно поразился. И простил Дэвиду почти все его прегрешения. В конце концов, всем людям свойственно ошибаться.
- Хорошо. Жди, утром буду, - решительно ответил я и нажал на «отбой».
Билли, глупый мой братик, почему ж ты не веришь в любовь, если тебя так любят? Дурачок…
Почему-то очень хотелось плакать.
Спал я плохо, несколько раз просыпался от жутких кошмаров, которые потом никак не мог вспомнить. Запомнилось лишь одно – страх. Во всех этих снах я почему-то очень боялся, что у меня заберут Билла.
Бред, конечно, никто не сможет забрать у меня брата, но из-за дурацких кошмаров на душе остался неприятный осадок. И когда я ехал за Биллом к Йосту, меня заметно потряхивало, так я хотел снова увидеть брата, чтобы до конца удостовериться – это был просто сон, Билли со мной, никто не пытается разлучить нас. А если и попытается, ничего у него не выйдет. И уж точно ничего не светит Шону.
Я не беспокоился об этом прежде, как-то не приходилось. Казалось само собой разумеющимся, что между мной и Биллом никогда ничего не будет стоять: ни глупая ревность, ни чьи-то происки, ни тягостное желание одержать верх, победить в этой необъявленной войне под названием «любовь». Пока что я терпел поражение, и именно это – а вовсе не неумелые интриги Шона – сейчас разделяло нас с братом, как бронированное стекло. Когда между нами был только ни к чему не обязывающий секс, который каким-то непостижимым образом переплетался с сильнейшей братской привязанностью, все было намного проще.
Может быть, у меня уже развилась паранойя, но почему-то мне казалось, что каждый встречный оглядывается на меня с жалостью и деланным сочувствием. Как будто у меня на лбу написали большими красными буквами: «Влюблен в собственного брата». А мне хотелось гордо вскинуть голову, распрямить плечи и крикнуть им всем: «Да, я люблю его, и мне не стыдно! И мне нравится! И не надо жалеть меня!».
Мне самому было смешно, я так походил на сопливого юнца, влюбившегося впервые, и готового кричать об этом всему миру. Хотя, слово «походил» тут не очень уместно. Я все-таки им и был – этим сопливым юнцом.
И сейчас я мчался с максимально возможной скоростью на встречу с Биллом. Забавно, не так ли?
Портье упорно не хотел пропускать меня в отель, и я буквально смел беднягу со своего пути, с героическим упорством пробиваясь к Дэвиду. Вот интересно, зачем наш продюсер живет в отеле, если вполне может позволить себе купить уютную квартирку в центре города? Это что, остаточное явление после бурно проведенной юности? Или просто нежелание признать, что он давно уже не мальчик и пора бы обзавестись хотя бы постоянным жильем? В идеале ему не помешала бы и жена, но не стоит забывать про Билли. Мой брат ревниво относится к своей собственности, а Дэвида он уж точно считает «своим». Любовником ли, продюсером или нянькой – все равно, главное, чтобы для Йоста он был самым важным человеком в жизни. И Дэвид, наверное, прекрасно это понимает.
Я скривился. Мне, как законченному психу, осталось только приревновать Билла к Дэвиду – и тогда уж точно мне прописан постельный режим и успокоительные по расписанию.
Вздохнув, я вышел из лифта и тут же наткнулся на Йоста, который сиял, словно счастливый папаша на прогулке с малышом, только что научившимся ходить. За руку он держал Билла, который, в отличие от продюсера, вовсе не выглядел стоваттной лампочкой. Брат был бледен, лицо опухло, словно прошлой ночью он много плакал, под глазами пролегли тени. Я сжал зубы.
- Привет, - выдавив жалкое подобие улыбки, я протянул руку брату. Он захлопал глазами, словно пытаясь сообразить, где, собственно, он находится, а потом искренне улыбнулся мне и ухватился тонкими пальчиками за мою ладонь.
